Этот сайт сделан для настоящих падонков.
Те, кому не нравяцца слова ХУЙ и ПИЗДА, могут идти нахуй.
Остальные пруцца!

Вадим Чекунов (Кирзач) :: ВАЙГО. Три дня в Сучжоу
Вокзальная суматоха. Толчея. Сумки, баулы, пакеты. Хаос толпы, людское море. Мусор на полу, пыль в воздухе. Трели свистков. Пуговицы на мундирах распорядителей, красные повязки на рукавах. Запах табачного дыма, еды... Гомон.
Идут, бегут, сидят, курят, едят, прихлебывают из термосов, ругаются, смеются, плюют на серый каменный пол. Смуглые лица, морщины, тёмные пальцы, коротковатые брючки, стоптанная обувь.
Очередь в кассу. Два билета, туда и обратно.
Зал-накопитель. Пластиковые ряды кресел. Бегущая строка красных иероглифов. Снова людское море. Войско Чингизхана, на привале. Отрешенность лиц, скука поз, пустое любопытство глаз.
В моей руке узкая ладошка Ли Мэй. На плече – рюкзаки. Мой, цвета хаки, почти пустой. Её, ярко-красный, набит под завязку. На лямке болтается кролик Банни.

Объявление. Толпа течёт к распахнутым дверям.
Перрон. Запах, уже не вокзальный – станционный.
Серое небо. Меланхоличная шанхайская изморось. Тусклый отсвет рельсов. Белый силуэт скоростного поезда. Лиловая форма проводниц.
Просторный вагон, мягкие кресла. Рюкзаки на полке.
Ли Мэй у окна, я ближе к проходу.
Мелодичное объявление, следом скороговорка на английском. Вокзальный пейзаж за окном. Мелькают, смазываются скоростью серые заборы, низкие постройки, пустыри, голые деревья и вечнозеленые кусты.
Я наклоняюсь к Ли Мэй. Она прижимается ко мне. Закрывает глаза. Я целую её в мочку уха. В шею. Её волосы собраны в хвост. На резинке жёлтая пластиковая пчела.
Проводницы везут по проходу тележки с напитками.
Через час мы приезжаем в Сучжоу...


...На местном вокзале Ли Мэй отправляется на поиски туалета. Я курю на вокзальной площади. Возле ног наши рюкзаки.
В Сучжоу – солнце.
Отмахиваюсь от старух-продавщиц. Хриплые голоса: «Инглис мап, инглис мап!». «Хело-хело!»
Возвращается Ли Мэй. Минут пять мы стоим, обнявшись. Я глажу её волосы.
Пространство будто расступается. Полно людей, но мы одни.
Вторая неделя весны. Светлое небо. Мягкое золото вечернего солнца.
Идиллию нарушает попрошайка с железной миской в руках. Гремит мелочью и морщит тёмное лицо.
Поднимаю рюкзаки.
Стоянка такси. Жёлтые перила ограды. Заплеванный асфальт. Снова табачный дым. Бензиновая гарь. Хаотичная очередь. Мы обходим её и садимся в первое такси. Никто не возражает.
Ли Мэй называет адрес. Таксист тараторит всю дорогу. Я не понимаю ни слова - диалект другой.
Широкие улицы. Невысокие дома. Муниципальные автобусы. Рикши-таксисты. Велосипедисты. Белые каски полиции. Начавшие зеленеть ивы у каналов. Миниатюрные мостики. Размашистые, выпуклые иероглифы над ресторанами. Каменные львы. Блеск витрин. Солнце.
Ли Мэй кладет мне голову на плечо. Её волосы пахнут яблоками. Я беру её за руку. Она крепко сжимает мои пальцы.

Напротив нашей гостиницы – буддийский храм. Из окна я вижу его тёмную крышу.
В номере прохладно. Ли Мэй возится с пультом от кондиционера. Куртку и джемпер она сняла. На ней белая футболка и светлые джинсы.
Я тушу сигарету в пепельнице. Встаю из кресла и задергиваю тюль на окне.
- Иди ко мне...

