Я пишу из сырого подвала, где имею место быть прикованным к протекающей (отсюда и сырость) батарее центрального отопления. Набираю текст на спизженом у Хозяина ноуте. Слава богу, что он, когда нажирается сивухой, не способен инициализировать пространство и время, т.ч. пропажу техники не обнаружит. Ноут я тихонько спрятал в портки, перед тем, как меня заволокли в подвал. Давлю на клавиши культяпками, ибо руки, так же прикованные к злосчастной батарее, пришлось перегрызть. Боль аццкая, но превозмочь ее помогает желание раскрыть вам святую правду.

Жил я, малыш двадцатисемилетний, как голь перекатная. Знаю, что спиздил фразу из «ДаунХаус», но уж больно пиздато она звучит. Работал в колхозе дояром. Кто-то там, из коллег колхозников, типа Староверова, пизданет, что трактористом или комбайнером – пачотно, а дояры – лохи. Но я отвечу так: не шарите вы нихуя. Пока трактористы и прочие под техникой ебутся, все в машинном масле, аки в лубрикате, я доярок толстосраких оприходоваю. Согнется она ведро под корову поставить, я сзади подкрадусь, халатик задеру и наяриваю. Хули, девки в колхозе без комплексов, трусы не носят. Таким макаром план перевыполняем, между прочим. Оно иногда, если вина плодового вьебать, стояк не спадает, хоть ты три часа хуярь в дырищю дояркину. А девка то прется! Тащит ее! Мультиоргазм, ебать его в сраку. Сосцы корове как начнет дергать. Там частоты, камрадушки, такие, что помехи на радио дают. Я ебу, девка дергается, корова ахуевает и ебашит молочные реки с кисельными берегами. А зоотехник тока подбегает ведра менять. Он у нас по мужской части слабый. В армии полез ядерную бомбу красить к проверке, а трусы свинцовые старшина не выдал. Ходили слухи, что у его на залупе глаз вырос. Бабы скотницы сказывали, как он им в душевую хуй в приоткрытую дверь просовывал. Не иначе посмотреть, хотя зачем ему это, болезному.

Не будем ебать тут сказочки, про житие на свежем воздухе. Сразу к делу. Заебало мне в колхозе родном. Приелось однообразие и серость бытия. Утром у сельпо, бутылочку винца хлобысь из горла, рукавом фуфайки занюхал и на ферму пиздюхаю. Там давай помогай дояркам план перевыполнять. Другие мужики в деревне, чьи жены на ферме доярят, зляццо. Убить грозились. Сколько их бригадир не переубеждал, мол, не для похоти греховной, а дела ради - все едино. Пиздят как чужого. И председателя вызывали, и начальство из города душемучительные беседы вело, один хуй. Убьем, говорят, совратителя, маньяка-молочника. Делать нечего, продал дом и корову. Велосипед в поле закопал от жадности. Один черт без баллонов, руля и педалей. Купил «Москвичёнка» нежно розового цвета (а может и радикально баклажанового – я ж дальтоник!) и порулил к счастью … в Город.

Как-то сразу не заладилось. «Москвич» купили то ли армяне, то ли чурко-негры какие-то. Старший из них, дал мне пачку денег и сказал, что они зеленые, а его трое корешей ржали, хоть и грешно смеяться над дальтониками. Я ж и на ферме быка от коровы отличить не мог. Потом разглядел, что на банкнотах мне, вместо Вашингтона, Владимир Владимирович улыбается, но не Путин… Керенский какой-то. Улыбка такая строгая, как бы порицающая, но одновременно по-отечески добрая. Как бы говорит мне: «Отделяйте мух от котлет, уважаемый лох труженик села, но государя бди». Херня, короче, какая-то новогодняя. Сунулся с купюрами в банк – дали пиздюлей, посоветовав проявить гибкость и отсосать у самого себя. Пошел в магазин. Большущий такой сельмаг, на полках коробки блестящие, банки железные и бутылки стеклянные. Смотрю, продавщица склонилась, коробочки поправляет, я по старой памяти и подкрался, халатик поднимаю скоренько, на жопе нитка какая-то, набок ее, чтоб не мешала, и давай родимую поршневать, только яйца лупят по пизденке. Она аж обомлела вся, хорошо успел руками подхватить, да голову меж полок сунул, что бы, значит, крепче держалась. «Сашенька, милый, не надо здесь! – причитает все, а сама задницей знать подмахивает. – Камеры, Сашенька! Камеры! Запись не забудь стереть!» Я-то чего, знай драконь да покрякивай. Тут хуяк, по голове удар сзади. Я еще подумать успел, какой я тебе Сашенька, корова лишайная, я ж Василий Макарыч!

Очнулся в дежурке. Руки заломлены и связаны за спиной. Надомной навис бык в типичном прикиде охранника. Сквозь кровавую пелену, застилавшую глаза, прочитал на бэдже «САША». Ну пиздец, это значет я его бабищу шарохал между полок.

-    Ну чё, сцуко-на. Бабу мою думал выебать и слинять в тихую-на?! – и ботинком мне в живот хрясь. – Попал ты на бабло, педрило колхозное. Поэл?!
-    Братушка… - только и успел прохрипеть, как ботинком меня в пах приголубили
-    Кароче, валенок, мне тут с тобой нет времени крутить. Ща человек приедет, будешь у него работать. Глядишь, через полгодика рассчитаешься и в люди выйдешь. Гарантий хуй, ясин хуй, ну ты поэл. – на этот раз подзатыльника словил, который как печать скрепил наш кровавый контракт.

После ботинка боль как прихватила, света белого не вижу, а громила в другой конец комнатушки пошаркал. Прислушался, а там хнычет кто-то по-бабски.

-    Сашенька, не бей только. Сашенька, милый. – Оплеуха была такой, что у меня аж в ушах зазвенело.
-    Сука лимитная, ты чё, бля, меня с хуйлом деревенским попутала?! – И опять плюха бэц.
-    Сашенька, любимый мой, хороший. Я ж думала ты нарастил. Я ж думала… - дикий криг и глухой звук от ударов. Я прям в пол ужался. Вот, думаю, индоутка сосущая, ща и мне достанется, за размеры. Тока приготовился умирать, дверь скрипнула.
-    Простите что прерываю, кхе-кхе.
-    Товарищ полковник, все нормально. Это я, если позволите, воспитательной работой занимаюсь.

Потом пауза. О чем-то говорили. Баба хнычет, сука ебливая, послушать не дает. А мне уже и дыхалку отпустило, и взор проясняется.

-    Этот? – «полковник» спрашивает. - Тащите, Саша, в машину.

За воротник схватил меня изверг рогатый и поволок по кафелю. Был бы босой, как уцепился бы в плитку, хуй бы сдвинули, а так тапки скользят. В багажник меня затолкал, я голову приподнял, а он, сволота, кэээк хлопнет. В подвале уже и очнулся.

Ой, камрадушки, батарея в ноуте садится. А мне еще руки нарастить надо до утра. Мы, деревенские, как ящерки. Мне раз хуй в картофелесажалку закрутило, так он…


(Играет мелодия «Тын-ды-ды-дын», обозначающая, что Windows сохранила параметры и завершила работу, а вы ждите продолжения повести)