В дешевом кабаке привычно гудит пьянь. За корявым столом сидят двое старинных друзей – Святополк и Иеремия.

(стоп! в этом месте уважаемый читатель наверняка заподозрит верхозаветные или древнеславянские параллели, или хрен знает еще что, начнет недовольно брюзжать – поэтому лучше начать так)

В дешевом кабаке привычно гудит пьянь. За корявым столом сидят двое старинных друзей – Иванушка и Жыхарка.

Иван только с работы – заплатанная косоворотка в пятнах пота, сапоги в грязи, волосы под выгоревшим картузом свалялись в колтун. Жыхарка на службе – на нем казенный линялый сюртук лабуха, в худых нервных лапках – потертая дедовская скрипочка.

– Чем же тебя потешить сегодня, Иванушка? Что спеть тебе? – ласково спрашивает Жыхарка.

– Для начала грусти-кручины хочу, да по-гнетущее! ... не просто так, по-бабьи носом в рукав пошмыгать, а шоб душа до самой до подкладки рассупонилась, винтом скрутилась, а потом опять развернулась! – Ваня подумал немного – да, про Егора-стрельца мне сегодня спой ... ну, сам знаешь, шоб сначало он «отважно с вражинами бился», а под конец шоб «подлая пуля бусурманская» его настигла ... самой-собой, по-бусурмански, гнусно, из-за угла ... но упреж говорю, сегодня грустен я необычайно, так что печалиться буду громче обычного ... слезы горючие лить, белугой выть, могу в морду кому заехать, али лавкой по стене ахнуть ... но ты не пужайся, пой не переставая, с корчмарем за разор все уже наперед уплочено.

Жыхарка обреченно вздыхает.

– А следом ... потешь да развесели меня! так чтоб ноги сами в пляс пошли ... я вечером по марухам пройтить задумал, пошалю немного ... так что спой мне для затравочки чё-нить скоромное, озорное, да охальное ... шобы, опосля трудов праведных, дух свой молодецкий взбодрить! ... я-то знаю, ты большой затейник насчет скабрезятины! спой про едрену молодуху с гузлом как у кобылы, про вымя мясистые, ляшки жырные и чресла сочные; про ...

– Ванюша, ну сколько можно? – Жыхарка театрально закатывает очи. – Сколько можно про одно и то же? Про Егора-стрельца, про князя-молодца, про батяню-комбата, а то еще про какого героя лубочного. И похабщина твоя любимая тоже, скучна и однообразна до неприличия, пардон за каламбур. Самому-то не наскучило?? Нет, мне конечно не трудно! Но, может, сегодня что-нибудь другое? Хочешь МОИ песни послушать? Специально для тебя несколько новых придумал ...

– Нет-нет-нет, и не уговаривай, бесенёнок! – Ваня аж руками замахал, словно навозных мух отгоняя. – Послушал я ужо, по дурости, пару разов твоих песней ... неделю потом больной ходил.

– Чего так?

– Чего так?! Знамо чего! Ты ж хитрый, змий многодумный и сладкоречивый, так ладно словеса складешь, аж дышать забываешь, покель тебя слышаешь ... а опосля похмелюга от твоих песен, быдто цыганской бормотухи обпился ... вроде ж все просто было, вот был верх – а вот был низ, тут свет – там тьма, это было хорошо – а вот это плохо ... а ты все с ног на голову поставишь, сумятицу внесешь ... послушаешь тебя и чуешь, что все не так в жизни, все неправильно! ... хочется кому-то в морду дать, да некому ... а ежели смелости хватит подумаешь еще чуть дальше, то выходит, что самому себе и надо в морду бить, а от этого еще тошнее.

Жыхарка молчит.

– Ты пойми, душа некрещеная, хоть и друг ты мне ... я человек простой, много думать мне несподручно. Пока ты песенки новые придумываешь, да на скрипочке перед всякой мразью пиликаешь, я в поле пашу. И мир для меня прост. Послушаешь про пулю бусурманскую – на базар выйдешь, паре бусурман в морду дашь, оно и полегчает.

Жыхарка молчит.

– Я ведь знаю, что ты про меня мерекаешь. – Иван горько усмехается. – Дескать, «хоть и друг он мне, а дурак он, этот Ванюшка! думать не любит» ... но вот скажи ты мне, как на духу, тебе самому от твоих думаний разве не хреново, а?

– Хреново. – соглашается Жыхарка.

– Вот то-то и оно! У тебя мысли в голове такие жуткие и длинные ворочаются, как бычьи цепни, а ты их холишь и пестуешь ... узлом тугим переплелися, где голова а где жопа – сам нечистый ужо не раскумекает ... а что есть добро и что есть зло, ты и сам уже не разумеешь!

– Так может, нет ни того ни другого, Вань? – с надеждой спрашивает Жыхарка. – Может, стоит отделить целеориентированный эготипичный ум от истинной вневременной сущности дзен? Может, ассоциации первого уровня и дуалистическая моральная концепция суть самообман?

– Замолчи, Жыхарка, корова тебя забодай!! – в сердцах кричит Ваня и тут же устало роняет кудлатую голову на грудь. – Пой, что велено. Это я соль земли, а не ты, мне и музыку заказывать ... ты нужен, чтобы я окончательно в землю не врос, но ... извини, знай свое место ... я тебя кормлю, а не ты меня ... и его, и его, и его. – Ваня обвел рукой зал, наполненный праздной швалью. – Всех вас, болтунов и думальщиков, я один кормлю ... я землю ногами держу, и если ты ее у меня из под ног выбьешь, я таким же как ты стану – вот тогда точно с голодухи подохнем.

Жыхарка молча встает. Вскидывает к подбородку скрипочку и под заунывное пиликание начинает картаво гнусить:

– па танку вдарила балва-а-а-анка! ...
– чичяс рванёт баикампле-е-е-е-ект, ...
– а жыть так хо-о-очи-и-и-цца , рибя-я-ята-а-а!! ...

Иванушка с шумом вылезает из-за стола и, пьяно разводя руками, начинает неуклюже пританцовывать.