На написание нижеприведенного отнюдь не высокохудожественного произведения меня подвигла комичная ситуация, приключившаяся с одним моим очень хорошим другом. По доброте душевной он решил сделать доброе дело своей жене, которая героически боролась с ведением домашнего хозяйства, ожидая своего ненаглядного с работы, как Ярославна князя Игоря. Надо заметить, что сам ненаглядный далеко не всегда летел домой как на крыльях, иногда по дороге приземляясь в каком-нибудь питейном заведении, где весело проводил время с друзьями. И вот однажды у него взыграла совесть, и он решил купить своей супруге путевку в жаркие страны, чтобы она тоже отдохнула, развеялась и заодно мир посмотрела. Супруга вроде бы поначалу обрадовалась перспективе отдохнуть на курорте, но тут ей всячески начала отравлять жизнь соседка, которой муж не дал денег, чтобы девушки поехали вместе. Соседкино горе было настолько велико, что она договорилась до того, что с уверенностью заявила, что знает причину, почему же её товарка уезжает на курорт одна без мужа. Муж якобы сделал это для того, чтобы беспрепятственно водить домой женщин. Большего бреда мне в своей жизни слышать не приходилось. Товарищ мой, конечно, не ангел, но вот в плане измен - извиняйте, замечен не был. Его же супруга, едва вернувшись с курорта, принялась допрашивать всех кого не попадя на предмет, водил ли её муж домой шлюх. Когда она спросила об этом меня, то я сразу вспомнил одну давнюю историю, которая то ли случилась на самом деле, то ли рассказавший мне её выдумал, когда мы с ним коротали время за бутылочкой известно чего в краю безмолвных непроходимых лесов и практически полярных ночей. Собеседник мой не отличался особым красноречием, но суть истории изложил достаточно образно, мне же только оставалось перенести её на бумагу, дополнив только развернутое описание происходивших событий. Сразу хотелось бы заметить, что в характерах некоторых персонажей могут угадываться знакомые вам черты, может быть, даже и ваши, но это не более чем совпадение, просто люди и их поступки зачастую слишком одинаковы что в Новой Зеландии, что в Сан-Франциско. На самом деле, даже если эта история и произошла по-настоящему, то было это очень далеко от Москвы, в одной глухой деревушке где-то то ли на Брянщине, то ли под Курском. Также хотелось бы извиниться за некоторое количество солёных словечек и выражений, но тут уж ничего не попишешь, герои этой истории университетов не заканчивали, да многие и школу-то закончили с трудом, так что ожидать от них высокопарных изреченний на языке Толстого и Пушкина (известного, кстати, матершинника) не приходится, а вырезать их у меня рука не поднялась, иначе могла бы пропасть вся изюминка какого-нибудь выражения. Так что, если вы - борец за чистоту русского языка, то читать всё, что будет изложено дальше, я вам не рекомендую, остальным же желаю приятного чтения.

Константин Лисицын

ИСКУШЕНИЕ ПАХОМА.
- Серафима, ну ты долго ещё там, ептыть, ковыряться, будешь, на поезд опоздаешь!
- Да пошел ты на хуй, Пахом, дай губья-то докрасить!
- Ты мне ещё красоту понаводи, мужиков, что ль в Москве клеить собралась?
- Ну мужиков не мужиков, а что люди скажут, если увидят меня в истинном обличье? Всё, я готова!
С этими словами из горницы вылетела дородная бабенка лет этак тридцати на вид, одетая по последнему писку деревенской моды: купленные по случаю в райцентре сапоги на толстой подошве, которые дед Митрич сразу же окрестил говнодавами, за что потом был слегка бит веником, красные рейтузы, перекрашенная в черный цвет военная телогрейка. На голове у женщины красовалась меховая шапка, из-за чего её широкое обветренное лицо живо напоминало поросячью рожу. Под шапкой скрывалась Серафимина гордость - шестимесячная "химия" с невообразимыми всевозможными оттенками рыжего цвета, по которым московские милиционеры всегда безошибочно определяют приезжих.
- Ну чё, давай присядем на дорожку, что ль? - спросил тот, что откликался на имя Пахом и, не дожидаясь ответа, уселся на стул. - Ты уж там это, в Москве-то не позорься особо, деньги всегда при себе держи, а то спиздят, как в прошлый раз. Сестре своей низкий поклон от меня передай, здоровья ей, ептыть, ну и всего прочего. Ничего не забыла-то?
