Глава-3

Ремонтные мастерские, где собственно и обосновалась Антонова кузница, находились на территории мехдвора. С раннего утра Антон вкалывал, не разгибая спины. Весна, работы - убейся насовсем. Все мы помним, либо догадываемся, что со снабжением запчастями в колхозах положение аховое. Казалось бы, давно канули в лету те времена могучего дефицита? Не тут-то было. И по сему такие руки, как у Антона - на вес золота. Особенно весной. Вам из говна конфету? Сто рублёв и литру белой приготовьте, плиз.

После обеда, когда Антон, перекусив, покуривал сидя на ящике, в кузне на миг потемнело. В помещение вошёл председатель, собственной персоной. Иван Пантелеймонович был сильно не в духе.
- Ну, что, Бармин, посевную начнём вовремя или как? – тон хозяина Ебитеньевки не предвещал скорых Оскаров и нобелевских премий.
- Да мне по письке, - исподлобья разглядывая председателя, пробурчал Антон. – Чё баба не дала? Ты ко мне с таким настроением, Иван, не вламывайся. Кузнецкое дело, как и дело мельника, карканья не любит. У нас своё петушиное слово имеется. Говори чё надо и проваливай.

- Ты, Бармин, не дерзи, я пока что ещё председатель.
- Пока что, - хмыкнул Антон.
Иван Пантелеймонович, зная крутой нрав кузнеца, решил не обострять ситуацию. Тем паче, что действительно с утра тупо срывал злость на подчинённых. Кузнец оказался прав, но только на половину. Баба председателю давала, причём настойчиво так, с задором. Вот только сам он взять не смог….

- Ну, ладно, Антон, не серчай, - тон председателя стал просительным. – Нездоровится мне что-то. Просто скажи, управишься или помощника тебе в пару поставить?
- Иди, Ваня, краем, я рейдер и работаю в одного, всё будет нормально и в срок.
Председатель ещё постоял, хотел сказать что-то, но передумал и, мотнув головой, ушёл.

На несколько минут забегал Егор. На большом наждаке с Тошкиного спросу заправил пару топоров, рассказал старинный анекдот и был таков. Больше до вечера Антона никто не отвлекал. Закончил кузнец уже в десятом часу. Ополоснулся в бочке, растёрся махровым утиральником и, неторопливо закурив, пошёл до дому. А напротив клуба нарвался.

Файка Абдулзянова была девкой-оторвой. С малых лет чаяниями матери алкоголички предоставленная сама себе, выросла она в вертихвостку. Вот и сейчас вечерней порой, в скверике перед клубом, она прогуливалась с двумя молодыми парнями. По всему не местными. Ну, так местные такого не учудили бы, здоровье дороже.
Один из парней, рослый и налитой нерастраченной силой, резво подскочил к Антону и лихо цикнув сквозь щель меж зубов, спросил: - Слышь, селянин, курево есть? Давай рещще, уснул что ли?

Давненько с Антоном никто так не разговаривал, тем более в Ебитеньевке, где каждой собаке был известен норов кузнеца. С неторопливостью тяжёлой гаубицы, Антон развернулся в сторону нахала и ласково улыбнувшись, спросил: - Тебя, малец, мама с папой не учили здоровкаться? Али ты от группы инвалидов зачатый?
Парень раскрыл в изумлении рот и резко крикнул: - Слышь, Фаркоп, тут селянин попался одарённый, иди сюда.

Файка Абдулзянова, не сразу всёкшая ситуацию, медленно побледнела. Она хотела крикнуть, предостеречь, но не успела. Карусель закрутилась, праздный народ приступил к гуляниям.
Фаркоп, парень почти таких же размеров, как и Антон, резво откликнулся на зов дружка.
- Что тут у нас происходит? - доставая из кармана свинчатку, спросил он.
- Да вот дяденька бурый попался, - отвечал его приятель. – Закурить не даёт и по всему видать, нарывается.
- А мы сейчас товарища поправим, - улыбаясь, заявил Фаркоп, и стал заходить к Антону сбоку.

Бармин только покачал головой, но вслух же сказал: - Вам бы, ребята, вот прямо щас извиниться, быстро насрать в штаны и ходу на автобус. Устал я, с работы иду.
Парни хором заржали. А первый сказал: - Ну, так ты ж сам напросился, вот и получай.
Его кулак, преодолевая сопротивление вечернего воздуха, ринулся целоваться с Антоновой мордой, тогда как второй парень попытался схватить Антона за плечо. Видать парни в подобных переделках бывали и явно сработались. Вот только ни разу в жизни не встречался им такой человек, как Антон. Да и морда евонная к любви сегодня расположена не была.