...Мы лежим поверх одеяла на «куин-сайз» кровати. Кондиционер гонит тёплые и душные волны воздуха. Я хочу его выключить, но пульта под рукой нет.
Наша одежда свалена на пол. В номере сумрачно. Наступает вечер.
Вдруг понимаю, что очень голоден.
К моей груди прижимается Ли Мэй. Волосы её распущены, жёлтая пчела на резинке исчезла. 
Ли Мэй водит кончиками пальцев по моему животу и бедру.
- Он отдыхает?.. – вопросительно-утвердительно.
- М-гу... – расслабленно отвечаю я.
Приподнимаюсь и целую её затылок. К яблочному запаху прибавился мой – сигаретный. Провожу рукой по спине. Кожа гладкая, тёплая. Шелковистая. Так любят говорить поэты.
Гибким движением Ли Мэй забирается на меня верхом. Встряхивает волосами. Упирается ладонями в мою грудь, склоняет голову. Её волосы щекотят моё лицо. Целует меня чуть пересохшими губами.
Шепчет в ухо:
- У... всех иностранцев... такой... большой? 
Смущено утыкается мне в шею.
Легонько шлёпаю её по заду.
- Все китаянки такие любопытные?
Мы долго целуемся.
За окном совсем темно. Доносится музыка и сигналы машин. На потолке красные, сиреневые, голубые сполохи от неоновых вывесок.
Живот начинает урчать.
Она смеется, сидя на мне.
- Хочешь пойти куда-нибудь? Тебе надо поесть.
Я глажу её грудь.
На светлом фоне стены мне виден силуэт Ли Мэй.
Я приподнимаю её над собой. Опускаю, делая движение навстречу.
Она коротко стонет. Запрокидывает голову...


...Мы идём - почти бежим - по пешеходной улице. Тёплый вечер. Пятничная толпа. Нас атакуют продавцы йо-йо, светящихся роликов и прочей дребедени.
Фонари, скамейки, витрины. Громкая музыка.. Где-то в конце улицы - огромный экран. Мельтешит реклама. Неоновое зарево.
Я высматриваю любую ресторанную вывеску. Повсюду сине-красные плакаты «KFC». Дедушка с плакатов похож на Чехова. Брось классик страну, оставь писательское ремесло, займись он в Новом Свете разведением кур – была бы настоящая слава, хорошие деньги. Упитанный вид и никакой чахотки.   
- Ты слышала о Чехове?
- Почему только «слышала»? Читала, в школе.
Ли Мэй тянет меня в сторону от кентуккских куриц.
- Вон там японский ресторан.
В ресторане жарко. Шумно, людно. Поднимаемся на второй этах. На стенах рисунки - тучные сумоисты, всадники в доспехах и набеленные женщины с зонтиками.
Официантки в черных костюмах. Красные косынки. Кричат, бегают с подносами и меню.
Чашки в форме  бочонков. Чай необычный. Ржаной, поясняет Ли Мэй.
Я уплетаю курицу-карри. Ли Мэй почти ничего не ест. Локти на столе, подбородок на пальцах. Смотрит на меня. Губы её заметно припухшие. Она улыбается.
Когда мы спускаемся вниз, останавливает меня на лестнице и шепчет в ухо:
- Я до сих пор чувствую тебя... там...
Целую её. 
- Уо ай ни... – говорю ей негромко.
- Я тоже тебя люблю... – отвечает она по-английски.
Лестница узкая. Несколькими ступенями ниже терпеливо стоит несколько человек.
Когда мы проходим мимо, нас с любопытством разглядывают.


...В клубе темно и тесно. Я сижу у стойки бара. В руке тяжёлый стакан. Тают кубики льда. Приторная ром-кола. Закуриваю, чтобы заглушить вкус.
Громкая музыка. Вспышки. Мерцание. Лучи лазеров.
Танцующие вскидывают руки.
Я замечаю в толпе Ли Мэй. Она приглашающе машет. Качаю головой.
Долбит сумасшедшее китайское техно.
Заказываю две текилы. Удивляюсь, как бармен может слышать и понимать меня.
Стробоскоп выхватывает из темноты движения тонкой знакомой фигуры. Я неподвижно сижу на табурете.
Тоскливо и пронзительно сознаю вдруг свою угловатость, тяжесть.
Мы - герои картины «Девочка на шаре». Современный вариант.

Текилу она пьет мелкими глотками. Старается не морщиться.
Народу прибывает. Душно и шумно.
Я тяну Ли Мэй к выходу.
Мы целуемся у высокой ограды клуба. На небе почти полная луна, лишь самый край чуть размыт, будто в дымке. Веер пальмовых листьев над нами.
- Хэло-хэло! – кричат нам проезжающие велорикши.
Лимонный вкус поцелуя.
Обнявшись, идем по ночной улице.

