На утренней поверке в зоне было необычно! Кум казался милым и добрым, а Хозяин совсем не страшный, к тому же его голос ужасно походил на голос учительницы Анфисы Федоровны, которую Гутя забил молотком в третьем классе, после чего сжег школу. Первоходки водили хоровод и пели блатные новогодние. Но коварные вертухаи, притаившиеся на вышках, после зековского  – «Дед Мороз, Дед Мороз, ты подарки нам принёс?», открыли стрельбу на поражение. Заключенные щемились по углам словно зайцы и орали благим матом – Да идите вы в пизду со своими ебаными праздниками!
 
После увиденной картины, Гутя решил взять семейника Максимку и свалить. Идти в грязную камеру с  преступниками больше не хотелось. Но там страдающий плоскостопием Максимка, и он один! Если конечно не считать за людей опущенных и их ненасытную маму.

Зайдя в камеру, Гутя с порога заметил неладное. Мама лежала на спине посредине хаты. Её рот, щёки и пол были измазаны  чем-то белковым. Гутя достал нож и перерезал шею главпетуху. Голова звонко ударилась об пол и покатилась к параше.

Подельник Максимка спал под нарами, что не обрадовало  авторитетного рецидивиста. Гутя был легендарным бандитом. Стукачей чуял за версту. Мимолетного взгляда на провинившегося зека хватало что б тот вытащил резинку из трусов и повесился. Блатные до поножовщины спорили, кто круче Гутя или Господь Бог. По всем раскладам выходило - круче Гути только горы.

- Максюша, вставай. Сегодня Новый Год, пойдём мой котик к бабочке Верочке. Она нас тортиком угостит. Мамка спит вечным сном, не будем ей мешать.
- А газировка будет? – спросил толком не проснувшийся зек.
- Будет мой хороший, будет. Давай одеваться, – прикалывался Гутя.
- Ты че ебанулся? Какой Новый Год? На улице лето, - Масимка глянул сквозь решетку.
- Год тебе к сроку добавили, придурок.
- Ну и нах этот вековой боян? Каждый день его слышу.
- Ты счас во сне активиста покоцал, - ответил Гутя, пряча в сапог еще горячий от крови нож.
- Какова активиста? – зевал проснувшийся.
- Пассивного активиста. Вон его жбан помойный по хате гуляет хахаха.

Зеки вышли во двор. На улице творилось что-то невообразимое. Раненых добивали саперными лопатками, въевшуюся в асфальт кровь красили зеленкой.

- Не беда, - подумал Гутя, произнеся полную блатной романтики фразу. – Путь конечно не близкий, но куда нибудь дойдем.

Через забор они перебрались с грехом пополам, а вот дальше было плохо. Совсем плохо! Они заблудились. Со всех сторон была тайга. Ни одного нормального дерева, столба или указателя, по которому можно было определиться, где они находятся. Казалось, будто природа окрысилась на беглецов, вдобавок ко всему захныкал Максимка.
- Гутька, у меня животик болит. Я домой хочу… в камеру.
- Тухни плесень, - показал свой звериный нрав Гутя.

Присев на корточки перед раскормленным чифирем товарищем, Гутя мягко произнес,
- Пойдём Максюша, уже немного осталось. Нас ждёт свобода, равенство и братство.
На самом деле авторитет долгое время откармливал Максимку, что б сожрать того в трудную годину как глупую скатину, но виду старался не показывать. Адреналин в крови портит вкус мяса, а Гутя считался среди каннибалов гурманом. Тушенные почки с мелконарезанным членом в мочевом пузыре под яблочным повидлом не одно его кулинарное произведение. Глазные яблоки вообще был его конек.

Вера Степановна уже несколько раз подходила к окну и крестилась. Но на дворе не было видно ни зги. Что не удивительно – бабуля с рождения была слепой. В своей новой утеплённой конуре тупой Палкан радовался собачей жизни.

