В бытность свою двадцатилетними падонками, имели мы с друганом моим – Игарьком – постоянную и острую проблему в… чём? – правильно, баблосе. Падонки мы были канкретные, вапче ниибацца хитрецы и занимались в основном решением вышеуказанного финансового гимароя за счёт введения в заблуждение сограждан с различным уровнем дохода.
    Надо сказать, что праёбывали мы весь поднятый баблос быстро и качественно: пиво-шышки-дефки-ибаца-баблосауженет… Как следствие, нужду в дополнительном финансировании наших развлечений мы испытывали ежедневно.

    День первый:
    - Здарова, бабло осталось? – Аткуданах. . . башка балит.  – Гы-ы-ы, помнишь Наташу? Тока што званила.  – Бгааааа, канешна помню. чё хочет? – Да хуй знат, приехать просит, грит праблемы.  – Ну айда, ёпта, сганяем. У ней денги есть? – Наверно, раз звонит.
    Кладу трубку, валю к Игарьку. А Игарёк – падонак тот ишшо – пад два метра ростом, улыбка в тридцать два зуба. Карочи хренова с ним было девок снимать, так как все дефки на него как мухи на варенье...  Ну похнах. Звонила эта Наташа (ух блядишша) к нему поэтому. Паехали мы к ней.
    Звоню в дверь, Игарёк рядом. Открывает сама. Красивая, нечего сказать и ибаца любит, шоб сразу двое ибали, пиздатая дефка, в опчим. Заходим.
    - Ой, мальчишки-и, я, ёпта, попала, мине типерь пиздец.
    И слёзы.
    Мы, ясно дело, прихуели слехка. Ну сами подумайте, нахуй надо – тёлка, бля, в слёзы, баблом и не пахнет. Интересуемся. Рассказывает. Дал ей папа еёный во дворе на своей машине паездить, на масквиче, типа пускай доча учицца. Эта доча хуяк – какую-то бэху в бачину от души и уебала.
    - А хули от нас хочешь? – Водки выпить и паибацца, потому, бля, что мине адин хуй пизда, с меня 70 лимонов (тогда ишшо не штуки, а лимоны были) требуют, где взять хуй знает, хоть оторвацца напоследок.
    Предложение было заебись и мы согласились. После водки, в процессе ебли поразмыслив, по окончании оной сообщаю ей, что нам с Игарьком не похуй, не чужие всё-таки и беде её помочь мы сможем. Бля, что я в Игарёшке уважал – он фишку сразу просекал ту, что надо – карочи я говорю, а он башкой так авторитетно кивает (типа шшас мы подключимся и фсё будет заепца).
    - Наташа, ты нас знаешь, пацаны мы путёвые, люди нас знают (это мы её как-то под шышками грузили) и ниибёт. Карочи, мы знаем, каво поттянуть, чтобы он тваю, Наташ, праблему парешал. Тока, сама панимаешь, надо тебе будет изделать вещи красиво. Вопчим, заказывай там-то столик и накрывай его отдуши. Тебе это должно обойтись не меньше, чем в пять лямов, а ишшо пять давай нам на такси, штобы мы за ним скатались в другой город. Карочи, всего 10 лямов и твоего вопроса больше нет.
    - Ой, мальчишки, какие вы ахуительные, я так и знала (и т.д.). Тока у меня шшас тока пять, вам на дорогу, а остальные я у папы вазьму патом.
    - Хуй с ним, давай, часиков в двенаццать тагда заедем, шоб всё было готово.
    Бля, падонки, согласитесь – водки вкинуть, тёлку паибсти и бабла срубить – это ахуенно. А пять лямов, кто помнит, была хорошая сумма и ниибёт.
    Хули, взяли шышки, курнули, паехали где-нить пажрать и водки папить. Так как мы были ишшо молоды и на голову ебануты, приехали мы на дискатеку (тогда так клубы назывались). Ну, сами знаете, пад шишками и водкой прёт неимоверно и были мы щасливы, а так как у нас были ишшо и бабки, у нас были ишшо и тёлки. Дым стоял карамыслом, как гаварицца. Лично я нажрался так, что стоять уже не мог, кбедившись в этом окончательно – присел за столик.
Необходимо изделать маленькое отступление: помещение ентого клуба (блять, дискатеки) имеет прямоугольную форму, вдоль длинных сторон расставлены столики, между столиками танцпол, собссно, а в торце – калонки и дискжакей.