- Да вроде ничего. Ты уж тут, Пахом, без меня особо не озорничай, водки много не пей, с бабами не якшайся, а то мне докладывали, что в прошлый раз ты какую-то шалашовку обнимал. Да не перебивай, знаю, что ничего у тебя с ней не было, а то иначе давно бы твою женилку на хрен оттяпала. Далее, с Егоркой будешь бухать, да будешь, не пизди, так бухай с ним где угодно, только не у нас, а то мы на новых стеклах разоримся. Ну ладно, заводи свою колымагу, а то и правда на поезд опоздаем.
Пахом молча взвалил на плечо женину поклажу, закинул её в коляску своей гордости - трофейного еще мотоцикла "Цундап", надел шлем, с пол-оборота запустил движок, уселся за руль, подождал, пока Серафима поудобнее усядется за его спиной, и до отказа закрутил ручку газа. "Цундап" рванул с места в карьер, оставляя позади себя шлейф дыма.
Мотоцикл несся по заснеженным полям, периодически взлетая на ухабах, после чего сзади раздавались не очень разборчивые, но наверняка нецензурные постанывания жены. Обычно Пахом ездил помедленнее, но сейчас он гнал изо всех сил, потому что в его жизни наступала самая счастливая неделя. Такая неделя выпадала у него раз в году, когда жена уезжала в Москву к своей старшей сестре Фросе за покупками. Фрося когда-то поехала в столицу поступать в театральный, но не поступила, так как по простоте душевной послала по известному адресу председателя приемной комиссии, который был малость глуховат и попросил абитуриентку повторить один фрагмент из её выступления. Но горевала Фрося не очень долго. Со своими габаритами она без проблем устроилась на железную дорогу укладывать шпалы, там сошлась с бригадиром, вышла за него замуж и теперь гордо именовала себя москвичкой. Пахом однажды ходил с Фросей по оптовому рынку, где она с легкостью расшвыривала зазевавшихся покупателей, цедя сквозь зубы: "У-у, лимита понаехала!". Фрося всегда была рада сестре, а Пахом отпускал жену без вопросов, ведь во время её отсутствия в нем пробуждалась жажда действий.
Вообще-то Пахом Смирнов был вполне заурядным мужиком, без завихрений. Как и все остальные жители деревни Клюевки, он работал в колхозе "Заря коммунизма", где числился трактористом. Пил как все, но не до отключки, опасаясь пудовых кулаков своей женушки, которая имела привычку поколачивать Пахома и его дружков, если те перебирали лишнего. Ещё Пахом обожал копаться в своем мотоцикле, потому что жена до смерти боялась всего, что касалось достижений технического прогресса, а "Цундап" она и вовсе считала исчадием ада, но мирилась с этим увлечением мужа, потому что пьяный он им никогда не занимался. Иногда Пахом с тоской думал о том, что жизнь вот так как-то безалаберно проходит, а он только и научился, что водить разнообразную тяжелую технику, рисовать плакаты для наглядной агитации перед выборами да играть на аккордеоне на свадьбах. Его же деятельной душе хотелось размаха, да так, чтобы все односельчане только ахали и завидовали. Одно время ему хотелось взять в аренду участок земли, обозваться фермером и работать на себя, он даже начал узнавать, какие бумаги для этого нужны, но тут с ним приключился очередной запой по случаю окончания страды, после которого Серафима наложила вето на все его коммерческие проекты.
Он так гнал свой мотоцикл ещё и потому, что знал, что по возвращении со станции его ждут друзья и самогоночка. Дружки его собирались пригласить для развлечений девок из соседней деревни, но Пахом был равнодушен к другим бабам, страстно обожая свою Серафиму. Все его друзья уже хотя бы по разу сходили налево, и только Пахом стоически держался. Но вот от прочих удовольствий никогда не отказывался.
Наконец замелькали первые домишки райцентра. Пахом посмотрел на часы на приборной доске, отметив, что ждать поезда долго не придется. Пулей его мотоцикл влетел на привокзальную площадь и лихо тормознул перед входом в здание вокзала. Козырнув знакомому гаишнику, с которым в прошлом году познакомился на рыбалке, Пахом слез с "Цундапа", попинал железного коня по шинам, ожидая, пока Серафима очухается от быстрой езды. Жена враскоряку сползла с заднего сидения, витиевато матюгнулась в пространство, после чего Пахом быстренько подхватил её вещички, не дожидаясь, пока супруга перейдет на личности. На перроне он еще раз стоически выслушал наставления жены по поводу своего поведения в её отсутствие, потягивая папироску, про себя втихаря костеря всех баб с их повышенным чувством ответственности. Наконец к перрону подошел скорый до Москвы. Пахом помог жене втащить вещички в вагон. Затем супруги горячо расцеловались, Серафима даже слезу пустила. Пахом неуклюже попытался её утешить, но тут проводница попросила всех провожающих покинуть вагон. Пахом ещё некоторое время постоял на перроне, глядя вслед уносящемуся поезду, словно опасаясь, что он сейчас остановится и Серафима откажется уезжать в Москву, выкурил еще одну папиросу, затем смачно сплюнул, растер окурок сапогом и двинулся к выходу, навстречу прелестям холостяцкой жизни…
Едва он уселся за руль своего "Цундапа", как им овладел необъяснимый приступ веселости. Он даже оглянулся по сторонам, опасаясь увидеть кого-нибудь из жениных товарок, которые наверняка не преминули бы доложить Серафиме по возвращении, что её муж вышел с вокзала в превосходном настроении и, хоть и никого из знакомых не увидел, на всякий случай сделал серьезное лицо, с коим и ехал до последних домишек райцентра. Зато едва город остался позади, Пахом прибавил газку и во всю мощь легких заорал столь обожаемые им частушки непристойного содержания.
