Меня мало били. Не потому что не заслуживал или не было желающих,  просто я не позволял этого с собой делать.  Бывали, конечно же, и исключения. Куда без них. Самое первое и, пожалуй, самое яркое воспоминание о боли относится к  детским годам. Мне тогда было лет 10, и жили мы в небольшом уральском городке. Наша «хрущёвка» стояла на краю города и из окна открывался вид на огромное поле, летом засеянное пшеницей или рожью. С высоты четвёртого этажа оно казалось мне морем. Однообразие пейзажа скрашивали несколько островков берёзовых рощ, куда мы с Виталькой любили ходить жечь костер, поиграть в «ножички», пострелять из самодельных луков и арбалетов.
В тот день, забросив портфели домой, мы пошли на наш остров. Была осень, и моря уже не было.  Накануне здесь прошлись комбайны и побрили его, оставив после себя скирды соломы и колючий «ёжик» от былых колосьев.

Мы разожгли небольшой костёр. Сидели, говорили о своих мальчишеских делах, иногда не в напряг молчали. У меня был с собой перочинный ножик, которым я бесцельно строгал ветку. То, что к нам направляются трое каких-то пацанов, мы заметили слишком поздно.
- Надо сматываться – сказал Виталька.
- Не ссы, это Чинга и Рудик с «Юбилейного».
Я их знал. У Чинги было два брата, старший сидел, средний блатовал в старших классах соседней школы. На их авторитете поднялся и Чинга-младший.  Рудик тоже был обычным хулиганом 70-х. Третьего я не знал. Меня они тоже не знали. Да, и откуда им было знать, когда они были старше на целых 3 года. Для тех лет разница огромная. Просто я сказал «не ссы», чтоб он не паниковал и не вздумал бежать. Стрёмно, как-то бежать, когда тебе пока ещё ничего не угрожает, но холодок в трусы всё-таки опустился. Мы зачем-то встали и пошли им навстречу. На краю поляны у самой пашни остановились, потому что встретились. 
- Здорово, пацаны. А чё вы тут делаете? – выдвинулся вперёд Рудик.
- Ничего. Костёр просто жгём. А чё, нельзя? – мне говорили, что я когда-нибудь доборзеюсь.
-Чинга, гляди, какой пацанчик борзый. И ещё с ножом. Нука дай посмотреть!!
Я совсем про него забыл, про ножик. Рудик вывернул мне руку и забрал нож.
- А ты знаешь, что им можно убить?
Он придвинулся вплотную с моим ножом в руке. Мне стало страшно. Горло пересохло. Я не знал, что ответить, да и не мог. Я оцепенел. Потом стало темно и я увидел фейерверк. До этого я никогда его не видел и не знал, что это такое, но сейчас я могу точно сказать, что это был именно он. Я не заметил, как Чинга вырос из-за спины Рудика и его летящий кулак с кастетом я тоже не видел. Я видел фейерверк, огни которого жгли нестерпимой болью всё лицо. Боль была всюду. Я был куском боли. Хотелось закричать, позвать на помощь, разрыдаться, но я помнил слова Шведа, который учил нас, мелюзгу: «Как бы тебя не били и как бы тебе не было больно, никогда не ори и не плачь – тогда ты будешь настоящим пацаном!» 
Чтоб не заорать я укусил землю. Она была солёная. И, наверное, уже красная. Я чувствовал, как рот наполняется кровью, как земля впитывает её и взамен даёт мне силы молчать. Они били ногами. Ногами в кедах. Иногда с разбегу. Тогда моё тельце подпрыгивало и издавало какой-то мужицкий хрип. Я обхватил голову руками, поджал ноги под живот. В висках стучали молотки. Какие-то круги, то красные, то жёлтые разбегались в разные стороны, а потом сливались в жгучую боль. Они долго били меня. Если ты знаешь, что такое вечность, то умножь это на два. Вдруг я подумал, что они меня сейчас убьют и мама этого не переживёт. А потом подумал, быстрей бы уж убили. И даже показалось, что начинаю умирать, но вдруг удары прекратились.
- Молодец, пацан.  Даже не пикнул. – Я уже не понимал, чей это был голос Рудика или Чинги.
- Давай, вставай. Больше не будем.
Тогда я ещё умел верить.
Вставать не хотелось, но надо было вставать. Какие-то последние силёнки приподняли голову, еле разогнув руки в локтях, я оторвал туловище от земли. Каждое движение – молния в голове. Выплюнул землю. Выпрямился сидя на коленях и посмотрел на этих уродов.
