Ебём коров, крутим быкам хвосты.

Пастушок Марат имел две вещи, которыми следовало гордиться – оригинальную, вырезанную из ивы деревенским дурачком-умельцем дудочку-курай и не по годам развитый, крепкий охуенный хуй. Причем, если о курае знали все деревенские, то невьебенный елдак был тайным достоинством Марата, о котором знал только он – ну и молодая коровка Зойка, принадлежащая соседям Сайфуллиных. Это фамилия у него така – Сайфуллин.

Конечно, надумай Марат уехать в город учиться, там бы его достоинство обязательно нашло применение. Ведь город, как известно, - сосредоточение похоти, разврата и деградации. Но он был чист душою, и ни за что не хотел менять заливные луга, реку Синюю с кисельными берегами и волшебные пейзажи родного села Хуентеевки на каменные джунгли и смрад автомобильных выхлопов. Всю свою жизнь он собирался прожить именно здесь занимаясь любимым делом – гонять коров и драть быков длинным хлыстом.

Но жизнь в селе имела два серьезных недостатка:
1. Самой молодой односельчанке было сорок семь, причем это была его мамка.
2. До ближайшего населенного пункта было двенадцать километров, причем это был райцентр Мухосранск, в котором испокон веку жили одни старики: никто не смог разгадать этой демографической загадки со времён Адама.

Но Марат не отчаивался. Ведь любовью всей его жизни была пегая бестия Зоенька, которая два года назад совершенно неожиданно вывалилась у него на глазах из гигантской пиздищи другой коровы – Карины, прямо на пастбище. С тех пор Зойка изрядно подросла, но пастушок никак не мог забыть сцену ее рождения. По вечерам он повадился прятаться в кустах бузины за деревней и мять в руках свой член, представляя снова и снова, как телка, окутанная кровавым околоплодным пузырем, вываливается на сочную мураву. Марат кончал в мягкие листья лопуха, вытирал конец мать-и-мачехой и подолгу валялся в сене, тупо глядя в темнеющее небо, думая что святящиеся сверху огоньки – это зажжённые вечные спички. Жизнь в деревне казалась ему высшим благом из всех возможных в этом куцем убогом мирке.

Однажды, когда пастушок пас свое стадо и увлекся игрой на дудочке, позабыв обо всем на свете, Зойка отбилась от стада и ушла в берёзовую рощу. Заслышав оттуда ее жалобное мычание, Маоат поспешил на помощь и увидел, что любимая коровушка попала задними копытами в зловонную яму, и никак не может самостоятельно выбраться назад, на лужайку. Испугавшись, пастушок тут же бросился ей на помощь. Он хватал корову за толстый круп, толкал, тянул, терся, и тут с ним случилось странное… Член Марата восстал. Налился, разбух, натянув портки. И пастушок не стал больше медлить. Он спустил штаны, вонзил свой посох в коровью щель и быстро задергался взад-вперед, охая и пританцовывая на месте от сладостных судорог.

- М-ууу! М-ууу! М-ууу!!! - Зойка томно мычала и рыла землю передними копытами.
Безнадзорное стадо разбрелось по полю, но пастушок и думать забыл о нем, ведь он находился во власти разнузданного, животного, захватывающего, лишенного любых правил и законов секса. Из любимой обильно текла зелёная слизь. От нее сладко пахло солнцем и навозом. Марат ревел, тыкаясь носом в ее шерсть, сжимал руками тучные бока. Когда Зойка в оргазме стала бодать рогами молодую березку, он с размаху вонзил ей в задний проход свой курай и выплеснул всю свою нежность в темные лабиринты коровьего влагалища.

С тех пор жизнь его резко переменилась. По ночам он вздыхал и ворочался, думая о Зоеньке, днем уводил её в рощицу и подолгу пердолил своим немалым смычком, сосал ее вымя, целовал холодное и мокрое мурло. Корова казалась ему особенной, не такой, как остальные. Она тоже любила пастушка и никогда не сводила с него своего грустного взгляда. Хозяева-соседи не могли нарадоваться Зойкиным удоям и просили Маратушку особо приглядывать за нею, что тот с удовольствием исполнял. Но вскоре пастушку стала не нравиться такая хозяйская забота.

- Ты ведь моя! Моя! – говорил он Зойке, когда они уединялись в берёзовой рощице – Ты не можешь принадлежать больше никому, меня сводит с ума одна только мысль о том, как эти заскорузлые мрази Сиротины, соседи ебучие, вонючее, тупое старичье тебя доят. Они ведь трогают твои соски, твое вымя… Суки блядско охуенные! Ненавижу!

Раздираемый ревностью, Марат стал сам доить Зойку перед возвращением в деревню. Он выпивал сам, сколько мог молока, остальное сдаивал прямо в землю, чтобы только не досталось Сиротиным. Соседи опечалились тем, что корова перестала доиться, даже ветеринара вызвали, но тот ничего определенного им не сообщил, а только выпил литру свекличного самогону.

