По просьбам камрадов.

Путевые заметки... Ну, может и так.
Раздражающая меня до крайности мода талдычить «За Китаем – будущее» и «Пора учить китайский» имеет основание, конечно.
Учить языки надо. Расширяет кругозор.
Китай – действительно великая страна.
Но вот с проституцкой покорностью рассуждать о незавидном будущем и пускать слюни от «набирающей оборот сверхдержавы»... Свою собственную проебав...
Ладно, сами почитаете, разберётесь.
Вот вам кусочек сверхдержавы.

Предвзятый, глубоко субъективный и кособокий взгляд самого автора. Человека неорганизованного, безответственного и ленивого. Склонного к злоупотреблениям и излишествам...
Фоток нет – я не фотограф.

ГОРОД. ЛЮДИ. АРХИТЕКТУРА,
Кто жил, и особенно – пил в прекраснейшем из городов российских, тот поймёт и оценит слова петербургского писателя Антона Чижова: «ПрОклятый какой-то, убийственный временами, этот наш, «самый умышленный на земле», город. Придавленная ноябрьским небом злость и безысходность. Вывернутая наизнанку Пальмира. Сверни чутка вбок с утыканного особняками тракта, и вот - проеденный червоточиной проходных дворов склизкий и сумрачный мир. Плетёшься амфиладой колодцев, которые как упёртый в макушку ствол с негаданной пулей сверху, шлёпаешь от помойки к помойке, и дышишь через раз – тошнотворной вонью бачков, аммиачной резью лестниц, пылью былой старины и невнятным душком равнодушного скотства».

Конечно, есть и другой Петербург. Парадный, туристично-открыточный. Есть. Да не про нашу честь.
После Чижова писать о Питере смысла нет.
За всё своё немалое пребывание в «вывернутой наизнанку Пальмире» я так и не удосужился посетить Мариинку и Эрмитаж. Но знал все проходы через жуткие дворы возле Сенной, был известен во многих распивочных и некоторых отделениях... Стыжусь ли? Горжусь ли этим? Ни то, ни другое.  Просто факт.

Так и Шанхай.
Есть и серповидная набережная Вайтань с изумительным видом на район Пудон. Небоскрёб «ЦзынМао» и телебашня «Жемчужина Востока». Есть Сад Радости «Юйюань» и Храм Нефритового Будды. Пешеходная улица Нанькин...
Обо всём этом с удовольствием рассказывают студенты на уроках русского языка.

«Стоп, стоп!» - говорю им. «Не надо о достопримечательностях. Слово это длинное – двадцать две буквы. Пока вы его скажите или напишете, я умру от скуки и старости. Расскажите мне, как живут люди в вашем районе, на вашей улице. Что вы едите, что пьёте. О чём говорите с соседями. Чем живёте, в общем... Расскажите мне о настоящем Шанхае».

«Лицо матроса исказилось от умственного усилия», - писал Джон Рид в книге «Десять дней...».
Всегда вспоминаю эту фразу, наблюдая за студентами.
Наконец, самый умный и бойкий поправляет очки:  «Шанхай является крупнейшим экономическим и культурным центром Шанхая. Среди достопримечательностей Шанхая можно выделить следующие – набережная Вайтань, телебашня «Жемчужина Востока»...»

Коллеги-китайцы неплохо натаскали ребят. Будущие гиды и переводчики.
Ни шагу не способные отступить от накатанного, вызубренного, утвержденного.

Город-загадка.
Первый иероглиф «Шан» в названии города имеет значение «над». «Хай», второй иероглиф, означает «море». Город над морем. Скалистые берега, фьорды, крики чаек, гудки кораблей, свежий бриз и что там ещё?.. Не важно, что ещё...
Ничего этого в Шанхае нет. Включая море. На подлёте к городу, из окна самолёта,  можно увидеть краешек Восточного моря, но потом – посадка, раскалённый бетон аэродрома, скоростной (больше 400 километров в час) поезд до города. А там всё тот же горячий бетон домов и автострад, пыль, гарь, дым от жаровень на улицах, вонь от мусорных куч на тротуарах. Редкие, с кривыми обрубками веток, деревья. Из-за заборов жилых блоков видны пальмы. Вся зелень в городе удивительно жесткая, листья как будто из пластика.
Высотные здания соседствуют с лачугами из какого-то строителного мусора. Длиннющие дома наподобие питерских «кораблей»,  с застеклёнными балконами. Не для тепла, конечно – дополнительная жилплощадь.
Здания утыканы бамбуковыми шестами. С них свисают бесчисленные простыни и подштанники, а прямо у ваших ног сидит шестилетний ребёнок и справляет большую нужду. Шарахаться в сторону не следует.  Можно попасть под велосипед или скутер, хозяин которого спокойно едет по тротуару, разглядывая витрины или болтая с сидящим позади приятелем...