...В холле гостиницы большой аквариум. Бегут вверх пузырьки воздуха. Золотые рыбки лениво шевелят хвостами. Прильнув плоским брюхом к стеклу, двигает ртом маленький анциструс.
Я сижу на низком кожаном диване и курю.
Голова Ли Мэй у меня на коленях. Ноги она поджала. Свободной рукой я играю её волосами. Ли Мэй трётся щекой о ткань моих джинсов. Похожа на кошку. Нет. На уставшего ребёнка.
Я старше ровно в два раза.
Наклоняюсь . Почти по-отечески целую в висок.
- Уо ай ни...
Мы встаём и идём к лифту.


...Шторы плотно задёрнуты. Кондиционер тихо гудит. Одежда опять кучей, на кресле. Где-то в ногах кровати - влажное полотенце.
Вкрадчивый свет торшера. Ли Мэй лежит на животе. Её кожа кажется совсем смуглой.
Я целую её спину. Потом ягодицы. Чувствую, как она стесняется и напрягает их.
Ящерицей выворачивается, выскальзывает. Скрывается в душе.
Стенка душевой в полуметре от кровати. Полупрозрачна, матово-белая. 
Я слушаю шум воды и наблюдаю за силуэтом Ли Мэй.
Веки мои тяжелеют...
...Открываю глаза.
Её лицо надо мной. Влажная чёлка. Тёмный блеск глаз.
Прикладывает палец к губам.
В её руке фломастер.
Она устраивается поудобнее и что-то пишет на моей груди. Я смотрю на её лицо. Лицо прилежной ученицы.
- Что ты пишешь?
Снова палец у губ, уже - моих.
Когда она заканчивает, сажусь на кровати и смотрю на грудь.
Четыре столбика иероглифов.
- Это древнекитайские стихи о любви,- говорит Ли Мэй. – Я учила их еще в школе. Не на уроке. Сама.
Она читает мне по-китайски.
Я не понимаю ни слова.
Она переводит.
Стихи о том, как дочка бога полюбила смертного.
- Хотя они совсем разные, это не преграда для любви... – говорит она.
Притягиваю её за бёдра к себе...


...Утро. Снова солнце.
Я завтракаю лапшой с говядиной. Ли Мэй опять ничего не ест.
- Ты не китаянка, - говорю ей.
- Почему?
- Китаянки любят поесть. Любая ваша девушка может съесть больше, чем я.
Смеётся:
- Теперь ты понял, что я – не «любая».
- Да. Ты – небожительница.
Кроме нас в забегаловке никого нет. Лишь за столиком возле кухни сидит лаобань. Курит и читает газету. 
Стеклянные двери распахнуты. Вереница туристов проходит по улице. В квартале от нас- Сад скромного чиновника. Главная достопримечательность города. 

Расплачиваемся и выходим. Узкая мостовая. Беленые стены. Ряды сувенирных магазинов.
- Знаешь, что это? – показывает она.- Это «ду доу». Закрывает только грудь и живот. Старинная ночная одежда женщин.
Разглядываю манекены. Похоже на маленький фартук. Шёлк. Красивая вышивка. Сзади лишь две завязочки.
Продавец оживляется. Отставляет термос.
Начинаем торговаться. Продавец жестикулирует – кивает на Ли Мэй, показывает большой палец, дёргает короткие подолы ночнушек на манекенах. Ли Мэй хихикает. Прикрывает рукой лицо и отходит.
Рядом останавливается группа китайских туристов. Прислушиваются к торгу. Обсуждают меня, Ли Мэй, «ду доу», цены.
Я подхожу к Ли Мэй, победно размахивая пакетом.
- Хочу тебя сегодня в этой одежде.
Не обращая внимания на туристов, целуемся посреди улицы.