Затем у пастушка появился конкурент. Бык Емелька. Он давно заглядывался на Зойку, и однажды, пока Маоат не видел, запрыгнул на телку и быстро вонзил в нее свой исполинский елдак. Буренка, привыкшая к нежностям, отчаянно заревела под напором похотливой скотины. Увидев, что происходит, пастушок тут же бросился на помощь. Он слишком хорошо знал повадки быков, чтобы наскакивать на Емельку с налета и бить его. Такое поведение было чревато тяжелыми травмами. Поэтому он поступил весьма умно. Он осторожно отогнал быка к кромке леса и привязал к дубу, после чего преспокойно вернулся к своему стаду.

Пошедшие на поиски Емельки хозяева, на следующий день нашли только кости своего питомца, обглоданные волками. Марату, понятное дело, попало на орехи, но никакое наказание не могло омрачить его удовлетворения от страшной мести.
Жизнь снова напоминала сказку. Но…

Поскольку Марат рос в деревне, он был прост и наивен душою, и не умел думать на несколько шагов вперёд. Поэтому новость о смерти Зойки – её укусила гадюка подколодная - стала для него страшной и сокрушительной неожиданностью. А что оставалось Сиротиным? Ведь Зойка давно перестала давать молоко, проку от неё было никакого, последняя польза, которую она ещё была способна принести своим хозяевам - обеспечить их несколькими десятками килограмм говядины. И конечно же, у пастушка никто разрешения не спрашивал.

Соседи закатили гулянку на всю округу, вся Хуентеевка пришла отведать самогону с мясцом. Марат затаился за забором в густой траве и наблюдал за блядской вакханалией. Личное горе никак не сказалось на его железобетонном стояке, поэтому, чтобы унять его, пастушок вырыл ямку в дёрне и, под звуки пидарастического пира, рисуя в уме образ Зойки, ласково ебал плодородную землю.
Кончив и оплодотворив землю-матушку, он вновь сосредоточился на предстоящей расправе. Марат выжидал.

Ближе к ночи пьяные гости разбрелись по хатам, и старики Сиротины остались вдвоём. Пастушок вынул поникший хуй из земли и, словно в тумане, побрёл к сараю. За вилами.
Когда он вошёл в дом, старуха убирала со стола вымазанные коричневой подливой тарелки, а старик... старик сытно чавкал. Чавкал мясом Зойки! Выставив вилы перед собой, со зверским рёвом Марат бросился на эту старого ублюдка, проткнул его омерзительное раздутое от жратвы брюхо и, не останавливаясь, толкал тушу вперёд, пока не пригвоздил к стене. Дед задёргался, кровавый фарш однородной массой пополз у него изо рта, путаясь в бородёнке. Из разорванного живота на пол выскользнул серо-розовый ком кишок.
- О-ооо!!!!! О-ооо, ей-й!!!! Блядь! Блядь! Блядь! Кишки!!! Кишки мои!! – рычал в агонии старик Захар, так звали умершего на вилах.
Марат бережно отделил кишечник от умирающего, дергающегося тела, аккуратно смотал его и убрал в торбу.
Для старухи недалёкой Пелагеи Марат умудрился сочинить более изощрённое наказание.
Перво-наперво, он хорошенько избил костлявую горбатую падлу, избил до кровавых соплей и хрипа. Старческие кости с хрустом лопались под ударами молодых кулаков. Затем пастушок привязал стонущую пиздень к железной кровати и отправился в сарай. Там он нашел две заинтересовавших его вещи – железные щипцы и инструмент для клеймения скота. Дальнейший план действий быстро созрел у него в голове.
Оба артефакта он раскалил в печном огне. Сначала в ход пошло тавро – Марат выжег им на животе старухи несколько страшных отпечатков. Затем настала очередь щипцов.
Старуха голосила что есть мочи. Ее вопли напоминали крики раненого животного.
Раздвинув ее трясущиеся ноги, пастушок впился разгоряченными докрасна щипцами в увядший старушечий клитор и радостно вырвал его одним движением.
Старуха лишилась чувств. Без лишних проволочек удовлетворенный мститель перерезал ей глотку, закинул торбу с дедовой требухой на плечо и покинул пропахший паленым мясом дом Сиротиных. Воистину, осиротела их изба.
 
Он нашёл ту лунку в дёрне, где отложил своё семя, под беспристрастным светом холодной луны выдавил в неё же содержимое старческих кишок, и присыпал заготовку землёй. Рядом он воткнул веточку, чтобы найти это место по весне, когда Зоенька обретёт новую жизнь. Он свято в это верил и даже поставил свечку под образа…