- Ну, ты и урод!!! – сказал Чинга и они заржали. Дико заржали. На всю галактику. И я испугался, что мама услышит это и расстроится. Я стоял на коленях и по щекам текли слёзы. Сами текли. Я не хотел, но они текли. Я даже не всхлипывал. Слёзы утоляли обиду. А они стояли и ржали. Потом им видимо надоело. Чинга повернулся ко мне спиной. Как будто собирался уйти, но вдруг резко развернулся и с разворота со всей силы пнул мне по лицу. Я до сих пор помню, как приближалась земля. Эта кинолента навсегда со мной. Я могу её прокручивать покадрово. В ней тысяча кадров в миллисекунде. И все они мои и навсегда…….
-Ванька, Ванька, ты живой? – хныкал где-то далеко надо мной Виталька.
Я пошевелил рукой и попытался открыть глаза. Ресницы уже успели склеиться кровью. Сначала было просто белое пятно, потом оно превратилось в небо, потом я увидел лицо Витальки. Ну и рожа у него была!!! Под глазом здоровенный фингал, волосы взлохмачены, на коже кровь вперемешку с землёй.
-Давно они ушли? – спросил я.
-Не знаю. Я сам только что очухался. Встать можешь?
- Наверное, смогу, но давай пока полежим.

Я смотрел на последние сентябрьские облака и думал о том, что я скажу маме, как она расстроится, и будет плакать. А ещё я думал, что  у меня, наверное, кончилось детство, а я не хочу быть взрослым, хотя раньше только и мечтал об этом. Я понял, что всё зависит только от меня. Что я сам за себя в ответе, что никто не заберёт мою боль. Что даже самый близкий друг не всегда сможет тебе помочь. Сам!!! Всё только сам!!! И чтобы выжить в этом мире, надо быть сильным.
В тот день мать работала во вторую смену, поэтому мы поковыляли ко мне, чтобы привести себя в порядок. Разбита бровь, порвана губа, всё тело в синяках. Виталька уговорил  сходить в травмпункт, где мне наложили мои первые швы.
Через две недели я записался в секцию бокса. Через пару месяцев уверенно держался на ринге. Через полгода первые победы в соревнованиях. Через год секцию закрыли. Я ушёл в самбо. В 7 классе со мной уже боялись связываться даже старшеклассники. Первым я не задирался, не борзел на младших, я стал спокойным и уравновешенным, но если в словах или действиях кого-либо я видел обиду или унижение, то, не раздумывая, начинал бить. И тогда я терял разум и хладнокровие, я становился бешенным  и беспощадным. Я бил, чтобы победить, иначе сломают меня. Для себя я уже вывел некоторые правила поведения. Одно из них – бей первым, если видишь, что драки не избежать. У меня появились любимые приёмчики, удары, обманки. Я знал все слабые места на теле человека. Однажды, когда уже не было сил драться, я засунул два пальца в его глазницы.

Я кончу тем, что кого-нибудь убью. От этой мысли мне становилось страшно. Я умолял себя не заводится хотя бы по пустякам. Хотя бы не бить ногой в висок и не прыгать на позвоночнике поверженного противника. Если не было серьёзной причины, то мне это удавалось.
В этот раз причина была серьёзная, поэтому костяшки пальцев были разбиты в кровь. Да и лицо у Грини уже напоминало свиную вырезку, но мне было мало. От моего удара в коленную чашечку он не мог стоять. Мне кажется, он и дышать уже не мог, только хрипел что-то и пускал кровавые слюни на пол. Мы бились уже минут 10 и мои силы были на исходе. Вернее их уже совсем не было.  В 25 лет, когда лёгкие прокурены, а водка почти каждый день, я показывал ещё не плохие результаты. Меня шатало, но я стоял на ногах. Левая рука крепко держала его за волосы. Он сидел в углу одним плечом оперевшись на входную дверь. Если правым коленом ударить в висок, то голова по инерции отлетит к стене и получится двойной удар. Только бы не сдох, сучёныш. Думаю, выживет. Кабан он здоровый. Повыше и поплотней меня. И года на три моложе, наверное. Зато со мной справедливость. Не надо было покушаться на самое дорогое и единственное, что есть у меня. Тебя ж просили, предупреждали, ты и сам знал, что так делать нельзя. Гляди, на что ты стал похож! Если я не остановлюсь, ты станешь трупом.