Вернувшись домой, он загнал мотоцикл в гараж (пьяный он за руль никогда не садился после того, как во время службы в армии поехал на своем грузовике на халтуру, там его напоили, после чего он уснул за рулем и загнал машину в реку аккурат напротив дачи командира части. Выйдя с гауптвахты, он дал себе зарок больше за руль в нетрезвом состоянии не садиться, даже если нужно будет к соседке за спичками съездить). Пахом посмотрел на часы, почесал голову, делая нехитрые вычисления, после которых выяснилось, что до назначенного срока еще целых три часа. Чтобы не плевать в потолок, Пахом решил пока заняться хозяйством. Поправил калитку, смазал дверной засов, нарубил дров, протер тряпочкой семейную фотографию, плюнул в каждый горшок с цветами (жена их обожала, а он их терпеть не мог, но в её отсутствие всегда был вынужден поддерживать в них жизнь). Наконец из-за забора показалось счастливое лицо Егора, его лучшего друга и главного собутыльника. Егор приветственно помахал рукой и поманил Пахома за собой. По его жестам Смирнов понял, что его друган уже успел где-то врезать.
Егора Куницына Пахом помнил столько же, сколько и себя. С пеленок они сначала играли вместе, затем, став постарше, бегали по девкам, курили тайком за сараем, потом одновременно ушли в армию, а демобилизовавшись, продолжили куролесить. Егор был очень заводным товарищем в плане выпивки, ухитряясь найти её даже там, где, казалось бы, её и быть не должно. Из-за этой страсти к алкоголю Егор и стал персоной нон-грата в доме Пахома, после того, как они в очередной раз напились и побили половину стекол в избе. После этого Серафима поставила жесткое условие: или она, или Егор. Пахом, подумав, выторговал для себя право встречаться со своим дружком за пределами дома. На это жена милостиво согласилась, памятуя об их давней дружбе. Егор всегда пользовался отъездами Серафимы, чтобы в цивильных условиях крутить любовь с очередной подружкой. Его жена, тихая забитая женщина, предпочитала верить его басням про срочный вызов в райцентр, где Егор якобы числился в помощниках депутата, чем слушать многочисленные свидетельства односельчанок про его амурные похождения. И вот этот самый Егор прошмыгнул в калитку Пахомова дома.
- Здорово, алкаш! - крикнул он ещё издалека.
- Сам алкаш, - беззлобно ответил Пахом.
- Ну что, съебалась твоя?
- Съебалась.
- Тогда может, по пивку? У меня с собой, - сказал Егор, помахивая баклажкой.
- А кто ж запретит! - обрадовался Пахом, вспомнив надпись на футболке у одного из городских, которые летом у них в деревне ловили рыбу.
Егор и Пахом обнялись, после чего зашли в избу.
- Бля, ну хоть на хуй попьем теперь по-человечески, а то меня от твоей Симки чой-то последнее время сильно колдоебит! - обрадованно заявил Егор.
- Только, ептыть, стекла больше не бей, мудила ты грешный! - охладил боевой пыл товарища Пахома.
- Не, бля, на хуя ж мне кореша подставлять. Мы щас ёбнем и по бабцам пойдем. Я таких бабцов нарыл, закачаешься! Пьют, курят и ебутся как кошки. Самое оно. Пора тебе, фраерок, налево-то сходить!
- Да иди ты на хуй, Егор, наливай лучше.
Друзья опрокинули по стопочке, затем по второй, закурили.
- Охуительно! - выпуская дым из ноздрей, промолвил Пахом
- Да чего уж там, ебанистически просто всё как-то! - ответствовал Егор.
Некоторое время друзья молча пускали дым кольцами, наслаждаясь тишиной и покоем, затем переглянулись и разлили по третьей.
- Слышь, Егорка, а давай сегодня просто наебенимся, без баб этих. Бухло у меня есть, курево тоже, а к бабам потом.