И взъёбло мне в башку, что нихуя не в эпицентре стереоэффекта нахожусь (падонки, сами знаете – пат шишками заебись на эту хуйню прабивает), убило меня, что надо одну калонку повернуть немного вбок и всё будет пучком. Хули, пацан сказал – пацан изделал. Падашол к калонке, папробовал повернуть – нихуя, тижолая. Хули, какие праблемы, решил я её раскачать, чтобы когда она на один бок покачнёцца быстренько её повернуть. Качнул, а она ка-а-ак ёбнецаа, да ишшо с таких грохотом… Тут уж, падонки, не обессудьте – присел я на измену бля. Наклонился к упавшей калонке, паслушал – играет, сцука. Тока начал радовацца этому беспесды ахуенному факту, как поднимает меня неведомая сила и с криком «тычёёбныйвротнахуйблясовсемахуел» швыряет в сторону выхода, да так удачно, что еблищем своим я половину танцпола пропахал. Встаю – ибать, охрана с озверевшими лицами бля. Думал всё, песда, драцца. А нихуя - друган мой, Игарёшка подскачил с тёлками, тёлки давай меня жалеть (и от охраны, ессно, загораживать, и в обиду не давать), Игарёк давай охранников лечить. Так как габариты Игарёшины были ахуенны, то залечил он их быстро и мы съебались.
Не сказать, чтобы в настроении, вышли. Тёлки мне морду вытирают, мы с друганом ржом. Курнули остатки – заебись. Вспомнили, что нас Наташка ишшо с питёрачкай дажидаецца – стало ваще песдато.
Решено было вапче ахуеть и завалицца к Наташеньке с ентими дефками, упирая на то, что «тот человек» – это одна из них и есть. Ну и хули, подходим к двери, Игарёк званит – тишина. Вот сцука.
Куда девацца падонкам без бабла, накуренным, бухим, ещё и с тёлками идти некуда? Правильные падонки изделают как мы – съебуццанах.
Мы:  Бля, дифтёнки, хули, аблом такой, кароче мы с друганом пустые и в связи этим прискорбным фактом мы вас пакинем, а потом пазваним (ну хули не в падъезде же их ибсти, ладно, когда одна, но их-то две бля).
Они: Да и хуйня, мы и сами баблосом упакованы и у неё (одна тычет в другую пальцем) дома нет никаво, паехали к нам?
Предложение было охуенным и мы согласились.

День второй.
- Бля, ёбаный в рот, сцука просыпайся скорей, щас радители приедут.
Вот такое хуёвое начало. Пошёл пассать, бивни паскаблить, а эти уёбища, которых мы спьяну за красоток приняли (то-то они нас спаивали, бля), пошли Игарька будить. Ну-ну, бля, удачи.
Базару нет, пока они его будили – опохмелился, сожрал чего-то, мелочь по карманам пощщитал – 500 рублей (щас – 50 копеек).
Праснувшийся Игарь сделал тож самое, что и я, тока он сначала пахмелился, а патом бывни пашёл скаблить – ну хули скажешь, соображает – а потом мы оказались на улице.
- Бля, денги остались?  – Пять сотен тока, сцука. – Бля, чё делать-то?
И тут, как осенило – пайдём-ка к Наташе, спросим, чё она ахуела.
Пришли, звоню – открывает сама. Сразу же заходим с хмурыми лицами.
- Ты нахуй так изделала? – Ой, мальчишки, у меня не получилось. – Ну ни хуясе, мы из-за тя стрелу праебали и сматри чаво с мной натварили (деманстрирую ей свою покоцаную физиономию).
Кароче дальше было «я не хатела нихуя, не знала, что так палучицца», кароче женский паражняк.
- Мы из-за тебя папали на бабы. Хуй с ним, с тебя, как с дуры, мы нихуя не вазьмём, свои есть (бля-а, ебанашка, да нахуй бы ты нам здалась, если б у нас баблос был), тока возьмём у тебя тот пятилям, каторый ты нам далжна. – А у меня тока вечером будут. – Хуй с ним падаждём да вечера. Есть водка? А пажрать? Вот и заебись, делай вещи.
Залечили мы пахмель, патом пашли её ибать, в результате чего меня стало ташнить и я ушёл блевать, а потом спать. Хуй знает чё там было, но кагда я праснулся – был вечер, Игарь спал на кравати, Наташка на полу в кухне. Хули мозг ибать, разбудил обоих.
Эта, бля, мадам, грит, что за деньгами надо ехать ахуенно далеко: есть у нас район – стройбаза называицца – там одни складыбля и ехать туда надо толька на тачке. Бабла у Наташи нет, у нас тоже (вы же говорили что есть? – не с сабой бля). Куда девацца, ловим тачилу, разъясняем ситуацию. Вадила, а с ним ишшо один пацанчик, заебательскими оказались и согласились нас подбросить, но при условии, что кагда мы бабло забирём, то купим им цветов, а то они на деньражденья едут, а цветов нету нихуя. И правда – сидят бля такие в белых рубашках, один даже в галстухе.
