Когда началось наполеоновское нашествие, первого русского успешного дела ждать пришлось совсем недолго. Уже 27-28 июня у местечка Мир в Белоруссии казаки вместе с бригадой гусар и драгун разгромили польских улан. Командовавший боем атаман Платов донёс Багратиону «Поздравляю ваше сиятельство с победою, и победою редкою над кавалериею. Сильное сражение продолжалось часа четыре, грудь на грудь…из 6 полков неприятельских едва ли останется одна душа, или, может, несколько спасется.…У нас урон невелик».  Об этой победе, в общем-то, знать нужно не только потому, что она была нашей самой первой  в двенадцатом году. Важнее, что именно там, под Миром, родилась уникальная и убойно эффективная русская тактика того времени, наша своего рода визитная карточка - совместное использование регулярной и казачьей кавалерии. Однако сегодня странным образом в большинстве рассказов о деле под Миром упоминаются только казаки и Платов, а если и вспоминают о рубившей там поляков кавбригаде, то молчат о её командире - генерале Илларионе Васильчикове. Непонятно это, ведь сам Платов в донесении прямо отметил, что “…Генерал-майор и генерал-адъютант императорский Васильчиков отлично, в моем виде, и с там первыми эскадронами ударил в лицо неприятелю и во все время удивительно храбро сражался”. В общем, надо тут разбираться…



Древнего рода (к примеру, пятая жена Ивана Грозного тоже была Васильчиковой) Илларион Васильчиков уже в 25 лет стал генерал-майором, потом генерал-адъютантом и шефом  Ахтырского гусарского полка, в котором служил Денис Давыдов. В Отечественную войну после успешных  действий в арьергарде второй армии при отступлении, Васильчиков, служивший всю жизнь в кавалерии, при Бородине вдруг оказался  командиром 12 пехотной дивизии в составе корпуса Раевского уже в первой армии и не спрашивайте меня почему и что там случилось. Не знаю, но тут в любом случае невольно вспомнишь дедушку Крылова «Беда, коль сапоги начнет тачать пирожник». Но в данном случае опасения не оправдались. Наоборот! Встав по диспозиции левее знаменитого редута, Васильчиков со своей пехотой сначала успешно отражал кавалерию противника, а затем грамотным отсекающим маневром обеспечил полный разгром французов, захвативших было в первый раз батарею Раевского. Как и положено русскому генералу, Васильчиков в этот день сражался среди своих солдат, под ним убили не одну лошадь и, в конце концов, тяжело ранили. Ещё до излечения пришел Высочайший указ о производстве его в генерал-лейтенанты.
По выздоровлении Васильчиков принял 4й кавалерийский корпус, отличился с ним под Малоярославцем, Вязьме, Красном, Березине, но снова имя его немного в тени. С одной стороны решал Васильчиков вроде в этих делах не самые главные задачи, не был, так сказать, на острие, а с другой... С другой стороны, генерал Илларион Васильчиков не просто четко исполнял приказы и грамотно выполнял задачи. Все его действия отличались, как и при Бородине,  ясным пониманием главной задачи и рядом с ним воевать было как-то спокойней и веселей. Сегодня его красиво и глубокомысленно назвали бы командным игроком, ну в те времена в игры не играли, всё было просто и всерьез. Крест Георгия 3 степени на грудь и вперед освобождать Европу.
Заграничный Поход в отношении к Васильчикову  тема исключительно благодарная. Он со своим корпусом входил сперва в состав русского корпуса Остен-Сакена в Силезской армии Блюхера, а затем командовал и всей кавалерией той же армии. И вот тут Илларион Васильевич действительно раскрыл до конца свой талант и делал с противником все, что хотел. Причем в самых разнообразных ситуациях. Примеров предостаточно.
В августе 1813 года Наполеон потрепал Блюхера под Дрезденом и послал маршала Макдональда преследовать и добивать пруссака. Блюхер отступил за речку Катцбах и почувствовал себя в безопасности. Однако французы, несмотря на проливной дождь, начали переправляться следом и накапливаться для атаки. Тогда Блюхер решил ударить первым и поначалу крепко прижал вражескую пехоту. Но затем Макдональд установил, наконец, пушки, в бой пошли кирасиры Себастиани и сбили пруссаков. Контратака прусской гвардейской кавалерии была сумбурной и плохо организованной  и французы её без особого труда отбили и опрокинули пруссаков на собственную пехоту. Дождь лил как из ведра, заряды намокли, ландвер мог рассчитывать только на свои штыки и с тоской смотрел как французы перестраиваются для решающего удара, исход которого был очевиден. Однако атаки не последовало. Постояв чуток в ожидании сигнала, французы вдруг покатились назад. Пруссакам казалось, что произошло чудо, но все было проще.
