С самого детства я мечтал стать ветеринаром. Или, на худой конец, человеческим доктором. Откуда в семье потомственной военной аристократии проскочила такая мутация генов –  хрен его знает, остается только констатировать факт. Родня, поохав, решила содействовать развитию юного биолога – единодушно забила большой болт и оставила меня наедине с увлекательным миром сфинктеров и трихомонад. За что я им бесконечно благодарен, ибо кромсать канцерные опухоли – занятие куда более увлекательное, чем играть в солдатики и пушечки и обжираться на офицерских пьянках, зарабатывая эти самые опухоли.
Первый мой шаг по научной стезе был сделан в возрасте шести лет, когда на прогулке я наткнулся на лягушонка с оторванной лапкой. Лягушонок был еще жив, поэтому было принято решение немедленно оперировать. Об анестезии и прочих премудростях хирургического ремесла я не имел ни малейшего понятия, поэтому действовал, исключительно повинуясь внутреннему голосу моих мутантных генов. Из спички был выструган маленький протезик, точнее что-то наподобие деревянной культи капитана Флинта (или как его там) из только что просмотренного мультфильма «Остров сокровищ». Протезик был воткнут в остаток лапки и примотан изолентой. К сожалению, мой первый пациент не выжил, несмотря на великолепный уход и витаминизированный рацион (за отсутствием лекарств я кормил земноводное черной смородиной). Хотя, возможно, он умер от блаженства, говорят, такое тоже бывает…

Через год мне удалось, пользуясь дружбой с соседской девочкой, похитить шприц, которым девочкина бабка делала себе инсулиновые инъекции. О! Это был праздник. Этот шприц я храню до сих пор, как талисман. Мой пытливый ум наконец-то нашел ответ на вопрос «для чего нужны уколы?» Я начал ставить опыты на дождевых червяках, которых моему дедуле-генералу каждое утро притаскивал ординарец (дедуля был заядлый рыболов). Я сделал массу потрясающих открытий. Поделюсь парой из них. Оказывается, если уколоть червяка обычной водой из-под крана, то ему от этого совершенно ничего не будет. А если к воде добавить марганцовки, то червяк начинает приобретать великолепную окраску… но на полдороге дохнет. Так мне и не удалось полностью окрасить внутримышечным путем ни одного червяка, как я ни варьировал концентрацию препарата.
В школе меня не трогали хулиганы, а учителя старались не спрашивать. Ибо первые рисковали подвергнуться усыплению, посредством пережатия сонной артерии (уже во втором классе я знал, что такое кровеносная система, и пару раз применил свои знания на практике), а вторые рисковали оказаться посмешищем, так как мне нравилось вставлять в обычные монотонные ответы разнообразные термины на латыни, значения которых понимали далеко не все педагоги…

В пятом классе на уроках труда я точил себе скальпели из токарных резцов. Трудовик прочил мне карьеру мастера на заводе «Серп и дятел», так как на полном серьезе считал, что для любого нормального человека такая карьера – предел мечтаний. Попрактиковаться собственным инструментом мне выпал шанс в школьном живом уголке. Я выбрил скальпелем морскую свинку, у которой от старости длинная шерсть свалялась в колтуны, а ножницами легко можно было ее поранить. На голове я ей оставил чубчик, как у казака с картины Репина. Мне кажется, свинка осталась довольна…
В шестом классе я доходчиво объяснил напуганной однокласснице, что такое менструация. После этого случая я стал делать домашние задания по биологии для старшеклассниц за свои первые гонорары (пусть и не совсем материальные) – девицы выступали в качестве наглядного пособия (в учебниках оказалось нарисовано все совсем не так). Мелкого ботаника в очках (я их одевал для маскировки) они не стеснялись, однако мне хотелось и практического применения некоторых своих знаний. Но я осознавал свои физические возможности и терпеливо выжидал.
В десятом классе я поставил один из самых важных экспериментов в своей жизни - уболтал свою соседку (бабка ее к тому времени уже перешла в иной мир, надеюсь, пропажа шприца здесь непричастна) умными словами «дефлорация», «эрекция», «коитус» и «вагинальный» до полуобморочного состояния, после чего мило и ненавязчиво трахнул ее, выражаясь ненаучно. Так как все свои ощущения и наблюдения за физиологическими изменениями соседки я записывал в блокнотик (а вам слабо?), то как-то пропустил завершающую стадию полового контакта. После чего пришлось решать дилемму, или, скорее, трилемму - попробовать восстановить девственность в домашних условиях, дождаться естественного завершения эксперимента, либо через какое-то время попрактиковаться в абортах. Благо соседка в вопросах биологии и элементарного здравого смысла была бревно-бревном – она оставила выбор за мной, покорно положившись на мое веское слово. Поразмыслив, я решил применить все три варианта последовательно.