Приежжаем туда. Там темно как у негра в жопе – ни фанаря, нихуя, тока стоит какое-то здание кирпичное без окошек, видно тока, что свет из-под двери пробиваецца.
Наташа: я щас.
Мы: Айда бигом.
Водилы: Давай нидолго, мы таропимся.
Сидим, курим. Пять минут проходит, десять, питнаццать – нету. Уже валнавацца начинаим.
Сссуккаааа, открывается дверь из-за которой свет прабивался, оттуда вылетает вперёд башкой какой-то мужик, падает, дастаёт валыну и айда в эту ебучую дверь шмалять. Из двери блять ваще шквальный агонь открыли. Вот тут-то я, уважаемые падонки, на измену-то и присел…
Но хуйня, всё кончилось быстро, вышли какие-то ищё мужики, забрали того, каторый из двери вылетел и опять дверь закрыли. Ну нихуясе. Хули делать?
Я: ломицца отседа надо бля
Вадилы: паехали атсюданах
Игарёша: а хули бля бабло оставим?
Я: Бля, щас сами здесь останемся.
Игарёша вадилам: ишшо пять минут ждём и всё.
Ждём пять, ждём десять. Водила бля просит дать ему баллон с вадой, каторый на задней полке лежит. Поворачиваюсь назад, с целью исполнить его прозьбу и в заднем стекле вижу на фоне тёмного неба ишшо более тёмный силует машины бля, с мигалками.
Падонки, я понял, что пизда нам всем пришла из-за этой ебучей жадности и сказал вслух: пизда нам всем. . .
Бля-а-а, из этого ебучево скотовоза, сцука, как гарох амонафцы пасыпались. Орут: всем выйти из машины ёбнвротнахбля-а! ! !  лечь на землю ёбнвротнахбля-а! ! ! при папытке сапративления огонь на паражение ёбнвротнахбля-а! ! ! руки за голову нахбля-а! ! !  И всё это, уважаемые падонки, одновременно орёцца и блять, прикладами подтверждаецца, сцука.
Мы-то с Игарьком битые уж были, сразу залегли, а вадилы атказывацца начали – хули, нахнадо в белых рубашках лажицца – их бля всё равно палажили, тока песды ишшо навалили. Мы с Игарёшей орём: бля, начальник, нахнадо, не тех прессуите, мусара, бля. Один мент падходит и давай на нас вопить: ишшо слово, завалюнах обоих! ! !  И затвором, сука, шшолкает. А самого его прям шатает и перегаром прёт отдуши. Я ваще, карочи, затосковал – ну нихуясе, бля, песды огребли низахуй, щас ишшо с ними в мусарню ехать, всю дарогу песды палучать.
А в том ебуче офисе – там вапще пиздец. Штурманули его мусара по всем правилам – грамотно и очень быстро (хули, если надрочены ниибацца) и грохот там стоял немеряный. Крики бля, выстрелы, хуй пайми кароче.
Минут через десять всё улеглось. В смысле песды уже давали не так интенсивно и народу дохуя стало лежачего. Тут, блять, откуда ни вазьмись, Наташа нарисовываеицца, с каким-то хуйлом в обнимку. Нас увидела и давай кричать со слезами в голосе – вот они, вот они. Мы, хули, с Игарьком всё поняли – пизда пришла, сдала нас Наташенька, сцучка.
А получилось – нихуя. Этот хуила потягивает главмента, пальцем в нас тычет, грит, что мы не при делах. Дальше произошло то, с чего я ахуел – мент кому-то там крикнул, чтобы с нас и вадил сняли наручники и чтобы мы уёбывали отседога нахуй.
Сели мы в машину, едем. Вадилы малчат, Наташка плачет и нас с Игарьком расцеловывает (ну, Игарька-то почаще), а мы с друганом ржом.
Игарёк Наташке: бабло-то взяла?
Она: Да
Я: Заебись.


Эпилог.
    Через год Игоря не стало.
    Когда это случилось, скорая отказалась ему помогать. Пришлось вызывать якобы для старушки.
Я даже не понял сначала, что произошло, думал – это кайф такой…
Игорь жил ещё полчаса – я делал ему искусственное дыхание, теребил его, кричал, тёр уши, чтоб кровь пришла к голове. Когда приехали врачи он был уже мёртвый.
    Это был первый раз, когда он пробовал героин. Фактически, он спас мне жизнь, потому что я хотел пробовать вместе с ним и шприц для меня был уже готов.