Рассвет осторожно врывался в спящий, унылый город. Постепенно, темные и мрачные закоулки заполнялись солнечным светом . Город просыпался. Скоро начнут звенеть трамваи, гулкую пустоту постепенно наполнят сотни различных звуков и жизнь в большом муравейнике закипит.
Борис Андреевич уныло шагал по тротуару, пытаясь разглядеть в предрассветном сумраке бычки от сигарет. Он делал это каждое утро возле остановок, ларьков и прочих мест скопления людей. Иногда удавалось находить целые сигареты, пару раз находил забытые на лавках почти целые пачки и всякого рода мелочь: зажигалки, зонты,перчатки.. .
Борис Андреевич был самый обыкновенный бомж, каких встречает каждый день любой житель большого и не очень города. Бывший преподаватель труда, любимый отец и муж с помощью  «горяченькой» за полгода с небольшим превратился в бомжа.

Жена бросила, забрала детей и уехала к родителям, свою «полторашку» он продал мужику из соседнего подъезда. За сколько, Борис Андреевич точно не помнил, так как тот все время отдавал ему деньги то частями, то приносил водкой, в общем, спустя месяц после устного договора о «купле-продаже» мужик привел какого-то тощего с портфелем, который вытащил бумаги и дал расписаться хозяину квартиры, похмеляющемуся принесенным покупателем пузырем. Покупатель вытащил из кармана пачку денег, перетянутую резинкой и положил перед Борисом. Расписавшись, незадачливый продавец крякнул, накатил еще полстакана водки и, засунув пачку денег в штаны завалился на диван и захрапел. Очнувшись, и, держа руками разламывающуюся на части голову, он понял что его провели как последнего идиота. Никаких денег у него, естественно, не было, бутылка и стакан таинственным образом испарились... Он попытался  было продать кое-что из мебели, оставшейся с лучших времен, но люди, приходившие по объявлению морщили носы и уходили при виде замацанного шкафа, где изо всех щелей смотрели голодными глазами тараканы и прочая живность, успевшая поселиться в квартире хозяина с тех пор, как к ней перестала прикасаться рука женщины. Через неделю пришел человек, заявивший, что он прораб и чтобы квартиру немедленно освободили, так как его бригаде нужно начать делать ремонт. Борис Андреевич стрельнул у него сигарету, и попросился на работу к нему разнорабочим, на что получил категорический отказ и совет сначала бросить «квасить».

Вот так Борис Андреевич, а ныне «Борька-бабник» оказался на улице. Бабником его прозвали дружки, такие же бродяги за неуемный интерес к слабому полу. Борьке было неважно,  что за женщина перед ним: такая же пропитая насквозь бомжиха, обычная домохозяйка или жена олигарха, вылезающая из Мерседеса. Для него они были все одинаковы, и всем им он кричал: «Эй, красотка, давай потрахаемся, не пожалеешь!» , или словами из известной песни «Какая женщина, мне б такую!» и делал неприличные движения тазом. Некоторых это раздражало, некоторых смешило, пару раз Борька получал по хребту от телохранителей холеных дамочек, но его это не останавливало. Лишь иногда, в пьяном бреду, он вспоминал свою жену Маринку и плакал, размазывая слезы по грязному и заросшему щетиной лицу.
Но однажды удача наконец-то повернулась к Борьке лицом, а не как обычно... Каждый раз, рыская по тротуару рано утром, опережая работников по облагораживанию вида города, он мечтал найти забытый кем-нибудь кошелек с большой суммой денег. Сумма в предполагаемом кошельке постоянно менялась в зависимости оттого, о чем в данный момент мечтал Борька. То ему хватало и пары сотен рублей на опохмел и сигареты, то хотелось нормально приодеться и сходить в баню, а когда его начинала грызть совесть и он скучал по родным, сумма в кошельке-мираже нереально возрастала. Ковыряя мусорный бак около автобусной остановки, в надежде отыскать недокуренный бычок Борька вдруг заметил сверток из газетной бумаги. «Опять какой-нибудь памперс завернули или прокладки, черти....». Он взял его в руку и уже собрался было отшвырнуть подальше, но сверток был подозрительно тверд. «На прокладки непохоже...» Аккуратно развернув  газету, он достал пакет с чем-то прямоугольным внутри, перемотанный скотчем. Распираемый любопытством, он разодрал пакет и охнул: отражая солнечные лучи и ослепляя глаза, перед ним предстал золотой слиток.
Было явно видно, что слиток сделан в кустарных условиях: неровные края, следы гари от формочки, в которой плавился драгоценный металл. Уж ему то, бывшему преподавателю труда определить было несложно. Оцепенев от внезапной удачи, Борька не сразу пришел в себя, затем дрожащими от возбуждения руками засунул слиток обратно в пакет, завернул в газету и, спрятав в рукав, рванул прочь от мусорного бачка.

