Белки, блядь!
Во всем виноваты эти хуевы белки.
Когда на город опускается тьма и в двух шагах не видно не зги, как не таращи глаза в напряженную, звенящую, матовую черноту, в него приходят белки. Рыжим стадом они просачиваются сначала в пригород. Как вода при наводнении, бурля и пенясь, заполняет все щели, все канавки, все выемки в нагретом за день асфальте, так и неудержимый поток белок, шурша бесчисленными коготками на бесчисленных лапках, изредка поблескивая шкурами в островках света от кое где еще горящих фонарей, вливается в город, разделяясь на потоки по улицам, переулкам, проулкам, тупикам. Образуя островки и острова на площадях и перекрестках, перекатываясь через бордюры и упавшие деревья и постепенно зверея, белки несутся к центру города. Ближе к центру из осипших, голодных глоток все сильнее и сильнее вырывается шипение, постепенно, но все увереннее и увереннее переходящее сначала в рык, потом в рев. Центральная площадь города очень быстро наполняется этим ревом, скрежетом когтей и зубов. Белки выстраиваются в плотные и ровные шеренги и меховым водоворотом начинают кружиться вокруг давно загаженного голубями памятника с протянутой рукой, приводя в унисон свои гортанные, отрывистые выкрики. Перед восходом солнца белки исчезают. Никто не знает, как это происходит, куда исчезают миллионы этих пушистых исчадий ада. Когда то в городе жили люди, обладавшие знанием о поведении белок. Но эти благородные старцы в свое время были отловлены и заебаны до смерти карательными отрядами белок, которые, в отличие от основной массы, никуда не исчезают при восходе солнца, а, напротив, лишь усиливают активность и целый день наводят ужас на все, еще живущее в городе.
Первые лучи солнца с трудом пробиваются через густые, ядовитые испарения, исходящие от свежих испражнений белок, заполнивших пространство города. От этого улицы города становятся похожи на ледяной каток странного, желто-коричневого цвета, с торчащими островками трупов вовремя не спрятавшихся бомжей и слишком рано вышедших из дома дворников. Из страшных, рваных ран останков еще сочится мутноватая сукровица, образуя
дымящиеся лужицы, смешивающиеся на поверхности слоя помета с беличьей спермой, обильно разбрызганной вокруг.
Откуда взялись орды злобных тварей, заполнивших мир, всецело когда то принадлежащий богам? По этому поводу существуют различные версии, состоящие, как правило, из обрывков
древних легенд, перемешанных с фольклором давно забытых этносов и современных знаний по оккультизму. Наиболее приближенной к истине и основанной на полуисторических фактах, сохранившихся до наших времен в эпизодах настенной живописи, считают старинную калмыцкую легенду, передающуюся из уст в уста жителями города уже не одну сотню лет.
Когда
то бог солнца Озирис влюбился в простую калмыцкую девушку Кюйбяйдуль и попросил руки у ее отца. Была Кюйбяйдуль наверняка девушкой, потому что за всю свою жизнь не отошла дальше чем поссать от юрты и почти не встречала посторонних. Так что ни малейшего шанса расстаться со своим замшелым целяком до 27 лет у нее не было. Озирис же узрел ее с золотого облака, во время отдыха после вчерашнего бухалова у верховного калмыцкого божества. Кюйбяйдуль в этот момент жилилась в небольшом ореховом кустарнике за юртой отца и разминала в ладонях несколько сорванных листиков. Озирис было очарован скоростью, с которой вял ореховый куст в мареве испражнений девушки. Бог солнца достал свой хуй и хотел сразу же овладеть срущей Кюйбяйдуль, но та резво убежала на четвереньках в юрту, растеряв по дороге так и не использованные листики. Отец ее, хитрый и жадный старик, желая по калмыцкой традиции извлечь какую ни будь выгоду из замужества дочери и нимало не смущаясь божественным происхождением будущего зятя, установил охуенный калым. А когда Озирис собрал бабло, старик увеличил калым, уговаривая Озириса не скупиться за девушку. Так было несколько раз, старик не мог обуздать свой возрастающий аппетит, а Озирис все больше распалял свою страсть. И однажды, не выдержав возбуждения, бог солнца изнасиловал жадного старика. Схватив за бороду и резким движением развернув его гузлом к себе, Озирис задрал засаленный халат несостоявшегося тестя. От страха выпускной сфинктер старика напрягся, по ногам жидко, склизко и желто потекло, юрта наполнилась жуткой вонью. Старик издал нечеловеческий вопль. От этого вопля, от спетого годами воздуха, скопившегося и вырвавшегося теперь наружу из глотки старика, распахнулись створки юрты и Озирис увидел лежащий на овечьих шкурах ржавый велосипед. “Так ты еще и велосипедист!” – с гневом выкрикнул бог и под его напором треснуло очко жадного старика. Еще до завершения фрикций старик испустил дух, ознаменовав это новым воплем, поднявших в близлежащей роще стаи птиц со своих насиженных гнезд. Использовав несколько раз старую, сморщенную, недавно еще жадную, а теперь холодеющую, безразличную тушку старика, Озирис отправился искать свою возлюбленную и нашел ее у серебристого ручья городской канализации, протекающего недалеко.