Перед началом боя Блюхер черкнул записку своему подчиненному и соседу Остен-Сакену, что он атакует, и русские начали выдвигаться на помощь. Впереди пошла кавалерия под командой Васильчикова, который по прибытии сразу оценил    исключительность ситуации. Французы на левом фланге отстали, посчитав по причине дождя речку для переправы непригодной, и русские наблюдали перед собой неприкрытую массу вражеских войск на ровном пустом плато - мечта кавалериста. Васильчиков ситуацию оценил мгновенно, подкреплений просить не стал, разрешений атаковать тоже. Только выслал разъезды исключить засаду и, когда те дали отмашку, ударил. Но не просто ударил, а с умом, расчетливо, по трем направлениям. Мариупольцы и александрийцы вместе с драгунами сковали врага с фронта, ахтырцы и Белорусский полк ударили во фланг, а казаки Орлова-Денисова зашли в тыл. Да, это была славная охота! Итальянский граф на русской службе Венансон, которому посчастливилось наблюдать эту атаку вживую, в своем, заметьте, частном письме написал “Без преувеличения скажу, что никогда еще маневр не был осуществлен с  бòльшей точностью и умом и увенчался полным успехом»



И он был прав! Когда ещё бывало, чтобы легкие гусары не только опрокинули тяжелых кирасир, но и в буквальном смысле сбросили их в реку.  Правда, французы пыжатся, что пехота их стояла молодцом и смешалась только на переправе. Только концы с концами тут не сходятся. Пушечки-то свои французы побросали все до единой. А это критерий! И не надо рассказывать, что они в грязи застряли. Вперед их по той же грязи тащили и ничего они не застревали. Кстати, только по взятым пушкам и знаменам и можно понять, кто в те времена победил на самом деле. Убивали на бумаге все, а совсем другое дело то, что пощупать можно! Взять, к примеру, Бородино. Взяли французы (по своим же оценкам) то ли семь, то ли восемь сотен пленных, в большинстве своем раненых и дюжины две пушек, среди них ни одной целой. Ясное дело, грандиозная победа! И чего только именем той славной виктории потом не поназывали! Впрочем, я отвлекся... Возвращаясь к Катцбаху, скажу, что Наполеону пришлось снова лично заниматься Блюхером в итоге он так и не смог развить стратегическое наступление против австрийцев.
Незадолго до битвы при Лейпциге Наполеон снова пытался разгромить Блюхера, совершил внезапный бросок всеми своими силами, пруссак сумел вовремя отскочить, однако при этом  корпус Остен-Сакена оказался отрезанным от главных сил. Наполеон решил преследовать  русских силами кавалерии, а вот Остен-Сакен решил, что накануне решающих событий отступать вообще нехорошо и вознамерился с Блюхером соединиться. Для этого сначала надо было для начала оторваться от французов и весь корпусной обоз под прикрытием малой части парней Васильчикова как приманка двинулся в ложном направлении. Расчет оправдался и француз поскакал следом, за славой и ништяками и кое-что из барахлишка ему даже досталось. Обоз ведь должен был отступать как насмерть напуганная самим Наполеоном пехота, скорость движения была высока и, когда повозка ломалось, только наиболее ценное с нее перегружалось, остальное бросалось. Со славой, однако, незадача вышла. Несмотря на весь свой численный перевес, французы не смогли прорваться ни разу к самому обозу, не смогли взять ни одного пленного, тайну отступления не раскрыли и корпус Остен-Сакена благополучно потеряли. Боевая задача была выполнена, обоз прикрыт наглухо.
А вот в битве при Бриенне все было еще сложнее. Войска успешно отражали Наполеона, но к ночи французы смело сманеврировали, обошли с тыла и взяли Бриеннский замок, нависнув над русской позицией. Надо было отходить, но это было проще сказать, чем сделать. Отступать надо было в ночь, по распутице под проливным дождем. Промокшие заряды, грязь по колено, по которой надо тащить пушки, и французские кирасиры на плечах. Катцбах, только наоборот? Правильный ответ – почти, потому что отход снова прикрывал Васильчиков. И дело не только в том, что снова он не позволил противнику приблизиться к своей пехоте (в качестве компенсации предлагалось болезненное, но щедрое опиздюливание), а и в том, что боевая задача решалась не формально и гусары ещё успевали своими лошадьми тащить из грязи застрявшие пушки. Ни одно орудие не было потеряно, ни одно! То, что вполне могло стать катастрофой, окончилось как организованный и успешный отход. Вообще, сложность задачи и блеск ее выполнения можно понять и оценить и по другому. За Бриенн Васильчиков был награжден Георгием второй степени, который за все 141 год существования ордена получили менее ста тридцати человек.