Сад чиновника еще не открыт, но перед воротами уже толпа. Гиды неприятными голосами что-то кричат. Гомонят туристы.
Мы разворачиваемся и идём вдоль канала.
За нами увязывается плотный мужичок – китайский колобок в пиджаке. Ёжик волос и хитрые щелки глаз. Сует в руки какие-то фото и проспекты.Предлагает прокатится по каналу. На этот раз торгуется Ли Мэй.
Нас всё равно обманывают – когда мы садимся под навес, завышают цену. Расчет верен – не каждый полезет обратно. Тем более с девушкой. Ли Мэй недовольна. По-китайски она говорит будто другим голосом – громче, с резкими нотками.
Сую колобку-хитровану деньги. Глажу Ли Мэй по колену.
Отчаливаем.
В гондоле только мы и старик-гондольер. Он опрятно одет. Стоит за веслом. Вода канала зелёно-коричневая. Множество каменных мостиков. Сырой кирпич фундаментов. Узкие окна, потемневшие ступеньки к воде, сливные желобы. Некоторые деревья растут прямо из стен домов.
Под особо низкими мостиками старик присаживается на палубу. За его ухом сигарета.
Я пробую поцеловать Ли Мэй, но она шепчет, что стесняется старика. Тот что-то рассказывает. Я почти не понимаю, и Ли Мэй переводит. Старик показывает на мосты, на торчащие из стен канала крюки, на бывший рынок-пристань. Говорит, что лет двадцать назад воду из канала можно было пить.
- Он предлагает спеть нам. За тридцать юаней, - говорит Ли Мэй.
- Пусть поёт. Но потом я спою ему по-русски. За пятьдесят.
Она переводит. Старик смеётся.
Песня китайского гондольера похожа на выкрики и возгласы сожаления. Мы плывём по солнечным бликам. Тихие всплески воды. По крыше шелестят ветви ив.
На коленях Ли Мэй пакет с «ду доу». Я рассказываю ей о длинных русских ночных рубашках. Мы смеёмся.
Пока старик рассказывает о каком-то колоколе на башне и тычет в него пальцем, я беру руки Ли Мэй и целую её пальцы.

Просим высадить нас у ступенек-причала. Наверху – кафе. Прямо из воды лестница ведет на маленькую площадку. Несколько столиков. Кривоватое деревце. Розовые кусты. С одной стороны – вода канала, с другой – белая изгородь. За ней – тихая улочка.
Из крытой пристройки выходит заспанная хозяйка, молодая, коренастая.
Мы заказывает кофе и пиццу.
Я закуриваю. Наблюдаю за сидящим на другом берегу стариком. Он что-то стирает прямо в реке. Рядом с ним пластиковый таз с бельём. По воде плывут мыльные разводы.
Словно ожившая женская муфта, вдоль берега носится маленькая толстая собачка.
Два карапуза в толстых куртках, но с голыми задницами, бегают за ней.
- Ты знаешь... – говорю я. – Не хочу ни Тигриных холмов, ни садов всяких. Давай просто походим. Там, где обычная жизнь.
Ли Мэй кивает, осторожно кусая горячий кусок пиццы.
Неожиданно спрашиваю:
- Хочешь, я почитаю тебе стихи?
- Русские?
- Да.
Она откладывает пиццу. Вытирает губы салфеткой. На лице – внимание и любопытство.
- Я их учил, когда ещё и не думал, что окажусь здесь. Ну, слушай.

«И вот мне приснилось, что сердце моё не болит.
Оно – колокольчик фарфоровый, в жёлтом Китае...»

Она вслушивается в незнакомую речь. Впервые слышит, как я говорю на своём языке. Беззвучно пытается повторять за мной, шевеля губами.
И вдруг... Странно. Такое бывает только в кино или книжках. Когда я заканчиваю читать, на самом деле откуда-то доносится тихий звон.
Доннннн... – прокатывается он над водой. Доннннн...
И смолкает.
Поражённый, я пытаюсь перевести Ли Мэй стихотворение. Рассказываю про странное совпадение.
Она ничего не слышала.
- Помнишь, на одном из каналов... Мы проплывали... Там башня с колоколом...- говорю я. – Может, в него и звонили...
Она отрицательно машет ладонями:
- Он ненастоящий. Я тебе забыла перевести. Он из пластика.
- Зачем же он висит там? – изумляюсь я.
Она пожимает плечами.

Я рассказываю ей о русских «царях» - пушке и колоколе. Говорю, что они тоже не стреляют и не звонят.
- Видишь, и китайцы, и русские любят бесполезные вещи.
Мы едим.