Попадать в травмоопасные ситуации чревато. Если, не дай Бог, собьют на дороге, вокруг гарантированно соберётся толпа человек в сто - сто пятьдесят. Может, конечно, и больше, но имеются в виду первые несколько минут. Не только не окажут никакой первой помощи, а ещё и будут спорить, заключать пари. На время приезда «скорой», например. Если ситуация серьёзная, то и на то, доживёшь до приезда, или нет.
Делается это всё не по злобе природной, а от неуёмной тяги всех азиатских народностей к зрелищам и азартным развлечениям. Это ещё Достоевский в «Записках из Мёртвого дома» отмечал, о татарах и черкесах рассказывая.

Иностранец пользуется повышенным вниманием.
Разглядывают по-детски непосредственно – подолгу и без стеснения. Могут помахать рукой и сказать единственное известное слово: «Хэлло!» Если получают ответ, обычно глупо хихикают.

Сижу в «Макдональдсе». Ем стандартный «Биг-Мак». Кстати, есть блюда обычные, а есть с местным колоритом. Опыт с поеданием «хот-спайси-бюргера» уже получил - паралич лицевых мышц и гортани. Теперь придерживаюсь «классики». Расположился лицом к окну, разглядываю пешеходов и транспорт. Пешеходы, соответсвенно, меня. Уже пройдя мимо, оборачиваются ещё несколько раз.
Это знакомо каждому лаоваю (иностранцу). Пялятся на тебя всегда и везде. Поначалу нервничаешь, потом привыкаешь, но не до конца. Приняв на грудь больше меры, принимаюсь за местных. «Ни кань шема?!» («Чё уставился?»). Но делаю только хуже. Местные возбуждаются, смеются и активно общаются друг с другом, тыча в меня пальцем.
Говорящий лаовай, а как же...

Напротив меня, по другую сторону стекла, останавливается сухонький дедуля в семейных трусах и майке-«алкоголичке». Наряду с шёлковыми или лёгкими хэбэшными пижамами это типичная уличная одежда пожилых (и не очень) шанхайцев. Дедуля внимательно смотрит, как я жую. Проходящий мимо мужик замечает дедулю, разглядывает сначала его, потом прослеживает взгляд и обнаруживает меня. Теперь уже двое стоят в полуметре за стеклом.
Зрители привлекают внимание пожилой супружеской пары и уличного торговца клубникой с бамбуковым коромыслом на плече. Начинает собираться толпа. Какой-то папаша показывает на меня своей дочке лет трёх и заставляет ту махать ручкой.   
Поворачиваюсь к окну спиной, лицом к залу. Избушка-избушка... вертись, не вертись... Из-за соседних столиков ловлю полные любопытства взгляды. При том, что я всего лишь мирно ем.
Представляю, что было бы, если бы я станцевал что-нибудь. Матросский танец «Яблочко», например...

Кстати, о море. Его не только нет в самом городе, до него нет смысла и добираться. Пляжей нет и в помине. Вода цвета осенней лужи посреди колхозного поля.
Плавать китайцы не любят, не умеют и считают занятием опасным. Гнать на мотоцикле, вклиниваясь между грузовиком и автобусом – пожалуйста, а вот плавать – опасно, можно утонуть.

Есть река Хуанпу – Жёлтая река (не путать с Хуанхэ – тоже Жёлтой рекой). На Хуанпу и находится набережная, где собираются толпы туристов как своих, так и иностранных.
Написав, что нет корабельных гудков, я приврал чуток.
Есть они. По Хуанпу беспрестанно снуют всевозможные судна. Самодельные плавучие дизельные корыта, на которых живут и работают сборщики речного мусора. Огромные баржи с песком, углём и лесом. Туристские теплоходы с харкающими в воду пассажирами. Морские суда, прущие по грязным водам с грацией старых больных китов. Подскакивающие на волнах белые и не очень белые катера. Бесшумные и медлительные вёсельные лодки. И мусор, мусор, мусор...
Всем этим любуются туристы. Конечно, не только этим. На другом берегу – высотные стеклянные здания района Пудон и знаменитая телебашня с характерными сферами.
По подземному туннелю можно проехать на специальном вагончике под рекой и насладиться спецэфектами по дороге. Громкая цветомузыка и надувные шарики. Самим китайцам очень нравится.

