Вечер был теплый и тихий. Здесь, в небольшом уютном ресторанчике, стоявшем на понтонах у бетонной пристани на острове посреди широкой реки, шум остывающего знойного дня постепенно затихал и терялся где-то вдали. Пахло водой и покоем. В причудливых отблесках настольных узорных фонариков сидели загорелые и легко одетые люди, решив взбодрить уставшее от трудовой недели или возлежания на пляже тела. Шустрыми речными рыбками сновали между столиков молодые и расторопные, в белых рубашечках, официанты, а где-то в глубине деревянного зала, под навесом-ракушкой уже настраивался оркестр.
Садовский глубоко затянулся мини-сигарой, посмотрел на закручивавшиеся внизу струи мощного течения, сплюнул в платок и повернулся обратно в собеседнице.

- И вот понимаете, Леночка, который раз говорю себе - суета все сует! Проходит все мирское, вечное остается. Красота остается - ходили мы с вами сегодня по музеям, гуляли по брусчатке этой, на Спуске - красота-то какая - история ведь! Булыжники эти ведь драгоценны уже тем, что хранят шаги еще тех, кто совсем недавно историю эту вершил, а потом воспевал в трудах своих! А вот как ни крути - и сами уже история… С нами-то тоже такое будет, правда? Вон - взгляните на тех, - он указал бойко лопочущих на гнусавом французском прононсе двух чернявых и приличного вида мужчин, которые, видимо, бес конца веселили свою визави - бойкую и эффектную блондинку - причем один из них как воду хлебал из фужера белое вино (какое-нибудь "Шато", урожая такого-то года), а другой не переставал жевать и время от времени ронял на белую рубашку жирные куски бефстроганова, представляя собой довольно комичное зрелище.
- Вот они сейчас из себя значимых представляют, довольны собой. А потому он сюда и приехал, чтоб себя повыше других чувствовать. А спроси ты его про его ж предка-то - Людовика какого-нибудь - что он тебе ответит? Да ничего - еще и брезгливо отодвинется, рантье наследственный! Легко ж им девицу клеить, что на положение их польстилась. А заведут ее в апартаменты куда-нибудь, используют - и адью! Иллюзия все это, Леночка!

Леночка, одетая в простое ситцевое платьице с глубоким вырезом, неуверенно улыбнулась и кивнула. Она слушала все, что ей говорили, и со всем соглашалась. Она вытерла сальные губы салфеткой и достала из скромной сумочки розовую помаду. С сидевшим напротив человеком она была знакома всего несколько часов, в течение которых они успели совершить ознакомительную экскурсию по историческим местам города, покататься на каруселях в огромном парке - любимом месте массового отдыха летом, а также вполне узнать его искушенное мировоззрение.

- А ведь знаете, Леночка, не баловала меня жизнь вот таким познанием красоты - извечной и неповторимой - тяжело приходилось - ах как тяжело! С детства приходилось и лишения познать, и маму с папой кормить. Только будучи уже зрелым, встав на ноги, осознаешь - как нам чего-то все время не хватает. Дорога к Свету подчас весьма тяжела и усеяна терниями, - его рука задрожала и погладила под столом ее ляжку. Леночка беспокойно оглянулась вокруг, и ее взгляд стал вдруг слегка озабоченным. Она подняла и быстро выпила рюмку коньяка.
- Вот только вы, женщины, являлись для меня всю жизнь источником вдохновенья, - скольких из вас я запечатлел в своей мастерской! Я покажу вам свои творенья, милая - и думаю произведения эти не оставят вас равнодушной! - его рука, было остановившись, вновь поползла вверх и чуть задрала платье. Он немного придвинулся, а Леночка заерзала на стуле.

Стало значительно темнее, оркестр уже завел свое вечное попурри из модных шлягеров, народу существенно прибавилось, голоса становились громче и развязней; кто-то уже направился танцевать. Воздух пропитался беззаботностью, а коньяк, делая свое дело в желудке, придавал Садовскому еще большее красноречие.

- …. и понимаете, Леночка, - продолжал он, - тогда я на каком-то этапе своего стремления к неугасимому и вечному понял, как меня действительно воодушевляют, и - даже не побоюсь произнести перед вами этого слова - возбуждают - именно женские ножки - тонкой силы продукт - и даруемое нам природой для наслаждения!
Леночка недоуменно на него посмотрела.
- Когда я первый раз прочувствовал всю небывалую прелесть этой игры - это облизывание стройных пальчиков, покрытых педикюром - я понял, что нет для меня ничего ближе и роднее, ничего боле приятного, чем долгие минуты забавляться этим даром! Это долгая прелюдия, предшествующая самым утонченным и интенсивным по силе ощущениям! - он приподнял край скатерти и, все глядя ее ляжку, посмотрел вниз, туда, где на дощатом полу покоились в босоножках ее красивые ступни.