- Кто написал эти стихи? – спрашивает она.
- Один хороший поэт. Он никогда не был в Китае.
- Поэту не обязательно где-то быть. Ему обязательно чувствовать.
По каналу проплывают две лодки, одна за другой. В каждой сидит несколько человек. Туристы-китайцы. Замечают нас. Оживляются, фотографируют. «Вайго жень!» - показывает на меня толстая девочка.
Усмехаюсь. Отворачиваюсь от реки.
- Иногда я чувствую себя обезьяной..
Ли Мэй сознаётся, что устала от взглядов. Когда мы вместе, нас всегда разглядывают. Бесцеремонно, как в зоопарке. До встречи со мной она о таком не подозревала.
- Это ужасно...
Соглашаюсь:
- Я поначалу ругался и показывал палец. Сейчас привык. Почти. Теперь привыкай ты.
Расплачиваемся. Выходим из кафе. Я фотографирую вывеску. Смешные иероглифы – как распахнутые глаза и длинные ресницы на детских рисунках.
В обнимку идём вдоль канала.
Из спрятанных в траве динамиков слышна опера. Женский голос хнычет и ругается. Поёт. Ему отвечает мужской, скачками тембра. Гремят маленькие тарелки. Ноют струны.
Я смеюсь и пробую подражать пению. Нарочито высоким голосом завываю бессмыслицу. Ли Мэй шутливо грозит пальцем. Закрывает мне рот ладонью.
Мимо нас проносятся ездоки на электровелосипедах. Почти бесшумные, мчатся по тротуару. Мы едва успеваем увернуться.
Сувенирные лавки. Платки, вазы, мелкие будды, расписной шёлк, наборы палочек для еды, книжечки с портретом Мао на обложке. Пакеты с сушеными закусками, чаем, благовониями.
Две девушки-художницы рисуют в альбомах.
Перебирая в руке два серебристых шара – я слышу их тихое постукивание и треньканье – ковыляет старичок в синем халате поверх куртки.
На мостике стоит ряженая пара. Молодожёны. На невесте розовое платье. В руках бамбуковый зонтик. Жених в чёрном смокинге. Рядом суетятся фотограф и ассистенты. Лица молодых устало-раздражённые. У невесты белое лицо и огромные накладные ресницы. Синие тени на веках.
- Как панда... – смеётся Ли Мэй.
Когда пара сходит с мостика, невеста подбирает подол платья. Я вижу синие джинсы и белые кроссовки.

Мы сворачиваем в узкий переулок. Серые стены одноэтажных домов. Деревянные пристройки второго этажа, похожие на дачную веранду. Проехавший мтоциклист оставляет за собой матовую дымку пыли. Колодцы у домов – будто надгробия. Каменный постамент, сверху узкая дыра. Худая женщина вытягивает ведро, перехватывая руками верёвку.
Сушится на солнце бельё. Греются в шезлонгах старики – в вязаных шапочках, тёмных пуховиках. Играют в мадзян.
Осторожно крадётся вдоль стены худющая кошка. 
Переулок выводит к длинной улице. Те же стены и домики. Вместо асфальта – булыжник. Лишь чуть поодаль видна высокая черепичная крыша, ворота и красное полотнище на флагштоке.
- Это тюрьма, - объясняет Ли Мэй.
Подходим ближе. Я лезу за фотоаппаратом, но замечаю идущих солдат. Их трое. Сбоку, с любопытством поглядывая на нас, шагает офицер. Солдаты делают отрешенные лица. Исполняют воинский долг.
Когда они проходят и скрываются за углом высокого забора, я достаю фотоаппарат и делаю несколько снимков.
На застеклённой вышке, метрах в пятидесяти, открывается окно. Человек в фуражке смотрит прямо на нас и что-то кричит в телефонную трубку.
Я хватаю Ли Мэй за руку и мы бежим в переулок, из которого только что вышли. Старики в шезлонгах оживляются, показывают на нас пальцами.
Мы смеёмся.

Петляя по улочкам, мы вдруг попадаем на местный «птичий рынок». Горшочки, кадушки, ящики с землёй. Рассада, побеги, мелкие кустики и целые деревья. Клетки с голубями. Собачьи и кошачьи вольеры. В большом красном манеже сидит щенок чау-чау. Огромный попугай держит в лапе кусок яблока и ковыряет его клювом. Мешки с собачьим кормом. Целые ряды аквариумов и банок с рыбами.
Рыбы напоминают мне о гостинице.
Спрашиваем дорогу у продавцов.
Через несколько кварталов выходим на знакомую уже пешеходную улицу. Сплошной поток людей. Вспоминаю Москву, час пик, подступы к эскалатору.
Ли Мэй жалуется на усталость. Мои ноги тоже гудят.
В «Макдоналдсе» мы покупаем бургеры на ужин.
Сквозь толпу пробираемся в сторону нашей гостиницы.
В холле прохадно и сумрачно после залитой слнцем улицы.
Мягко звякает лифт.