Ровно два раза сходили его кулаки. Ту-тук. Поршни, иначе не назовёшь. И две тряпичные куклы, ещё секунду назад потешавшиеся над мужиком, легли в грязь под ноги кузнеца. Тот, что назвался Фаркопом, пытался встать. Руки подгибались и не хотели держать в миг ослабевшее тело. Но зато второй, вернее первый, зачинщик, лежал красиво по-Станиславскому, являя собой картину «Смерть Молодогвардейца».

Антон повернулся к набежавшей и пытавшейся блеять что-то извиняющееся Файке, посмотрел на неё угрюмо и сказал: - Вот так, Абдулзянова, ты когда-нибудь угодишь далеко и надолго. Неймётся тебе, всё гулеванишь? Доиграешься, девка!
С этими словами Антон развернулся и резко зашагал домой. На душе было мерзко, вечер был испорчен напрочь.

Глава-4

Ах, как гуляет русский люд, какой порыв, задор, веселье.
Развеял Масленицы гуд всю дрянь звенящею капелью.
Петрушка весело кричит под каруселью расписною.
Не лечат до сих пор врачи интоксикацию весною.

- Масленица же, ты чё, кузнец? – Фися раскрасневшийся и уже нетрезвый, так и приплясывал на месте. – Пойдем, прогуляемся? Прасковья велела тебя с Настей позвать, мол, так веселее. А вечерком на блины приглашала.

Разговор происходил в горнице у кузнеца. Сам Антон сидел у окна и пытался засунуть своенравную пружину в старенький будильник. Вредная полоска стали ерепенилась и никак не хотела угомониться в предназначенном для неё влагалище. А тут ещё Фися, не ко времени нагрянувший в гости. А Егор, словно того и ждал, суетно подскочил к другу и, схватив пассатижи, сказал: - Ну-ка, дай я тебе пособлю трохи, у меня руки-те половчее. Антон смолчал, и Фися воспринял молчание как руководство к действию. Его «ловкие» грабки, не долго думая, пролезли к механизму и стальные губы инструмента со всей дури сомкнулись на пальце кузнеца.

Страшный мат ознаменовал удачную попытку. Фися как ошпаренный сиганул в открытую дверь, а за ним со скоростью птурса бросился напуганный будильник. Антон, костеря почём зря безруких плотников, нянчил раздавленный палец, а за дверью сопел расстроенный Фися. На том их и застала, вернувшаяся с покупками, Настя.

После того, как Антону была оказана первая доврачебная помощь, а крики его были умело, прерваны нежным поцелуем, быт вернулся в колею. Егор был вновь допущен в горницу и сидел на лавке робкий, как Геринг в Нюрнберге.
Узнав о цели Фисиного визита, Настя рассмеялась и сказала: - А я как раз хотела Тошу послать до вас. Ведь всё равно аспиды ради праздника усугубите? Так уж лучше под конвоем, то есть я хотела сказать под присмотром.

На площади перед правлением всё кипело и булькало. Кипела толпа праздных Ебитян, а булькали напитки, на скорую руку вливаемые в натруженные глотки. Стояли столы с разнообразной выпечкой, на них же закипали самовары, посредством удлинителей подключенные к щитку. Напитки разнообразием не отличались. Пиво, лимонад и королева русского дастархана - Водка. Блины круглыми жёлтыми пачками лежали на блюдах, приглашая желающих вкусить от солнца.

Часть площади была отгорожена дощатым забором, за которым велось строительство нового клуба. На заборе молодёжью были развешаны весёлые плакаты, карикатуры и лозунги.
Антон с Настей и Егор с Прасковьей чинно по-семейному продефилировали к столам с угощениями. Стоило всё конечно не дёшево, но и Масленица бывает не каждый день.
Женщины, вопреки чаяниям мужиков, решили не отставать от супругов. И по сему была взята бутылка водки, пластиковые стаканчики, и блины на закуску. Разлили, выпили.

В центре площади был вкопан столб, который ещё накануне Егор и двое подручных воткнули для увеселения народа, предварительно привязав наверх призы. Призами нынче служили пара литых сапог (ну где же взять хромовые) и кастрюля скороварка.
Если вы помните, читатель, то мероприятие не отличается запредельностью. Нужно просто влезть наверх и снять тот или иной приз. Сделать это довольно-таки сложно, ваш непокорный в юности пробовал. Окромя заноз ничего не срубил. Мало того, что нужно обладать силой и ловкостью, так ведь ещё и высоко.