Напоив соседку в сопли, я запасся кетгутом (к тому времени у меня еще и не такое водилось) и погрузился в женские недра. Что-то я там даже сшил… но соседка осталась жива, и это главное. В абортах тогда попрактиковаться мне не пришлось – соседское семейство отбыло к новому месту службы своего главы. Через полгода, правда, неожиданно вернулись и поставили мне ультиматум – либо в моей родне становится одним военным больше (в нагрузку к моей подопытной и ее мамаше), либо… не знаю до сих пор, что либо, потому что почтенному папаше внятно говорить мешали брызгавшие из его пасти слюни, а впоследствии я как-то стеснялся спросить его. В общем, как истинному страдальцу за науку, мне пришлось жениться. Я надеялся, что мне наградой будет рождение какого-нибудь чуда, которое сначала можно будет рассмотреть в микроскоп, а потом замариновать в банку, поставить на сервант и пугать тещу. Но – увы. В положенный срок я обзавелся совершенно обычным наследником. Правда, говорят, акушеры ржали в голос при виде места выхода младенца. Скромно хочу верить, что это именно мое мастерство способно дарить людям неподдельную радость.

Тем временем я собрался наконец-то поступить в мединститут. Но судьбе было угодно не пускать меня легкой дорогой к вершинам науки. За пятнадцать минут решив экзаменационный билет, я томился в ожидании своей очереди блеснуть эрудицией. В надежде скоротать время, я достал свой любимый блокнотик и стал перечитывать записи. Экзаменаторы (злобные недалекие профаны) сочли, что я пользуюсь шпаргалкой и не хотели внимать никаким доводам разума. Так что, гордо отказавшись от помощи родни, я обул кирзачи и отправился в армию. Тем более, что жена моя через несколько месяцев должна была осчастливить меня вторым отпрыском.
В армии я сразу же окопался в санчасти, где на пару с вечно пьяным фельдшером беззаботно лечил недоучек-птушников, деревенских олухов и диких азиатов мыльными клизьмами, горчичниками и пенициллином. Иногда практиковался в ампутации отмороженных пальцев, а один раз даже вырвал больной зуб капитану Гуськову. Спирта и новокаина было жалко, поэтому капитана держали четверо офицеров. Я сильно сомневался, какой же именно зуб больной, поэтому вырвал на всякий случай два. Не знаю, угадал я или нет, потому что капитан потерял сознание, а потом больше со мной не разговаривал. Но это неважно.
После армии я на льготных условиях решил поступать в ветеринарную академию. И даже поступил. Но через год ковыряния в носу на лекциях заскучал, ибо все практические занятия проводились на плакатах и на пальцах. А так же бесили детки богатеньких буратин, решившие, что ветеринар это офигеть как круто и денежно… недоумки. Это, конечно и круто, и денежно, но только для истинных талантов. В общем, я сбежал из ветеринарки в сельхозакадемию. И вот тут-то, наконец, я обрел себя.

Мы ставили опыты на живых коровах и свиньях, которые потом шли на колбасу, так что мы особо не стеснялись. Помню, как мы с корефаном пришили одной свинье дополнительную пару ног, а хвост заменили на коровий. С нейрохирургией у корефана были проблемы, поэтому ноги не прижились. А хвост, как ни странно, прижился. Заведующий учебным хозяйством на радостях, что вывел новую породу свиней, напился какой-то дряни и сиганул с крыши вивария на асфальт. Мы его частенько навещаем в дурке. Он там сидит себе спокойненько, пишет докторскую по селекции… Но при нашем виде начинает буянить и пускать пену… забавный дядька.
После окончания учебы сгреб я в охапку супругу и спиногрызов, да и махнул в колхоз. И вот уж какой год лечу местных шалав от триппера коровьим навозом, а коров от мастита - психотерапией. Официально я числюсь зоотехником, а фактически – народный целитель, спаситель и светило. На сложные операции за мной приезжают из райцентра и даже из областного центра. И вот тогда настают мои звездные часы. Я стою в своем пропахшем свиньями и коровами халате с небритой мордой посреди сияющей операционной и кромсаю очередной атавизм, доктора почтительно подпирают стенки, а смазливые медсестрички подносят мне инструменты, чередуя их со стопками коньяка. А после операции я выбираю самую расторопную, запираюсь с ней в ординаторской и снимаю напряжение, попутно повышая ее квалификацию латинскими комментариями происходящего. Денег в больницах я не беру. Пускай откладывают на мой памятник. Или хотя бы на мраморный бюст по пояс. Снизу.