- Ну давай наебенимся, только уговор - завтра обязательно к бабам. Давай только за Серёгой сгоняем, а то его опять, небось, Клавдия пилит.
Пахом и Егор, выпив ещё по рюмахе, вышли во двор и крадучись, стали пробираться к дому Серёги Огурцова, еще одного их постоянного собутыльника. Стучаться к нему в дом они побоялись, зная крутой нрав его жены, которая как-то отлупила их троих ухватом и обещала при случае ещё добавить. Оставалась надежда, что Серёга в ближайшие полчаса выйдя до ветра. Пахом напряженно всматривался в окна Серёгиного дома, как вдруг почувствовал лёгкий толчок в спину. Обернувшись, он увидел Егора, протягивающего ему стакан с прозрачной жидкостью, в которой Пахом без труда опознал самогонку.
- Откуда у тебя это? - выдавил он из себя.
- Ты пить будешь или еблом щелкать? - вопросом на вопрос ответил Егор. - С собой прихватил, не торчать же просто так на свежем воздухе.
С самогонкой время потекло как-то незаметнее. Друзья даже покурили в рукав, чтобы их никто не засёк. Егор вполголоса обматерил Клавдию. Пахом с ним согласился, потому что его семейство давно вело с ней войну. Началось всё с её обвинений, что Пахом спаивает Серёгу. Серафима, с чего-то решившая, что Клавдия положила глаз на её мужа, дала той решительный отпор, после чего женщины при встрече старались не замечать друг друга, переходя на другую сторону улицы. Зато Серёга, по выражению Серафимы, "страдающий от тирании этой змеюки подколодной", стал желанным гостем в их доме, где частенько отсыпался после особенно тяжелых загулов, боясь в таком виде показываться на глаза жене.
Наконец дверь Серёгиной избы скрипнула. Друзья разом притихли. В проеме показалась до боли знакомая фигура их собутыльника. Он деловито прошествовал к деревянной будке, откуда долго не показывался. Неугомонный Егор перемахнул через забор и, прокравшись к сортиру, стал общаться с Серёгой. Уговаривать того долго не пришлось. Пулей выскочив наружу, он подбежал к своему дому, распахнул дверь, крикнул в неё: "Я у Пахома!", после чего дал стрекача в направлении калитки. Пару секунд спустя дверь снова распахнулась и оттуда выскочила Клавдия с ухватом. Друзья этого уже не видели, поскольку предполагали такое развитие событий, поэтому не стали дожидаться, оправдаются ли их ожиданий, а сразу же рванули в сторону Пахомова дома. Клавдия же бежала за ними, оглашая окрестности громкими воплями, но неожиданно споткнулась и на полном ходу зарылась носом в сугроб. Выбравшись из него, она в бессильном гневе выкрикнула им вслед: "Алкоголики чёртовы! Чтоб у вас от вашей водки глаза повылазили! Чтоб вы сдохли от неё, проклятой! Чтоб у вас хуй на пятке вырос, чтоб как ссать, так разуваться! Домой можешь не возвращаться!".
Друзья быстренько влетели во двор Пахомова дома, зная, что сюда Клавдия не полезет. Серёга рухнул на диван, глотая воздух широко раскрытым ртом. Хозяйственный Егор уже плескал в стаканы живительную жидкость. Отдышавшись, Серёга посмотрел на своих ухмыляющихся корешей и сказал:
- Ну вы, блин, даете!
- Ладно, Серый, хорош пиздеть, давай бухать! - с напускной строгостью сказал Егор.
Друзья чокнулись "за встречу". Затем были тосты "за дружбу", "чтоб не вильнуло", "за то, чтобы Симка нормально доехала", "за завтрашний день, полный приятных неожиданностей" и т.д. Потом придумывать тосты стало лень, и пили уже просто так. Потом они втроем справляли нужду с крыльца "на брудершафт", орали песни, вспоминали различные ситуации, приключившиеся с ними во время пьянок.
На утро Пахом, очухавшийся первым, обнаружил в горнице столь милую его сердцу картину: гора окурков посреди стола, батарея пустых бутылок, остатки какой-то закуси и мирно дремлющий в углу Егор. "Интересно, где же Серёга?" - подумал Пахом, жестоко страдая от неимоверного сушняка. Серёгу он обнаружил спящим в обнимку с полупустым ведром воды. Видимо, его сушняк посетил ещё раньше.
Пахом аккуратно высвободил ведро из рук товарища и сделал внушительный глоток. Потом неверными шагами он прошествовал к кровати, страстно желая во второй раз проснуться уже трезвым как огурчик.
