Не прошло и одного дня, как мощнейший признак прошедшего празника остался где-то тама позади моей памяти. Это так, к слову. На деле же на самом вот о чём поведать хотел сей монстерский разум.

11 февраля, 18 часов 20 минут. За окном темнеет, трясущиеся под ветром ветви деревьев прерывают свет фонарей. Позади меня, на стене, дико пляшут блики желтого света. Тротуар полон людей. Они идут. Часть людей идёт по правой стороне, другая часть - по левой. Две толпы медленно бредут, свесив головы, тащат в руках сумки. На них капает мокрый холодный снег, и постепенно плечи и головы покрываются снегом. Стоя у окна, я пытался посчитать людей в этой бесконечной веренице. Но скоро у меня поплыло в глазах от их однообразного движения. Затем люди, почему-то, пошли сразу в одну сторону, а спустя час или два - в другую. А затем побрасали свои грузы и побежали. Мальчик упал и скрылся под мечущейся ревущей толпой. Улицу преградил вылезший из-под земли червь и, в панике, люди стали плакать, громко крича и пытаясь рыть землю ногтями. Потом ночное небо смешалось с дорогой и звёзды утонули в лужах. По асфальту пронеслась стая жирных крыс, мой дом перевернулся и упал на дорогу, задавив всех её обитателей. Я осознал, что остался в квартире один. Мучительно хотелось зажечь свет, но я не мог отдать руке приказ шевелиться. Огонь пробирался через завалы, дым через трещины стен подбирался ко мне. Проснувшись, я обнаружил себя валяющимся на полу. В ноздри ударил запах гари. Что такое? Я неловко приподнялся на закоченевших руках и повернул голову. Тлел ковёр, того и гляди загорится. И загорелся! Языки пламени охватили небольшую площадь, а затем начали распространяться по концентрическим окружностям. Я схватил горящие шторы, дернул за них. У павшая гардина ебанула в окно, раздался звон. Я проснулся. Оказалось, я сижу за столом, положив голову на скрещенные руки. В окно тихо светит луна. Морозный узор покрыл стекло. На кухне прохладно и спокойно, ни звука. Привыкнув к немноте, я перевел глаза на пол. У моих ног лежали осколки стакана. Под тапочком хлюпнула вода. Уронил стакан с водкой, вот он и разбился и разбудил меня. Ну надо же! Собрав осколки стакана и вытерев тряпкой алкогольную лужу, я сел в уютное, но холодное кресло, завернулся в снятый с вешалки тулуп. Достал из кармана пачку, вынул сигарету и закурил. В кромешной тьме кухни тлел маленький уголёк. Как сверкающий красный глаз неизвестного врага. Во тьме он приблизился вплотную к моему лицу. И я даже ощутил его спокойное теплое дыхание. Кажется, враг не волновался, чувствовал уверенность. Зато моё сердце забилось чаще. И тут что-то зашевелилось у меня под тулупом, на груди. Что-то живое, находилось на мне. И я не мог увидеть это. Стало так страшно, что я закричал. Закричал и проснулся. Проснувшись, я увидел перед собой испуганные глаза, широко смотрящие на меня. А, это ты, детка. Громко играла музыка, маленькая комната заполнилась вошедшими из дверей людьми. Они говорили что-то, все звуки сплелись в невнятный монотонный шум. Так хорошо здесь, век бы пролежал на ентом диване. И пиво, вот оно, только протяни руку. Сделав большой глоток, я передал бутылку ей. Сам не заметил, как погрузился в сон. На этот раз я сидел в кресле. Тепло в тулупе, и ты рядом. Такая теплая. Затушив красный глаз врага в пепельнице, я закрыл глаза. Мысли стали путаться, тонуть. Сон одолел меня. Спать.

На следущий день я пошел в детский сад. Помню, напившись, я спал там ночью. Да и где я не спал. В открытые окна дунул холодный убийственный ветер, всадил коварно кинжал холода в мою окоченевшую кожу. Сейчас я чуть не замерз насмерть, но и впреть буду топить помещение книгами. Нельзя открывать окно - там ветер. Вот по улице идёт человек. Старый дедушка, завёрнутый в пальто. Опирается на палочку, тащит за собой санки с книгами. Запасливый дед! Подошел к перекрестку, остановился. Красный свет, дороги нет. На улице пусто, ни одной машины. Всё вокруг покрыл нестерпимо белый колючий снег, ярко сверкающий в безбожном зимнем солнце, так ярко, до рези в глазах. Воздух тоже морозный, колючий - захватывает дыхание. Брови старика покрылись инеем, затем разукрасились узором очки. Глаза заволокла бледная пелена. И кожа стала медленно белеть. Валенки вросли в лёд, и палочка примерзла к обледеневшему асфальту. Где-то внутри скованного морозом тела шевельнулась недобитая душа. Дернулось веко, и застыло. Фигура в пальто стала медленно накреняться. Подломилась в поясе. Тулвище человека, упав, раскололось на большие и маленькие осколки, которые разлетелись, раскатились, скользя и вращаясь, по обледеневшему асфальту. На дороге стояли безжизненные валенки и выпирала палочка, с кистью руки в вязаной варежке, сжимающей мертвой хваткой рукоять. Безмолвие, холодное и безжизненное. Вот он, абсолютный нуль. Светофор, не мигая, смотрел вперед. Красный свет примерз к стеклу на веки, не пуская никого через барьер холодной смерти. Морщинистое лицо отколовшейся головы, одетой в гигантскую меховую шапку-ушанку, укоризненно смотрело остановившимся замученным взглядом на жестокий светофор-убийцу.