Весь вечер и вся ночь наши.

В номере убрано. Окно распахнуто. С улицы долетают звуки и запахи туристского центра. 
Ли Мэй сбрасывает обувь. Расстилает кровать.
Я закрываю окно.
В этот раз каждый из нас раздевается сам. Ли Мэй вешавает вещи на спинку стула. Юркает под одеяло. Накрывается с головой.
- Ты забыла... – тяну одеяло на себя.
Протягиваю пакет.
- Я стесняюсь.. – говорит она. – Не смотри, пока не надену.
Сидя к ней спиной, прислушиваюсь к шорохам.
- Можно...
Она стоит на кровати.
«Ду доу» едва доходит до пупка.
Ли Мэй смущается. Одну руку держит у лица, другую опустила вниз.
- Покажи мне себя, - прошу. - Хочу рассмотреть тебя...
Поднимает руки вверх, поворачивается на цыпочках, пританцовывая. 
«Девочка на шаре», - вновь думаю я.
Там, за синими шторами, догорает день.
Слышно, как катит по коридору свою тележку горничная.
Подвигаюсь к Ли Мэй. Утыкаюсь лицом в её теплый живот...


...Я просыпаюсь раньше неё. Она спит, обняв подушку.
Мне что-то снилось, но я не могу вспомнить. Лишь чувствую, как исчезают ломкие, неуловимые образы сна.
Сегодня мы возвращаемся в Шанхай. 
Я встаю, подхожу к окну. Стараясь не шуметь, раздвигаю шторы. Черепичная крыша храма под ярким весенним небом. Приоткрываю раму окна. Закуриваю.
Тянет утренней прохладой.
Я без одежды. На моей груди еще видны бледные следы иероглифов. 
Оборачиваюсь на шорох. Ли Мэй лежит на спине. Глаза её закрыты. Но она улыбается. На ней купленная вчера рубашка.
Я смотрю на Ли Мэй. На выскользнувшую из-под красного шёлка грудь. На плоский, цвета чайной розы, живот. Узкий треугольник волос, тонкие сильные ноги, по-детски нежные, трогательные пятки.
Она знает, что я смотрю на неё. Чуть подбирает ноги. Разводит бёдра.
Я тушу сигарету...


...Стою под горячими струями душа в блаженном бессилии. Вода стекает с груди, смывая остатки стихов. Ли Мэй растирает по моей спине мыльную пену...
- Не хочу уезжать...
В ванной мои слова звучат гулко, несмотря на шум воды.
Ли Мэй прижимается ко мне сзади. Обнимает.
До двенадцати надо освободить номер.
Обратный билет у нас на час двадцать пять...


Она предлагает посмотреть храм, что напротив. Собираем вещи.
Стойка ресепшен. Сдаём карточку-ключ.
Ненужные квитанции выбрасываю в урну.
Закидываю рюкзаки на плечо. Выходим.
Мимо гостиницы строем пробегает человек двадцать. Парни и девушки, в джинсах и ветровках. Бегут неуклюже, с ленцой. Рядом со строем семенит молодой мужчина. Костюм, галстук. Выкрикивает речёвку. Бегущие подхватывают.
Прикладываю руку к козырьку бейсболки:
- Здравствуйте, товарищи! – зычно кричу по-русски.
Удивлёные пятна раскрасневшихся лиц. Сбиваются с ритма. Едва не налетают друг на друга. Бегут дальше, оглядываясь.
- Это продавцы из супермаркета, - объясняет Ли Мэй. – Не в каждом, конечно, но бывает такое. Для здоровья и коллективного духа.
В Шанхае подобного не видел ни разу.
Переходим улицу. Ли Мэй берёт меня под руку. Её волосы снова собраны в хвост. Смешная пчела заняла своё место.
Высокие ворота. Мощёная площадь перед храмом. Скамейки, деревья. Лотки с варёной кукурузой. Дворники в светло-синих комбинезонах. Пахнет дымом.
Храм очень прост внешне. Высокая крыша. Жёлтые стены. Перед входом – огромная чёрная урна. Пара застекленных беседок, с символами «инь-янь». Сквозь стекло видны огоньки.
Слабый ветер тащит дым от горящих палочек на площадь. Китайцы сжигают целые пучки в похожих на лодку курильницах.
Ли Мэй хочет зайти внутрь храма.
Я отказываюсь.
- Я и в русской церкви ни разу не был. Ты иди, если хочешь.
Она кивает и идёт к ступенькам.
Выхожу за ворота.
Замечаю стаю голубей. Делает круг над кварталом.
На площади длинные тени.
За листвой деревьев видна наша гостиница.
Хочется остаться здесь. На неделю. На пару дней. Хотя бы до вечера... Взмыть над городом вместе с голубями, увидеть блеск солнца в сетке каналов, крыши пагод, листву садов, праздные толпы пешеходов, снова услышать летящую от воды песню гондольера и – кто знает – вновь услышать тихий, загодочный звон.
Я смотрю в сторону храма и вижу Ли Мэй.
Она держит в руках дымящий пучок палочек. Подносит его ко лбу. Кладет в огонь.
О чём она молится, я не знаю.