Разбудили его звуки голосов. Пахом сначала испугался, подумав, что это Серафима вернулась, но, поразмыслив, он пришел к выводу, что это кто-то другой. Мысли в голове постоянно путались, и Пахом никак не мог придать им направленное течение. "Надо же было вчера так нажраться!" - с тоской подумал он. Наконец любопытство пересилило, и Пахом направился в горницу посмотреть, кто же это там разговаривает. "Ни хера не помню!" - понял он.
Едва зайдя в горницу, он вспомнил всё, ну или практически всё, потому что увидел Егора и Серёгу. Они, судя по всему, похмелялись. Егор оживленно рассказывал какую-то историю, а Серёга с мрачным видом курил, видимо, предвкушая разговор с женой.

- Привет, мужики! - негромко просипел Пахом. Голоса как не бывало.
- А-а, здорово, коль не шутишь, - обрадовался Егор. - Ебнешь с нами?
- Бля, я над вами охуеваю! Как вы можете после такого продолжать? - удивился Пахом.
- А хули нам, кабанам. Поебёмся - и в стойло! Ты, блядь, ебанулся, что ли, дрыхнуть столько? Три часа дня уже!
- Бля, мужики, ни хера не помню! Чем всё закончилось-то? - спросил Пахом, украдкой оглядывая стекла в окнах. Вроде целы.
- Да, блядь, ты вчера такую хуйню нёс. Говорил, что уедешь в какую-то Патагонию, или как там её, Новую Гвинею. Потом поссал в умывальник, послал нас всех на хуй и отправился спать на улицу. Когда мы тебя с Серым хотели образумить, ты обещал нас отпиздить, после чего мы от тебя отстали. Единственно, хуево было тебя потом из сугроба выковыривать и в дом тащить. А ты ещё в отказ пошел, орешь: "Идите вы все на хуй!". Серому чуть ебальник не расквасил, а потом сказал, что за это теперь его всю неделю поить будешь. Потом мы тебя спать всё-таки уложили, а сами ещё посидели немножко.
- Бля, правда, ни хера не помню! - повторил Пахом.
- Ты лучше, это, на, замочи, сразу мозги прочистятся, - протянул ему стакан Егор.
Пахом залпом, чуть поморщившись, выпил его содержимое, и вдруг почувствовал, как громко бьется его сердце. Его удары двумя молотами долбили ему по ушам. Пахом сел, чтобы перевести дух.
- От всех болезней нам полезней пиво, водка и герла! - пропел Егор, протягивая Пахому второй стакан. - Замочи этот и всё пройдет.
- Бля, чего-то мне хуево.
- Стареешь, фраерок, видимо, давно с водки не блевал!
Однако после прочистки желудка самочувствие Пахома значительно улучшилось. Теперь уже он с достоинством всадил в себя самогонки, закусил, закурил. "Жизнь-то налаживается!" - подумал он.
Поправив здоровье, друзья стали чесать репу на предмет, чем бы заняться ещё.
- Слушай, Егор, ты же тёлок обещал, - вспомнил Серёга.
- Обещал - сделаю, пусть только Пахом мне свой драндулет даст, я за ними мигом сгоняю.
- Не, на хуй, мотоцикл я тебе не дам, расхуяришь ты мне его по пьяни, - сказал Пахом.
- Да не расхуярю, не ссы. Я ж трезвый. Щас быстренько в Козлинки сгоняю, там бабищи уже ждут, с ними как-то веселее.
- В натуре, Пахом, как будто Егорка никогда на твоем агрегате не ездил. Помнишь, как он позапрошлой зимой в такое говнище был, и то доехал, - включился в разговор Серёга. - Тёлок бы щас неплохо было бы.
- Ладно, хуй с вами, но учти, Егор, расхуяришь технику, ремонт за твой счёт, - решился Пахом.
- Да не вопрос, ты же меня знаешь! Давай быстрее, а то у меня уже всё напрягается.
Пахом выкатил из сарая "Цундап", Егор вскочил на сиденье, лихо завелся и умчался, обдав напоследок Пахома облаком снежной пыли.
Вернувшись в избу, Пахом с Серёгой принялись наводить мало-мальский порядок: выкинули окурки, припрятали пустые бутылки, приготовили немудреную закусь, достали новые пузыри с самогонкой. В процессе подготовки Серёга всё время подзуживал Пахома на предмет нарушения супружеской верности, на что Пахом сквозь зубы посылал его на хуй. Наконец они услышали треск мотоцикла. Дружки вышли во двор и увидели следующую картину: к дому подъехал мотоцикл, явно перегруженный народом. Помимо Егора на "Цундапе" восседали еще три девушки нехилой комплекции. Егор аккуратно въехал во двор, заглушил движок, крикнув:
- Ваша остановка, девушки!
Девушки со смехом слезли с мотоцикла и направились к дому.