Он шел по улице, не чувствуя ног. Он старался не бежать, чтобы вдруг не вызвать интерес к своей персоне у ментов, шныряющих возле метро. Он старался изобразить на лице чувства жалости, безысходности и сочувствия, но у него это плохо получалось, потому-что глаза светились от счастья как два пятака, начищенных до блеска. «Интересно, на сколько он потянет? Как мне его сбагрить?» - думал Борька, летя на крыльях удачи в сторону рынка. «Нужно найти Мотыгу, он скажет к кому обратиться... Нет, ему не надо говорить. Никому не говорить... Свернув с дороги, ведущий на рынок,  Борька помчался прямиком к своей приятельнице, живущей неподалеку от вокзала - Татьяне. Татьяна жила одна, в старой хрущевке. Раньше Борька часто к ней наведывался, когда еще был при квартире, приходил поесть, поговорить. Но после того, как спер у нее подарок умершего мужа – хрустальную вазу, единственную дорогую ей  вещь, не порог она его больше не пускала. Татьяна работала уборщицей в одной привокзальной забеголовке  и получала пенсию по- инвалидности. Несколько раз она пыталась образумить Борьку, даже хотела устроить его сторожем, но тот, клятвенно пообещав, что обязательно придет познакомиться с хозяином кафе, так ни разу и не пришел.

Борька не заметил, как пешком преодолел несколько километров до дома Татьяны. Он не обращал внимания даже на изнуряющее солнце, жарившее лица прохожих как блины на сковородке. Постучав несколько раз в знакомую дверь, он наконец-то, услышал знакомый голос: «Кто там? Квитанцию уже приносили».
-Танюха, открывай, это я!
-Кто?
-Ну я! Борька!
-Чего тебе нужно?- голос Татьяны стал жестче. – Сказала же – чтобы я тебя больше не видела! Алкаш проклятый!
-Танюха, открывай! У меня тут есть кое-что...
-Сказала же – вали отсюда! Не пью я уже давно!
-Да не это! Открой, говорю, увидишь – копыта склеишь от удивления! Блин, да забудь ты уже про свою стекляшку! Я тебе десять теперь таких куплю!
Заинтригованная неожиданным поворотом событий, поколебавшись с пол-минуты, Татьяна открыла дверь. Ввалившись, Борька обшарил глазами квартиру. – Ты одна?
-С Сашенькой...
- С каким Сашенькой? – попятился назад Борька.
-Ну, с котом моим, я вот тут шла недавно с работы, смотрю – сидит, голодный такой, грязный...
«Совсем, старая, из ума выжила, назвать кота именем умершего мужа» - расслабившись, подумал Борька. Разувшись, он проследовал на кухню, все еще крепко сжимая в рукаве заветный сверток. По квартире тут же повеяло кислым , тошнотворным смрадом его грязных носков.
- Фу, иди, ноги помой, задохнуться же можно! Брезгливо взяв его поношенные, осенние ботинки она швырнула их на балкон. – Ноги же испортишь! Прудов по городу немеряно, помыться, чтоль, не можешь?
Зажимая нос пальцами, она вошла на кухню, где Борька, не обращая внимания на вопли, уже вовсю любовался своим сокровищем.
- Что это? – охнула Татьяна.
- Ослепла что-ли? Золото это! Золото! Целый кусок! В мусорке нашел! Представляешь? Ты представляешь, за сколько его толкнуть можно? Да на эти деньги пять лет пи...
- Что замолчал? Пять лет пить можно беспробудно?
- Да ну что ты заладила? Жить можно как короли! Пить брошу, работать пойду, к Маринке с детьми поеду! Вот обрадуются!
- Да уж, пойдешь ты работать... Дай посмореть-то хоть!
Татьяна осторожно взяла слиток в руки.
- Тяжелый... Кило на три потянет. – взвешивая слиток в руке сказала Татьяна. Слушай, а вдруг его кто-нибудь специально туда положил? А сейчас следят за тобой? Я что-то боюсь..
-Да не дури, ага, спрятали. Такое в мусорных баках не прячут. Да и кому это надо? Может, по ошибке кто выбросил или еще что... В общем, мне нужно его сдать. Мой паспорт уже давно в магазине заложен, так что придется тебе идти.
- А почему я? – чуть не выронила слиток Татьяна.
- А вдруг в ломбарде бумаги какие заполнять надо? Или еще что? Барыгам продавать не хочу, натравят своих потом и придушат меня где-нибудь на теплотрассе. И копейки потратить не успею... Даже на гроб, суки, пожалеют.
-Не, Борь, я чот боюсь... Мало ли что, вдруг ворованный?
- Да где он ворованный? Эт же не государственный! Не видишь что-ли? Сами где-то плавили... Ни пробы, ни фига. Если что – скажешь, -  много золота осталось от родителей, бабок, прабабок, вот насобирала и принесла...
- Ага, дома в кастрюльке выплавила слиток...
- Тьфу! Да кому какое дело? Я бы сам пошел, да паспорта нет. Вдруг что заполнять надо... Да к тому же одет я сама видишь как... И обмануть могут и пришить... Я с тобой прогуляюсь, послежу, чтоб не отобрал никто. Кстати, у тебя одежда какая-нибудь осталась от мужа твоего? А то моя совсем уже плохая...
- Если твою еще можно назвать одеждой, - буркнув под нос, Татьяна полезла в шкаф. – Ты хоть помойся иди, сейчас полотенце дам. Воняешь, как стадо баранов.