Кюйбяйдуль, как и положено истиной калмыцкой девушке, играла в шахматы. Ей не нужен был противник, потому что в те стародавние времена калмыки не использовали шахматы для выяснения, кто виртуозней умеет передвигать их по клетчатой доске. Такой способ появился уже много позже первого прихода белок в город и был связан скорее с какими то личными причинами правителей
. Тогда же шахматы были веселой и подвижной игрой на свежем воздухе. Девушка указательным пальцем запихивала по одной фигурке себе в задницу, а потом пыталась сбить ей листик на высоко растущей ветке ближайшего дерева. От натуги лицо Кюйбяйдуль раскраснелось, взгляд ее лукавых, слегка раскосых глаз лихорадочно блуждал в поисках новой, взамен надоевшей мишени. У ее красивых, жилистых, круто изогнутых дугой ног валялось несколько трупов случайных, богато одетых джигитов с проломленным черепом. Видимо кампания веселых гуляк нечаянно ставших свидетелем забав Кюйбяйдуль, неосторожно и неумело замаскировалась в кустах. Ниже по течению ручья плавали трупы лошадей с явными признаками отравления на вспененных мордах. “Кто кричал, о Озирис, мой возлюбленный?” – кокетливо спросила девушка. “Так твой отец был велосипедистом?” – хмуро спросил Озирис. “Ну что ты – рассмеялась Кюйбяйдуль, с легкостью сбив ферзем пролетающую по небу пташку - велосипед в юрте мой”. И померк свет в глазах бога солнца и ударил в гневе он своим хуем по лбу красавицу Кюйбяйдуль, превратив ее голову в кусок коровьего кизяка. А после долго плакал Озирис, попеременно натягивая на ничего не чувствующий, распухший хуй трупы Кюйбяйдуль, джигитов и лошадей. Слезы его падали на землю и превращались в белок, немедленно начинавших пожирать все живое вокруг, включая деревья, кусты и самого Озириса. С тех пор Калмыкия степная и калмыки – друзья степей.
Многое в приведенной легенде вызывало у внимательного исследователя истории белок сомнение, что то казалось бессмысленным и неправдоподобным. Но как можно судить о нравах и обычаях, царивших на планете до прихода белок? Тем более, что в Калмыкии действительно степь, а это факт, который, как известно, вещь упрямая.
И каждую ночь, как только гаснет последний луч солнца, живущие в городе слышат нарастающий шум
, из запрелых окон наблюдают приход белок. К этому часу прячется все живое, а кто не успел – того уже не вспоминают. Таков обычай.
Нет покоя для жителей города. Нет стороны жизни, на которую бы не оказывали влияние белки. Выборы в парламент
– белки сидят в каждой урне и вытирают свои мозолистые жопы бюллетенями, эстрадный концерт – белки, используя свое несомненное влияние в мире шоу-бизнеса проталкивают своих протеже. Все, все заполнено белками, их идеями, мыслями, намерениями. Вчера на городском памятнике белки написали своим пометом: “ Мы, Идущие вместе, научим вас, как жить и что читать”. Первым надпись прочитал случайный сельский учитель и повесился в ближайшей подворотне.
Нам уже не спастись.