Шанхай не только НЕ находится на берегу моря. Он ещё умудрился оказаться на берегу весьма небольшой реки Хуанпу, несмотря на протекающую неподалёку великую полноводную Яндзы. Ту самую, которую переплывал не менее великий кормчий Мао.
В общем, город совершенно не морской, и даже не особенно речной. Никаких матросов-моряков, никаких якорей на решётках мостов и фасадах зданий.
«Ни хуя не Питер...» - справедливо изрёк один из навестивших меня друзей.

В отношении воды китайцы близки к обезьянам – стараются держаться от неё подальше.

В местной англоязычной газете «Шахай Дэйли» прочитал заметку о школьнике, упавшего с моста в реку. Плавать ни он, ни его мать не умели. На мосту огромная толпа зевак. Метрах в двустах от мальчика лодка с какими-то рабочими. Мать носилась по мосту, умоляя помочь. Никто не прыгнул, лодка отплыла подальше. Мальчик утонул у матери на глазах.

Я вырезал заметку и показывал её многим – и местным, и лаоваям. В итоге собрал несколько убедительных объяснений.
Первое. Китайцы в своей массе не умеют плавать, и вполне могло быть, что среди всех зевак не нашлось ни одного пловца
Второе.  Если же кто и умел плавать – вода слишком холодная и грязная, рисковать не решился.
Третье. Лодка отплыла, так как на ней нелегалы-мигранты, которые боятся проблем с полицией. Кроме того, бывает, что оказавший первую помощь сопровождает пострадавшего в госпиталь, где получает счёт за дальнейшее лечение спасённого. Последнее, на мой взгляд, бред, но очень устойчиво в головах местных жителей.
И, наконец, четвёртое. Никто не хотел лишаться зрелища. Люди кричали, махали руками и заключали пари. Нарушивший их ход мог бы сам пострадать впоследствии.

ЖИВОТНЫЕ.
Сравнение китайцев с обезьянами не оскорбительное. Обезьяна в сознании китайцев – животное не только симпатичное, но и умное, храброе. Чуть ли не самое-самое... После дракона, разумеется.

Есть ряд священных и почитаемых животных – заяц, например, или лягушка. Священность их подкрепляется легендами и сказаниями, которые вам с удовольствием расскажут. Правда, сильно путаясь  в сюжете. Этих же «священных» животных с удовольствием едят, причмокивая от удовольствия.
«Ни хуя не индусы...» - по словам моего друга.

Отношение к животным – по нашим меркам жестокое, по западным – преступное и варварское. По местным – прагматическое. Лозунга «хлеба и зрелищ!» никто не отменял. Животные должны развлекать или вариться-жариться.

Развлекают людей животные, как и положено, в зоопарке и океанариуме.
Реакция мальчика на слона: «Мама, как много мяса у него!»
И ведь не голодают же – еда очень, о ч е н ь, ОЧЕНЬ дешёвая.

Состояние животных в зоопарке плачевное. Панды – символ страны - в Шанхайском зоопарке содержатся в каком-то бетонном карцере с мутными стёклами. Грязные, в колтунах все... Совсем не похожи на те плюшевые поделки, которыми китайцы завалили весь мир.
Шоу обезьян.  Задрюченные мартышки по удару о землю кнута дрессировщика хватают разноцветные флажки и замирают с ними в лапах по стойке «смирно!» Публика радуется и фотографирует. Глаза мартышек печальные-печальные.

Больше чем развлекаться, мучая животных, китайцы любят разве что поесть и взорвать десяток-другой петард. Изобретатели пороха...
Если я решу заняться в Китае бизнесом, наверное, это будет шоу «Летающие обезьяны». Ноу хау в том, чтобы соединить все три основные потребности населения воедино. Идея проста. В зад мартышкам вставляются мощные петарды, и зверьки красиво улетают в ночное небо, где взрываются, мгновенно поджариваясь, и мелким крошевом падают на тарелки восхищённой публики. По совести, зверьков жалко, но денег за шоу буду огребать немеряно...