Бережно завернув слиток в старенький, но чистый платок и, перевязав его поясом от татьяниного халата, Борис на всякий случай взял его с собой в ванну.
- Боря, ты мне только десять вазочек не покупай, ладно? Лучше деньгами дай, а то у меня дверь покосилась совсем... Ремонтировать надо.
-Да дам, дам, не обижу. Ты только сдай его, - стараясь перекричать воющие трубы в ванной орал Борька. – Да спроси сначала, сколько грамм стоит. И взвесят пусть при тебе. Я на улице пока постою, подожду.
Спустя полчаса они уже шли к первому ближайшему ломбарду.
Борька, после принятия ванны и приодевшись в более менее приличную одежду выглядел как обычный мужик, шагающий в магазин за тушенкой или хлебом. Он шел позади Татьяны, в метрах десяти, не упуская ее из вида.

Слиток они положили в старую, сшитую из мешковины сумку, которую несла Татьяна. Дойдя до ломбарда, она обернулась, нашла глазами Борьку, который присел на ограждение неподалеку, и вошла внутрь.
Тридцать минут, которые Татьяна там пробыла показались ему вечностью. Он уже почти ощущал, как хрустят новенькие банкноты в его руках, тысячи раз перебрал в уме, что ему в первую очередь необходимо купить, прикинул, как наверное выросли его дети, и что им сейчас нужно привезти... Детей у Борьки было двое, старшая дочь – Вика и сын Антон. Вике уже должно быть пятнадцать, Антону – тринадцать. «Совсем большие уже...»
Минуты тянулись как расплавленная на солнце жвачка. Вдруг поймав мысль о том, что Татьяна могла его «кинуть» и уйти через черный вход он вскочил и собрался было идти в ломбард как Татьяна вышла с недоуменным лицом.
- Что? Ну, что? Где деньги?- чуть не во всю глотку заорал Борька, глядя на заметно опустевшую сумку.
- Вот, - Татьяна вытащила из кармана узенький листок бумаги с печатью и подписью... – Чек дали.
- Какой еще чек? Деньги где??? - Борька стал нервничать.
- Да не ори ты!- шикнула Татьяна. – Сказали, у них такой суммы в наличии нет, выписали чек и сказали что его можно обналичить в банке!
- Бли-ин! Бюрократы хреновы! – затоптался кругом Борька. А в каком банке то? А денег сколько дают?
- Вот, читать умеешь? Мозги то еще не все пропил? Там все написано.
Перестав, наконец, выписывать круги, Борька вперся глазами в бумажку и стал читать.
- Так, чек на сумму... Ни хрена себе!!! Пятьдесят тысяч евро!!! Это вон те новые деньги которые? Американские? А это сколько на наши? – Борька аж задрожал от радости.
- Много. И не американские, а евросоюзные.
- Да какая хрен разница? Та-ак, банк «Империя». А где это такой?
- Да тут, недалеко, минут двадцать пешком. На Новаторской.
- Пошли! Чек то на твое имя, придется тебе и об... Снимать, короче.

Продолжение следует.