А сейчас зря ты, Гриня, открыл солнечное сплетение. С разворота тяжёлый ботинок лёг точно в цель. Хрипишь, выблядок? Ну, хрипи, хрипи. Я пока передохну, отдышусь. Глаз горел, видимо будет синяк, руки в крови, куртка разорвана. Я жадно глотал воздух, оперевшись рукой о стену в гардеробе ресторана. Тело в луже крови стало подавать признаки жизни – зашевелилось, замычало. Я присел к нему на корточки, за волосы приподнял голову.
- Слушай ты, мразь, и хорошенько запомни. Наташа – моя жена. Она просто работает здесь официанткой, но это не повод, чтобы приставать к ней с грязными предложениями. Она ж тебя просила отстать! Надеюсь, меня-то ты понял? И смени ресторан, иначе в следующую встречу я тебя просто убью.

Я его не убил. Он сам пропал после этого куда-то. А жизнь текла. И из бурного потока постепенно превратилась в спокойное течение, плавно переходя в болото. Оно засасывало. Я уже с трудом  в 45 лет тащил до дома 16-ти килограммовый арбуз. Я не выбираю арбузы сам, а полагаюсь на умение это делать чурок. Кстати, они  ни разу не ошибались. И арбуз всегда был красным и вкусным. Но всегда тяжелым. Потому что я люблю большие арбузы. Чтоб на всех хватило. Он, конечно же, не поместится в раковине, и я его вымою в ванной. Потом поставлю на стол в самую большую тарелку и попрошу тебя его разрезать. Я специально отвернусь к окну и закурю сигарету. Я хочу, повернувшись, увидеть, что ты сделала всё правильно.  Но ты сделала всё не так!
- Почему ты опять его разрезала поперёк полосок, дорогая? Я же просил тебя в прошлый раз не делать так!!! Арбуз режется вдоль полосок и никак иначе!!! Я же просил тебя запомнить это!!!
- Какая тебе разница как он порезан, мне удобнее так резать!
- А мне удобнее, когда он порезан вдоль полосок!!!
- Ты можешь объяснить в чём разница?
- Конечно, могу, дорогая!!! Мне так удобней выковыривать семечки!!!
- А мне плевать, что тебе удобней. Мне удобно так резать.
Мы стояли посреди кухни и орали друг на друга. Мы перестали понимать друг друга с той поры как у меня прогорело моё дело и я уже полгода сидел дома без работы.
Я приносил домой деньги, я продавал последнее оборудование и приборы, что остались от мастерской, но перспективы уже не было. Я не знал, чем заняться. Мне надо было очухаться и понять свою дальнейшую жизнь. За это время она нашла дополнительный необременительный заработок. ОНА СТАЛА ЗАРАБАТЫВАТЬ БОЛЬШЕ МЕНЯ. Это позволило ей резать арбуз поперёк.
- Тебе плевать!!!! Тебе плевать на то, что  я тебе говорю???? – во мне закипало бешенство.
- Да, плевать!!!
Я схватил половину арбуза и шваркнул его об пол. Осколки разлетелись красно-багровыми кусками по стенам.
-Теперь сам будешь всё это убирать!
- Кто я??? Я буду это убирать???? Нет!!! Сука, ты всё это вылежишь своим языком.
Я протянул руку, чтобы схватить её за волосы, но она уже как-то беспомощно ткнула меня своим кулачком в лицо. Оооо, дорогая, ты хочешь подраться со мной на равных??? Ты уже позволяешь себе тыкать меня кулачком??? Ты уже встала на ноги до такой степени, что можешь биться со мной?? Тогда лови апперкот!!! Ах, как ты не ожидала, да??? Кровь из носа, глазки очумелые!!!! А битуха справа в висок, как хорошо легла, со чпоком, как положено хорошей битухе. И оседать ты стала как положено после хорошей битухи. Меееедлеенно, по стеночке. Ты что-нибудь соображаешь, дорогая? Наверное, уже нет. Давай поднимайся, мы только начали!!! Так, кто будет это всё убирать? У нас в доме ты – уборщица, ты  - домохозяйка, ты – кухарка, ты – блядь и проститутка. ЗАПОМНИЛА, СУКА???
Я стоял у окна и курил. Выпускал дым в приоткрытое евроокно и думал о том, что проиграл свой последний бой.  Я стоял и по щекам текли слёзы. Сами текли. Я не хотел, но они текли. Я даже не всхлипывал. Слёзы утоляли обиду.  Я проиграл бой нокаутом.