Есть тоненькая прослойка домашних животных. Держатся они в основном из хвастовства перед соседями («могу себе позволить») или из суеверно-прагматических целей (символ богатства, здоровья, долголетия и тому подобное). Если символ сдыхает, его выбрасывают и покупают новый. Никаких сантиментов над испустившей дух рыбкой или черепашкой. Это вам не европа-америка. Когда я сказал, что часто домашние питомцы служат предметом хвастовства, то не оговорился. В китайском языке конструкция «у меня есть собака (кошка, птичка)» звучит как «я кормлю, выращиваю собаку (кошку, птичку)». Учитывая былую (а подчас и нынешнюю) бедность подавляющей части населения, содержать лишний рот, позволит себе не каждый. Кроме того, домашние животные – признак продвинутой светскости, «западности».

Перед входом в парк часто можно увидеть торговца маленькими кроликами и цыплятами. Рядом продаются воздушные шарики, детские палки-каталки с бабочками и птичками, пластиковые мечи и надувные телепузики. Живой товар не выбивается из ряда – это всего лишь игрушки для прогулки. Часто цыплята умирают в детских пальцах или под башмаками взрослых. Не беда – если есть пара юаней и не лень дойти до выхода, можно купить новых.

В Шанхае совсем нет голубей. Вернее, есть, но в частных голубятнях. На развод и продажу. Продают сизарей на обычных рынках, среди овощей и живой рыбы. Продавец сворачивает птице голову, та бьёт крылями, рядом стоит толпа пионеров (школьники готовятся к пикнику) и возбуждённо галдит, выбирая следующего.
Запечёный голубь выглядит жутко – жалкая скрюченная тушка с обезображенной головой. Как жертва пожара в криминальной хронике.

В супермаркетах продают живых черепах и огромных лягушек (или жаб, кто их знает). Вкусная и полезная пища.
Продавец, развлекаясь, достаёт одну из черепах и бросает её на пол. Затем встаёт на неё одной ногой и размахивает руками для равновесия. Циркач, бля. Моя дочь – только исполнилось два года – грозит пальцем: «Нельзя!» Продавец смеётся. Вряд ли он её понял.

Собак мало, очень мало. Крупных нет совсем, в основном шпицы, болонки, мопсы и какая-то непонятная дворовая шелупонь. Бездомных, бродячих почти не видать - очевидно, съедены. Домашние – ухоженые, расчёсаные, иногда политые парфюмом. Носятся в основном на руках. Видел хозяйку чихуа-хуа на улице. С гордостью демонстрировала прохожим своего питомца – подняв его за ремешок, пристёгнутый к ошейнику.  Собачка дрыгалась в воздухе, как повешенная.
Хозяйка и прохожие смеялись.

В жилых кварталах встречаются худые и осторожные кошки. Долг каждого второго прохожего – кинуть чем-нибудь в них. Не со зла, а развлечения ради. Каждый первый просто топнет ногой, чтобы испугать.

Во многих ресторанах в аквариумах живут золотые рыбки. Живут до тех пор, пока в них не ткнётся  пальчик клиента. Рыбок пожарят и принесут. Не столько полезно для здоровья, сколько хорошо для  финансовых дел. Приносит удачу и богатство. До сих пор не могу понять, что там можно есть.
Во многих парках есть небольшие водоёмы, типа бассейна-лягушатника, в которые запускают этих самых золотых рыбок. За небольшую плату можно посидеть, порыбачить, а потом принести улов домой.

Страсть к поеданию всевозможных тварей постоянно оборачивается проблемами.
Вспышка «атипичной пневмонии» была вызвана употреблением в пищу стрёмной свиноподобной то ли кошки, то ли собачки на юге Китая, в граничащих с Вьетнамом провинциях.

В «Шанхай дэйли» описан случай заражения пятилетнего ребёнка какими-то жуткими глистами из-за поедания сырого мяса змеи. Мамаша мальчика была обеспокоена плохим зрением сына и приобрела за 1000 юаней особую целебную змею. Зрение не улучшилось, а вот ребёнок совсем захирел. Когда же дело дошло до госитализации, выяснилось, что червями поражены чуть ли не все внутренние органы. Не помню, конечно, что за вид паразитов, но страдают ими только змеи и кошки. Ну и китайцы, которые едят и тех, и других.