- Здрасьте, девушки! - поприветствовал их Серёга.
- Здорово! - крикнули они хором.
Пахом тоже поздоровался с прибывшими, рассматривая их. Двух из них он знал. Первой была Людка Селиванова, доярка из соседнего колхоза, женщина во всех отношениях приятная, особенно, как уверял Егор, на ощупь. По всей округе она была известна как роковая женщина, потому что все ухаживавшие за ней мужики после общения с ней имели сплошные неприятности: кто руку сломает, кто ногу, кто все колхозные деньги с ней просадит, а кто в тоскливый запой уйдёт. Зато она пользовалась заслуженной славой лучшей певуньи, будучи способной своим голосом возбуждать в мужиках самые низменные чувства по отношению к ней. Весу в ней было около центнера, и она с легкостью брала быков за рога и усмиряла их буйный нрав. Пахом даже удивился, как под ней коляска-то не развалилась. Второй была Катька по прозвищу Дашкина. Настоящей её фамилии никто не знал, а прозвище ей такое дали за то, что давала она всем направо и налево. Она даже в колхозной ведомости так и подписывалась. При виде Катьки глазки у Серёги маслянисто заблестели, потому что он давно мечтал замутить с ней.
А вот третьей Егоркиной спутницы Пахом не знал. Она выгодно отличалась от своих подруг и одёжкой, и внешностью. "Интересно, где же это Егор её нарыл" - подумал Пахом. Тем временем прибывшие завалились в избу, сметая снег с валенок.
- Заходите, гости дорогие, щас начнем! - по-хозяйски распорядился Егор.
Девушки особо не стеснялись, расселись по лавкам, украдкой поправляя свои прически.
- Егор, ты бы нас хоть с девушкой познакомил бы, ептыть, - сказал Пахом.
- А, прошу прощения. Светлана, новый агроном в Козлинках, прислали к ним после института.
- А меня Пахом зовут.
- Очень приятно, - красивым голоском ответила новая агрономша.
- Ну вот и познакомились. Ну что, ептыть, давайте за знакомство, что ли, вздрогнем. Егор, давай, банкуй.
Егор не заставил себя долго уговаривать. Привычным движением он расплескал самогон по стаканам.
- Ну что, вздрогнули! - сказал Пахом.
Все выпили, Егор с наслаждением охнул. Только Светлана поморщилась: то ли от крепости напитка, то ли с непривычки. "Городская, хрен их знает, какую гадость они там пьют" - подумал Пахом.
- Пахом, ты первачок у кого брал, у Митрича? - спросила Людка.
- У него, самый лучший на всю округу! - ответил Пахом.
- Хорош пиздеть, давай по второй! - встрял в разговор Егор, разливая по новой.
Выпили ещё. Завязался разговор. Как-то незаметно все разбились по парам. Егор, не теряя времени, принялся обнимать Людку, которая кокетливо отвечала ему взаимностью. Серёга пялился на Катьку, но к активным действиям пока не переходил. Пахом с интересом рассматривал Светлану. Она была непохожа на деревенских баб, и внутри у него образовался приятный холодок, сердце начало биться чуть быстрее. Егор, заметив состояние своего друга, условным жестом сигнализировал ему: "Мол, не теряйся, мы никому не скажем". Но Пахом вдруг понял, что боится Светланы, боится перейти ту черту, которую после свадьбы установил для себя, хотя девушка она была очень даже ничего, и уж Егор бы не упустил с ней своего шанса, если бы не Людка. Просто с детства его друг питал страсть к крупным женщинам с пышными формами, особенно его волновали дамы с большими бюстами.
… После третьей бутылки захмелевший Егор, к тому времени уже не стеснявшийся лапать Людку, потребовал песен. Пахом тоже хотел чего-нибудь поорать, поэтому сходил в соседнюю комнату за своим аккордеоном. Потом, чуть подумав, снял со стены балалайку для Егора. Серёге дали кастрюлю с деревянными ложками, назначив его ответственным за ударные инструменты.
- Ну что, нашу? - спросил Пахом.
- Давай, хуярь! - откликнулся Егор, пробуя струны балалайки.
Пахом решил удивить Светлану, исполнив единственную известную ему песню иностранного происхождения, которую он выучил в армии при подготовке к конкурсу художественной самодеятельности. Слов и смысла её он не знал, исполняя её на слух, зная только, что поётся в ней про какой-то там дом почему-то восходящего солнца. Но мелодия ему полюбилась и время от времени он играл её для себя на аккордеоне.