От столба послышался смех и за ним мат, тут же пресечённый Шмаковым, блюдущим и недрёманным. Это Андрон Лободыров решил тряхнуть стариной, но едва осилил половину дистанции. К тому времени, когда желающих срамиться уже не осталось, наши друзья (бабы пока пропускали) усугубили ещё по стаканчику. Кузнец стоял возле эстрады, на которой местный дурачок Антоша, тёзка нашего героя, играл на гармони.

Фися подскочил как чудом избежавший глубокой заморозки петух. – Слушай сюда, Тоха, там Лободыровский козёл с Механошиными братами говорят, что тебе нипочём не влезть на столб. Ещё и смеются, мол, старый стал кузнец, жопа на нобелевку тянет. 
- Фися, иди на хрен, - Антон даже не пошевелился. – Если ты опять хочешь развести меня на авантюру, то во всю морду тебе сам знаешь чё.
- Да ты чё, Тоша, как ты мог подумать? – Егор изобразил натуральное удивление. – Я ведь за твоё хозяйство пекусь, за молодуху. Имидж твой пытаюсь поддержать, так сказать, статус кормильца!

На шум подошли Прасковья и Настя, раскрасневшиеся от выпитой водки, весёлые. А Егор продолжал: - Ты, Тошка, просто обязан как прогрессивное человечество доказать этим мракобесам, что ещё чего-то стоишь. Хотя, как хочешь, не меня ведь задохликом назвали.
Антон посуровел, брови сшиблись двумя коромыслами. Женщины смотрели с любопытством. Обоим было понятно, что Фися очередной раз разводит друга, подтрунивает, но не вмешивались.

- Неужели тебе и твоей Настасье не пригодится в хозяйстве скороварка? Будешь в ней самогонку гнать, да меня, друга своего, потчевать, - настаивал Фися. – А сапоги хоть я могу забрать, всё одно не твой фасон.
Кузнец подумал, тряхнул башкой и, улыбнувшись, сказал: - Да мать его ити, праздник же. Тряхну, пожалуй, стариной. А то ещё год-другой и только воспоминания останутся.
С этими словами он направился к столбу.

Что Фися съел с вечера не известно, а только уже минут двадцать его подмывало сбегать до ветру. В желудке проходил странный митинг. Крики, ругань, и как бы это выразиться по мягче, - говноворот жуткий.
Пока Антон раздумывал, пока медленно, как танк приближался к столбу, революция в Фисином брюхе подошла к вооружённому восстанию. Внезапно плотник охнул и, сжав ноги в кучку, бросился за забор, опоясывающий стройку.

Никто не обратил внимания на его клоунские выходки, взгляды были прикованы к столбу. Толпа притихла. А кузнец, поплевав на свои гигантские вёсла, похлопал столб, который отозвался недовольным гудением. Понеслись подбадривающие крики, процесс пошёл.
Антон был уже на половине дистанции, подъём давался с трудом. Гладкая древесина так и норовила выскользнуть из рук и бросить кузнеца с высоты  оземь. Ещё немного, чуток!

Наконец толпа радостно заорала, Антон достиг перекладины и теперь изловчившись, отвязывал коробку со скороваркой. Сапоги уже спланировали вниз, и не найдя более достойного объекта, со всего размаху припечатали зазевавшегося Андрона Лободырова по башке.
Ещё рывок, есть! Антон, втайне ликуя, съехал вниз. Колхозники свистели, орали, поздравляли победителя. Не было только не ко времени торпедированного Егора.

Всё бы так и закончилось, но своенравный столб, вдруг покачнулся. Это, конечно же, Фися лентяй вкопал его мелко, понадеявшись на русский авось. Толпа визгнула и бросилась врассыпную. А недавний «аттракцион» задумчиво скрипнув, устремился к земле, куда же ещё. Ньютона с его Антоновкой пока никто не отменял.
Разогнавшись, махина столба со всей мочи ударила в хлипкий забор. Тот самый, что закрывал собой стройку. Раздался страшный треск. В воздух полетели щепки и целые штакетины. Толпа охнула…

Целое прясло завалилось внутрь, открыв миру умилительную картину. Буквально в каких-то десяти метрах, на глазах у всей деревни со спущенными штанами сидел Егор Фисин. Из-под плотника парило. Его голая и съёжившаяся от лёгкого морозца задница, сиротливо и как-то обречённо смотрела на односельчан. И то понятно. У всех Масленица, а тут авария!

продолжение есть...