 china_
26-03-2009 20:59:39

Кено балдежное ,сцобака под койкой ,а любительница извращений хочет а под кровать двое не залезут ,да ещо супа с цибулей и луком оборжались и срыгивают?


 china_
26-03-2009 21:01:22

>любовник какую-то хуйню смсками шлет.. куда деваццо? и в телепоне гамночат
Под кровать лезь?



26-03-2009 21:02:15

я об этом и сказала..
чилавег СССР- у него секса нет па жизне, но отсосать предложит козел



 вито (а ещё я слышу голоса)
26-03-2009 21:02:50

вструйтесь кострами
алые ночи
гэть пидарасов
Улисса и прочих



 china_
26-03-2009 21:02:50

Дэни обслюнявили тетки ,им будет над чем подработать?


 вито (а ещё я слышу голоса)
26-03-2009 21:03:37

в СССР не сосут
учите матчасть



26-03-2009 21:03:51

вык телепон и комп.. посмотреть гамнотелевизор как вариант


 china_
26-03-2009 21:03:54

Пища умеет разговаривать ,а знаете как рычит горох ,пыщ пыщь?


 telejkina
26-03-2009 21:04:33

значит в сссре нет женсчен


 шушпанчег
26-03-2009 21:05:55

Я-легенда(с)


 china_
26-03-2009 21:06:11

Ебитесь в ляофон -ваш КК?


26-03-2009 21:06:33

Витольд, чего только в СССРе не было..
и сосали, и в жеппо ебались, лишь бы не сексом занимацца



 шушпанчег
26-03-2009 21:06:39

Ебанём тапарами


26-03-2009 21:07:19

чуть измениф нюансы эту чясть можна лихко вставить в первые романы хроник амбера... хуй атличиж


26-03-2009 21:07:25

рано


 шушпанчег
26-03-2009 21:07:57

http://news.bbc.co.uk/hi/russian/sci/tech/newsid_7965000/7965251.stm


 бендер ПнП ПРПУК(о)
26-03-2009 21:08:15

ояебу, адын-адын, вы все унылы и сайтег ваш уныл чуть более, чем полностью.
где чати, бялдь!!! ненавитсь!!!!1111



26-03-2009 21:08:18

кекс, только не секс


 china_
26-03-2009 21:08:57

>вык телепон и комп.. посмотреть гамнотелевизор как вариант
Смотрю на радива ,слушаю телевизор и хуярю по клаве ,воо оно щастье?



26-03-2009 21:09:06

бендер ебанулсо на пятерочко чатчат 111


26-03-2009 21:09:25

семь?


 шушпанчег
26-03-2009 21:09:27




26-03-2009 21:09:38

пыщщщщщ


26-03-2009 21:09:47




 шушпанчег
26-03-2009 21:09:51

бля


26-03-2009 21:09:54

ёпс


 шушпанчег
26-03-2009 21:10:14

ЖЩо


 шушпанчег
26-03-2009 21:10:51

>ёпс
Респект!



26-03-2009 21:10:56

хахаха


 china_
26-03-2009 21:12:04

>Витольд, чего только в СССРе не было..
>
> и сосали, и в жеппо ебались, лишь бы не сексом занимацца
= = = =
Окромя педарастии возможно заниматцо мелкими пакостями ,изврвщениями ,ванильным мороженым,канибализмой ,работай челестью по кругу ,Спать Срать Столаовая Работа?



26-03-2009 21:12:05

главное что бы смски никто слать не начал.. сссуки


 вито (а ещё я слышу голоса)
26-03-2009 21:12:22

ВСЕХ УБИВАЦЬ!
АНИ УМИРАЦЬ!