Пахом растянул меха, Егор дзинькнул струнами, Серёга бухнул ложками по кастрюле. В три голоса, отчаянно фальшивя, они заорали. Совершенно неожиданно Пахом заметил, что Светлана подпевает. "Ни хуя себе, попал в точку" - пронеслось в голове у Пахома. Он с ещё большей страстью стал орать непонятные ему слова, чувствуя, что за свои дальнейшие поступки уже не отвечает.
Когда они доиграли-допели, Светлана неожиданно чмокнула Пахома в щеку. "Всё, пиздец, я попал!" - понял он. Егор под столом показал ему большой палец, мол, продолжай в том же духе, кореш. Чтобы хоть как-то отстранить от себя Светлану, Пахом запел жутко непристойную песню столь любимого им Юры Хоя. Но даже и это не помогло. Светлана восхищенно смотрела на него своими большими глазами, от души смеясь над текстом песни.
Вдруг Пахом почувствовал непреодолимое желание освежиться. Егор и Серёга последовали за ним. У сортира они решили перекурить.
- Бля, Пахом, а ты видел, как она на тебя смотрит? - поинтересовался Егор.
- Да я просто охуеваю, на хуй, чего делать-то?
- Чего делать, чего делать? Придется тебе её трахнуть, всего и делов, видишь ведь, девочка-то хочет.
- Да не хочу я её ебать, у меня всё-таки жена есть.
- Да хуй с ней, с женой, она всё равно не узнает.
- Да дело-то не в этом, просто я Симу люблю.
- Короче, если ты Светку не трахнешь, мы тебя не поймём. Тёлка сама на тебя вешается, а ты как мудак! Выеби её, всего и делов. Все когда-то так начинали, все гуляют, один ты у нас такой правильный!
Глядя в очко сортира, Пахом обдумывал создавшуюся ситуацию. Трахнуть Светлану можно было без проблем, но вот как потом жить, испытывая угрызения совести, глядя на любимую жену, говорить её разные добрые слова, обнимать, целовать, зная, что обманывает её. Хотя хотелось Светлану очень сильно. "Да пошли они все на хуй, пусть сами делают, что хотят, а я не буду" - решил Пахом.
Они ещё долго орали и пили, пока Егор не потащил Людку в дальнюю комнату. Серёга тоже достиг консенсуса с Катькой, уведя её в другую комнату. Пахом остался со Светланой. Она обняла его и принялась целовать. Пахом совершенно потерялся в пространстве, чувствуя, что полностью погиб. Чтобы хоть как-то остановить неизбежное, он принялся делать вид, что наводит порядок. Светлана стала ему помогать. Неожиданно она обняла его, сделав попытку поцеловать. Пахом держался из последних сил, понимая, что если начнёт отвечать на её ласки, то супружеская верность превратится в пустой звук. С трудом высвободившись из её объятий, он только потерянно прошептал:
- Надо спать ложиться.
- Ты возьмешь меня с собой?
От этого вопроса Пахома бросило в жар. Он с ужасом вспомнил, что кровать у него в доме осталась одна, остальные уже были заняты дружками. "Хуй с ним, на полу лягу!" - решился Пахом.
- Разберемся по ходу, Свет.
Пахом прошёл в спальню, достал из комода толстый матрас, расстелил его на полу, а для Светланы приготовил кровать.
- Пахом, а зачем ты матрас-то достал? - спросила она с недоумением.
- Надо так, Свет, - мрачно ответил он.
- Ты что, меня не хочешь?
- Разберемся, Свет, - уклончиво ответил он, во всей одежде юркнув под одеяло.
Она недоуменно пожала плечами и стала раздеваться. Пахом изо всех сил стараться не смотреть на неё, но не мог удержаться. Она неторопливо сняла с себя кофту и юбку, оставшись в одном нижнем белье. Белье у нее было красивое, Серафима такого не носила. Чуть помедлив, она распустила волосы, которые красивой волной разлетелись у неё по спине. Затем с вызовом повернулась к Пахому, обольстительно проведя языком по своим губам. Заведя руку за спину, расстегнула застежку лифчика, который не замедлил упасть к её ногам. У Пахома даже дыхание перехватило от вида её обнаженной груди. Постояв так несколько секунд, Светлана избавилась от последней части своего туалета. Пахом почувствовал, что его уверенность в себе куда-то исчезает. Светлана же, дав Пахому возможность полюбоваться своим телом, опустилась перед ним на колени, откинула его одеяло и улеглась рядом, лаская его грудь и страстно целуя. Пахом просто обезумел от дикого желания взять эту женщину, но вдруг перед его глазами встала Серафима. Ему вдруг стало стыдно за свою слабость, он высвободился из объятий Светланы, твердо сказав:
- Ты знаешь, Свет, иногда лучше выпить!