В боевой биографии Васильчикова был еще один эпизод как бы «наоборот», очень характерный. Те, кто читает этот текст, наверняка помнят подвиг 27 дивизии Неверовского, прикрывшей Смоленск и отразившей больше десятка атак конницы Мюрата. Сколько точно сейчас уже не сказать, историки считают все по разному, а те, кто закрыл в тот день дорогу на Смоленск, вообще атаки не считали. Они их отбивали.  Но надо признать, что Мюрат, желая забрать всю славу себе, нашим невольно задачу облегчил. Оставил сзади свою артиллерию, потом врал, что сама застряла, и отказался  от помощи пехоты Даву. Так вот, в марте 1814 года казаки барона Корфа обнаружили двигавшийся к Парижу очень большой французский обоз под охраной дивизии Национальной гвардии. Преследовал этот обоз Корф или просто сопровождал понять непросто еще и потому, что те же казаки в соседнем замке нашли и оприходовали симпатичный погребок на 60 000 бутылок. Но утром следующего дня к месту действия у Фер-Шампенуаза подтянулся Васильчиков и картина резко переменилась. Кроме кавалерии, Васильчиков привел с собой три батареи конной артиллерии и так прижал французов, что те, всего за пару часов и задолго до Миши Горбачева поняли, что высшая человеческая ценность это, без сомнения, жизнь, а потому обоз это не главное и наносное и вообще надо самим как-то прорываться. Домой, к мамке. Васильчиков вроде бы не возражал, но мост отступления  построил  на наших гвардейских кирасиров, только что трепавших маршалов Мармона и Мортье совсем неподалеку. В общем, тех французов спаслось не более 500 человек. По самым смелым подсчетам.



Тут вроде бы надо плавно перейти к разговору о самом лучшем кавалеристе той войны, ну и доказать соответственно, что наши лучше всех, но делать я этого не собираюсь.  На гербе Васильчикова стояло «Жизнь — царю, честь — никому». Слепому ясно, что он воевал не ради славы. Так зачем оскорблять память человека, служившему Отечеству, всякими сравнениями, от которых за версту несет мерянием пиписьками? И главное, такие, как Васильчиков, для меня всё равно гораздо лучше самых лучших.  На самом верху, в генеральском мундире, он представляет для меня особый, высший тип русских офицеров. Знавших и любивших своё дело, которых,  куда ни поставь, в какую дыру ни загони, они всё равно окажутся, в конце концов, в решающем месте. И  когда надо, они скуют, и когда надо, они сокрушат. Незаметно сделают невозможное и свершат небываемое. И в награду себе попросят всегда одного и того же. Чтобы им не мешали. 
После войны Васильчиков сперва командовал гвардейской кавалерией, а потом и всей  русской гвардией, но после волнений в Семеновском полку ушел в отставку, посчитав себя морально ответственным.  А когда декабристы только вывели на Сенатскую войска и ситуация  была зыбкой и неопределенной, Васильчиков без промедления, одним из первых, встал на сторону царя и затем именно он, теперь уже самым первым, предложил картечь в качестве решения. Колеблющемуся Николаю объяснил по-солдатски прямо «Это необходимо для спасения вашей Империи».  Теперь ясно, что после 1917 года имя Васильчикова оказалось в самом черном списке, но вот только облить это имя дерьмом оказалось практически невозможно. При большом желании еще можно было поговорить об отсутствии у него глубокого образования и проницательного философского ума. Но вот куда спрятать прямоту, мужество, благородство и бескорыстие Васильчикова, которые отмечалось всеми, везде и всегда.  А потому имя его было решено просто не упоминать, вымарать.
Но всё это случится потом, а пока верность, решительность, прямота и ясность суждения сделали Васильчикова незаменимым для Николая. В итоге, в 1838 году он назначил Васильчикова председателем Совета Министров, а через год возвел в княжеское достоинство. Интересно, что на свое назначение тот отреагировал весьма оригинально, по-васильчиковски  «Боже мой! До чего мы дожили, что на такую должность лучше меня никого не нашли», но место принял и должность исполнял до самой своей смерти в 1847 году.
Кто-то из образованных и продвинутых наверняка скажет «Конечно, сумел автор в свою биографическую справочку напустить патриотизма. Только зря это. Персонаж, может, лично и симпатичный, но как ни верти, генерал второстепенный, как государственник ещё слабее, а если копнуть, так вообще сатрап и душитель» Да и ладно. Я даже спорить не буду. В скромной надежде, что кто-то другой, поглупее и попроще, ну, в общем, из тех придурков, что любят свою мать просто за то, что она их мать, найдет в своей благодарной памяти место ещё для одного русского имени – Илларион Васильевич Васильчиков.