Кутаясь в коротенькие воротники полосатых ватников, беглецы упорно шли в ту сторону где, по их  разумению, был рай для убийц и насильников. Максимка притих и тащился молча, понимая что пахан съест его как просроченную сосиску и не поморщится. Для таких что комара задушить, что человека сожрать. Второе даже предпочтительней. От неприятных размышлений силы начали покидать Максимку. Дойти, вот главное!

Совершенно неожиданно, когда силы меня почти оставили зеков, показался маленький домик. Оказалось будка Палкана!

Беду Палкан почуял сразу и решил предупредить старушку. Горестный вой, прорывавшись через круговерть гипсокартона, ударялся в стены будки. Ещё раз и ещё…

- Да что ж он так убивается-то? – подумала Вера Степановна. – Суку хочет поди-ка, старый развратник?

- Нет, так старуху не пронять, надо что-то предпринимать самому. – Сказал пес обалдевшим зекам и сжался в комок, а затем прянул всем своим немалым весом и проломил стену будки. Цепь жалобно звякнула и порвалась. Перепуганные зеки обнялись как сиамские близнецы перед разделочной операцией и прокляли волчьи ягоды, растущие вдоль сцаной дороги.

Со всех ног припустил Палкан на знакомый и такой милый запах старушечьего тельца.
Как смерч ворвался. Вот она, успел… Он словно бы пытался сказать, что-то важное, хватал слепую женщину за ноги и тащил к конуре.
- В жопу деду не давала и этому не дам, - твердо решила бабушка, на всякий случай снимая трусы.

Прожила бы Вера Степановна на белом свете еще шестьдесят девять лет, если б не была такой дурой. Когда она присев на корточки заглянула в конуру, белый свет на мгновение померк в её стеклянных бусинках глаз. 

- Мужички! Батюшки светы! Как же это, ангелочки?! – Торжествовала старушка.
- Как как … ветром надуло ептить, - ответил Гутя, разглядывая старую лохундру между ляшек. Пизду он так и не разглядел, но значение этому не придал. А зря. Отсутствие пизды у женщины, как минимум, должно вызывать беспокойство.

Через несколько часов довольные рецидивисты, раздетые и укутанные домашним одеялом, лежали на бабусиной кровати, в жарко натопленной комнате. Максимка сопел, и пытался сосать палец, а Гуте снилась дискотека и расчлененные трупы. Как обычно.

- Нет, отважная девочка, я не смогу тебе помочь. Непьющих мам на свете не бывает. Теперь вы будете всегда жить у бабушки. Она у вас хорошая… - Шептала бабуля небритым рожам мерзопакостных негодяев.
Гутя растолкал Максимку,
- Слы, браза, эта придурошная нас за внучек своих приняла. Видать совсем от вчерашнего секса крышу бабке снесло. Не к добру это, бля буду.
- Гнилой базар, Гутя,- ответил Максимка, - пес мне тоже доверия не внушает. Ссучится он. Валить надо.

Потрескивала печь, перед иконой Спасителя оплывала свеча. За столом, подперев морщинистые щёки ладошками, тихонько и горько плакала пожилая женщина. В будке повизгивала собака. Значит кто-то пришел. Бабушка поправила пенсне, и хромая вышла встречать гостей.

На пороге стояло три милиционера грозного вида с автоматами на плечах. 
- Здравствуйте Вера Степановна. Мы ищем двух опасных преступников. Вот их фото. Не встречали уебков?
- Не сынки … не встречала, бля буду, - ответила старушка, разглядывая как стремно она смотрится на фото без смешных очков и пухового платочка.

Палкан деловито поднял заднюю ногу и принялся заливать пенек на котором еще недавно сидел покуривая шмаль.

В подвале дома, приваленные еловыми ветками, разлагались трупы настоящей Веры Степановны и собаки Палкана. Бедра и соски несчастных были съедены заживо. Глаза отсуствовали.


Пи. Си. Навеяно источником вечного бродяги  http://udaff.com/creo/94132.html