26-03-2009 21:13:03

слишком много севодня срач-площядог...


 china_
26-03-2009 21:13:32

Ежели вы бы жили на окраине кукурузного поля ,вы бы тоже стали такими?


 вито (а ещё я слышу голоса)
26-03-2009 21:13:47

мудопедия:
головная ответственность за мужеложство была введена в уголовное законодательство РСФСР (Уголовный кодекс РСФСР 1926 года) 7 марта 1934 года и существовала до 3 июня 1993 года.

Наибольшую известность получила 121-я статья УК РСФСР 1960 года, которая устанавливала следующее:

    Статья 121. Мужеложство

    Половое сношение мужчины с мужчиной (мужеложство) -

        наказывается лишением свободы на срок до пяти лет.

    Мужеложство, совершенное с применением физического насилия, угроз, или в отношении несовершеннолетнего, либо с использованием зависимого положения потерпевшего, -

        наказывается лишением свободы на срок до восьми лет.

До этого уголовная ответственность за мужеложство устанавливалась ст. 154а УК РСФСР 1926 года:

    154-а. Половое сношение мужчины с мужчиной (мужеложство) — лишение свободы на срок от трех до пяти лет.

    Мужеложство, совершенное с применением насилия или с использованием зависимого положения потерпевшего, — лишение свободы на срок от трех до восьми лет



26-03-2009 21:14:29

не магу выбрать куда прощяльно плюнуть...


26-03-2009 21:14:36

кунибализмой


 china_
26-03-2009 21:15:41

Образец классического чата?


 бендер ПнП ПРПУК(о)
26-03-2009 21:15:46

чмоки, зайко.

пыщь-пыщь, добровечор какбэ!!!!1111



 шушпанчег
26-03-2009 21:16:20

Педораз-это навсикда.


26-03-2009 21:16:25

и какого, спрашивается, хера отменили..


 china_
26-03-2009 21:16:33

>кунибализмой
Всех близнетцов сожрал нах?



 бендер ПнП ПРПУК(о)
26-03-2009 21:16:56

Невидимое говно

Самое страшное, что можно представить — это НЕВИДИМОЕ ГОВНО. Если оно появится, то миру конец!!! Подумайте сами... Идёшь по улице — чисто, наступил в невидимое говно, пришёл на работу и воняешь, а его не видно и не понятно откуда пахнет. Все думают, что вот млядь обосрался ты. А ты стремаешься, озираешься, подошвы рассматриваешь, ощупываешь себя — вот и руки уже в невидимом говне. Так весь перемажешься, и под ногтями застрянет, и всю клавиатуру перемажешь, и мышку. Всё в говне, воняет, а чисто и аккуратно. Из-за такого дела происходит срыв работы. Едешь домой, а там уже все поручни в метро в говне (не только же ты наступил в невидимое говно), вонь страшная, некоторые уже блюют... Не пожрать — руки в говне, мыть без толку — краны в говне и ручки дверные... Ужас и кошмар!!! Крах и апокалипсис!!! ©



 china_
26-03-2009 21:18:54

>Педораз-это навсикда.
Среди тушканчекоф очень трудно мужеложствовать ,жопко три миллиметра ,а дырочка и того меньше ?



 шушпанчег
26-03-2009 21:19:50

>хде ЧЯДто, ЕБАНАГАНС?

Ниари.Туд все.



26-03-2009 21:20:51

>а ты с одной стороны плюнь, а с другой- перни, вот и все

*** севодня на главной вечером: два криатива кирзача, один анютки, удава один и есчо мудаг малалетний казачок...
не прецтавляю как нада напердеть, штоп всюду пахло... кагбы не абасраццо...



 china_
26-03-2009 21:20:52

>Невидимое говно
>
Сцобаке все засрале?



26-03-2009 21:21:56

какбе взаимно.. сидим тут
разукрашиваем своим присутствием рисурс говна и печали



 china_
26-03-2009 21:21:59

Ежели ХЛМ дать целофановый пакетик ,и лопатку она будет за мнеою ухаживать?


26-03-2009 21:23:45

При написании данного рассказа Кирзач явно не утруждал себя построением сложных предложений. Впервые ниасилил. Прочитал 65% текста, загрустил и бросил это занятие

(c) udaff.com    источник: http://udaff.com/read/creo/97040.html