Затем он вскочил на ноги и буквально бегом выскочил из комнаты. Схватив со стола бутылку первача, пачку "Беломора, на ходу прихватив аккордеон, он пулей вылетел на улицу. Мысли его метались в хаотичном порядке, но едва он увидел баню, решение пришло само собой. Он ввалился в баню, запер за собой засов, включил свет, поставил на стол бутылку и аккордеон, после чего, тяжело дыша, уселся на стул. Неслушающимися пальцами вытащил из пачки "Беломорину", долго прикуривал, и только сделав пару глубоких затяжек, успокоился. Затем он встал, проверил надежность засова, налил себе самогона, залпом выпил, взял аккордеон и с яростью рванул меха. Душу его заполняла дикая тоска по неизвестно чему, и чтобы заглушить её, он во всё горло принялся орать все известные ему песни, периодически прикладываясь к стакану.
Там в бане и нашел его утром Егор, когда обнаружил пропажу друга. Пахом очнулся от глухих ударов по голове, которые оказались эхом от ударов по двери. Открыв глаза, Пахом обнаружил, что валяется на полу в собственной бане. Рядом валялась пустая бутылка. В дверь кто-то упрямо колотил. Пахом вдруг вспомнил все события прошедшей ночи и испугался, что Светлана и здесь его нашла. Но тут из-за двери раздался голос Егора:
- Пахом, мудак, открывай, я же знаю, что ты здесь!
Пахом на подкашивающихся ногах подошёл к двери, чувствуя, как откуда-то изнутри поднимается хорошо знакомое ему чувство тошноты. Отодвинув засов, он поначалу ничего не увидел, ослепленный ярким солнечным светом. Но, получив увесистый тычок в груди, разглядел перед собой улыбающегося во весь рот Егора.
- Ну ты, бля, Пахом, даешь! Народ уже волнуется, куда ты подевался, меня от Людки вытащили. Людка, бля, такая баба, у меня теперь хер даже болит. Ты-то дёрнул Светку?
- Подожди, Егор, не всё сразу, дай хоть с мыслями собраться. Нет, не трахнул я её, чего-то не захотелось.
- Ну и мудак!
- Сам мудак! Отъебись от меня со своей Светкой, у меня, между прочим, жена есть!
- Ну так то жена, а то Светка! Мудак ты, Пахом, ой мудак! Ладно, пошли в дом, бабы там суп из коленных чашечек приготовили.
Пахом с Егором побрели в дом. Егор по дороге всё расхваливал Людку, приговаривая: "Бля, Людка вообще пиздец!". Войдя в избу, Пахом первым делом увидел Серёгу, со свои обычным мрачным видом курившего у окна.
- Чегой-то с Серым? - спросил он у Егора.
- Да-а, каждое животное после соития печально, - ввернул Егор услышанную где-то народную мудрость, - Перетрахался Серёга.
С кухни раздавался звон тарелок, пахло чем-то вкусным. Пахом уселся на лавку рядом с Серёгой, вытащил папиросу, закурил. Вдруг сердце его екнуло. Из кухни в горницу вошла Светлана. Она как ни в чем не бывало, приветливо кивнула ему, поставив на стол большую тарелку с едой.
- Да-а, Пахом, мудак ты ещё тот, такую бабу проебал, - вдруг выдавил из себя Серёга.
- Может, и мудак, зато на душе у меня спокойно будет, - ответил Пахом.
Серёга ничего не ответил, потушил окурок и придвинул к себе тарелку. Вскоре вся компания собралась за столом. Егор деловито принялся разливать самогон, но когда очередь дошла до Пахома, он накрыл свой стакан рукой:
- Я не буду, что-то у меня сердечко пошаливает.
- А ты выпей корвалолу, - посоветовала ему Катька, считавшаяся большим знатоком медицины по причине частого посещения соответствующих её образу жизни лечебных учреждений, - как рукой всё снимет.
Пахом не последовал её совету, потому что из всех лекарств в доме держал только самогон, а вот он-то как раз в горло и не лез. Поев, гости стали собираться, чувствуя, что продолжения праздника не получится.
Уже перед тем, как садиться на мотоцикл, к Пахому подошла Светлана. Она по-дружески чмокнула его в щеку, сказав на прощание:
- Глупый ты мужик, Пахом, но я на тебя не обижаюсь. Наоборот, даже уважаю, потому что таких как ты, сейчас днём с огнём не сыщешь. Ну, бывай, может, свидимся когда.
До приезда жены Пахом, как и обещал, неделю поил Серёгу, боявшегося показываться домой. И как же он обрадовался, когда из прибывшего поезда на перрон шагнула его ненаглядная Серафима, вся такая довольная и счастливая, с кучей подарков. Пахом обнял жену, подумав про себя: "Господи, как же я по тебе соскучился!".