ЛЕНЬ.
Не даром говорят, лень – двигатель прогресса. Человек изобрёл ведь колесо лишь потому, что ему стало лень таскать тяжести на себе. Появилась тачка. А потом человеку стало лень даже ходить. Появилась другая «тачка».
Шанхай – бурно развивающийся город. Жизнь клокочет в нём завываниями сирен, пневматикой надземного метро, какофонией сигналов машин и мотоциклов.
Китаец никогда никуда не пойдёт пешком, если есть возможность поехать. Хоть на старом и раздолбанном велосипеде, который скрипит, визжит и вот-вот развалится на части. Главное – не идти. Если идти всё же пришлось, то делается это настолько медленно, настолько типичной южной раскорякой в развалочку, что спешить куда-либо становится занятием бессмысленнным – не протолкнёшься сквозь всю эту лениво шаркающую по асфальту массу. Никаких бегущих в час пик клерков и менеджеров. Всё неспешно, с остановками у каждого уличного продавца, разглядыванием витрин и иностранцев, длительными привалами-отдыхами в бесчисленных «цантинах» - маленьких кафешках на несколько столиков.

Отношение к работе у китайцев здравое. Напоминает родное армейское. Избежать, сачкануть, закосить, включить дурака, свалить на другого, сымитировать бурную деятельность... С одной лишь целью – не делать ничего. Перенести, отложить. Создать кучу трудностей и увязнуть в них. Бросить начатое и с упоением взяться за новое, чтобы завалить и это...

Присутствует иллюзия делового аврала – звонят, требуют срочно, не позднее вечера, предоставить документы. По неопытности бежал со всех ног, приводил бумаги в порядок, в назначенное время влетал в офис... И видел пустое кресло. Лаобань (начальник) ушёл на ланч. Будет нескоро. Поесть и поспать после еды – дело святое.

С опытом перестал отвечать на телефонные звонки, а если и отлавливали со «срочно, к полудню завтра», просто включал «игнор» и в лучшем случае выполнял просимое через неделю-другую. Или вообще ничего не делал. К этому времени в голову начальства уже приходит новая идея «а что, если нам сделать вот так», и про старую забывают. Главное – не перечить, не объясняять убогость и абсурдность идей. Обижаются и цепенеют – можете нажить врага.

А враги из китайцев получаются отменные. Мстительные и безжалостные. Враждовать китайцы любят, и если враждуют, то самозабвенно, с нездоровым фанатизмом. Дружат с трудом, мешают зависть и крестьянская потребность обмануть и нажиться, хотя бы по мелочи. В основном по-приятельски общаются, чтобы затем перемыть косточки с другим приятелем. Если вы лаовай, то друзей среди китайцев у вас не будет никогда. Товарищей и приятелей – хоть отбавляй. Всё, что вам нужно делать - позволять им практиковать свой английский, например, если вы из соответствующей страны. И каждый в этом случае – ваш друг.

Работают лишь те, над кем стоит распорядитель-надсмотрщик («лаобань»), покуривает и кричит «Кундзо! Кундзо!» («Работать! Работать!») То есть простые работяги, чернорабочие. Эти действительно вкалывают, как муравьи. Ну, так из-под палки когда, любой вкалывать будет.

Повторю – миф о трудолюбивости китайцев не более правдоподобен, чем миф о способности русских много выпить и быть в порядке. Все так считают и приводят примеры, однако нажираются в хлам с детских доз и портят весь праздник.

Жизнь, как было уже сказано, кипит, клокочет в этом бестолковом муравейнике. В пять утра под окном соседи уже заводят мотороллеры и приветствуют друг друга. Стоит жуткий гвалт. Дело в том, что шанхайцы не разговаривают. Они орут. Если можно сказать – громко орут, то это – о шанхайцах. Орут всегда и везде. Если их заставить говорить тихо – не слышат и не понимают друг друга. Голоса при этом у женщин и мужчин одинаково визгливые, неприятные. Орут подолгу, сопровождая речь характерными «А?» «Э?» и «Шэма?» 
Особенно любят поорать по мобильному. Типичные реплики: «Вэй! А, нихао! Э-э. Э. А? А! А! А-а-а-а! Э? Э-э. Дуй-дуй-дуй. Дзеэ тьень, а.» Трудно поверить, что это человеческий язык.

Часто можно подумать, что стал свидетелем уличной ссоры – настолько визгливо и эксперессивно идёт разговор. На самом же деле два приятеля чинно беседуют о погоде.

В одиннадцать вечера город практически вымирает – метро не работает, улицы даже в центре стремительно пустеют. Крибли, крабли, спать, бля, как говорил Ханс Христиан Андерсон...
Завтра – новый день.


Устали? Букафф не до хуя ли?

Продолжение – завтра.