Леночка чуть поежилась и осмотрелась вокруг, чего-то ища. Владислав внимательно посмотрел на нее. Она явно испытывала какой-то дискомфорт.
- Вы извините, Владик - мне очень нужно… ну в одно место, короче. Я скоро буду.
Она встала и, захватив сумочку, засеменила к лестнице, ведущей вниз, к уборным.

Леночка отсутствовала довольно долго - Садовский стал уже беспокоиться, что он ей смертельно надоел и она в действительности ушла, однако она все-таки появилась - с каким-то облегчением во всем своем облике; появилась и села на свое место, он продолжил свой рассказ об искусстве, но она теперь казалась рассеянной и какой-то полусонной, слишком спокойной - что противоречило ее сказанным к месту и вовремя ответным коротким репликам. Несколько раз она медленнее обычного поднимала руки к лицу и начинала с каким-то странным и очевидным удовольствием расчесывать себе щеки - как будто ее слишком сильно покусали комары, которых под вечер летало вокруг уже немало, но на которых в атмосфере принятия алкоголя мало кто обращает внимание. Время от времени ее веки медленно и тяжело закрывались, затем открывались снова, и Садовский подумал, что она немного утомилась сидеть в ресторане.
Он подозвал официанта и, расплатившись, преложил Леночке прогуляться по парку, чтобы взбодриться. Леночка охотно согласилась, и они углубились в ярко освещенные аллеи парка, где уже давно продолжалось всеобщее веселье накануне наступающего выходного дня.

С утра дела ладились не слишком - барахлил пробитый глушитель, и почти не попадалось пассажиров. Садовскому, пребывающий все в том же сладостном потоке возвышенных и пышных своей перспективой идеала сновидениях, проснулся и куда-то исчез, и основную лямку пришлось тащить Смирнову. Смирнов, когда-то закончивший технический вуз, и бывший оставшимся не у дел талантливым инженером-химиком, был законопослушным гражданином и безукоризненно выполнял все правила движения; он не задерживался у светофора, не лез не в свой ряд и не подрезал других охотников за вечно спешащим людом.

Очередной пассажир, под севший к нему на шумном проспекте, пообещал слишком уж щедрую мзду (за что Вова попросил расплатиться вперед) и своими праздными разглагольствованиями не давал ему сосредоточиться в пробках, на светофорах, и вообще на всем довольно сложном участке пути, то и дело занятом дорожными работами. Чтобы отвлечься, Смирнов стал вспоминать химические формулы и с блеском защищенную кандидатскую - в которой фигурировали бензольные кольца и малодоступные для непосвященного человека формулы, расщепление веществ на составляющие и их обратное соединение на смеси, так нужные в народном хозяйстве и особенно обороне. С видимым неудовольствием вспомнил он и возникшую у него на крыльях славы пагубную привычку прикладываться к бутылке, за чем последовали строгие взыскания на работе. И о том, как уже потом, будучи сокращенным и став ненужным в силу новых экономических обстоятельств, он с некоторым удивлением заметил, что страсть его вопреки логике не то чтобы отступила полностью, но как-то сама собой затихла, превратив его в довольно умеренно пьющего человека, который был даже гораздо тише и спокойнее изначального Вовки Смирнова. О причинах данного явления он как-то не особо задумывался, будучи счастливым оттого, что оно уже имело место.

Слушая монотонные размышления пассажира - из того сорта людей, что считают, что они все и всегда знают и во всем разбираются, Смирнов как-то упустил появление Владика Садовского, который внимал речам с видимым интересам, и даже открыл рот, чтобы в обычной своей манере сначала мягко и вежливо вступить в дебаты, а затем резким и неожиданным ходом "уничтожить" упрямца.
Впрочем, когда пассажир вышел, Садовский исчез, видимо отправившись спорить вслед за ним, а Вова обнаружил, что очутился на Большой Окружной дороге, и сладкие воспоминания, связанные с этими местами, заныли в сердце, а потом где-то внизу живота. Словно бес опутал, подумал Смирнов, глядя на многочисленных девиц "не очень тяжелого" - как он называл их - поведения, стоявших на обочине буквально каждые пятьсот метров. И когда жажда стала невыносимой, а на пассажирском сиденье рядом возник и подмигнул ему Головень, Вова решился и остановился у первой же понравившейся ему вблизи (что было не очень частым случаем) девицы.

Ведя под руку нежную Леночку, которая сполна уже увлеклась и прониклась изяществом, умело преподнесенным речами Владислава, он все больше распалялся и, не стесняясь Леночки, продолжал рассказывать ей о свой полной изысканий нелегкой жизни; а Леночка блаженно улыбалась и слушала его с полным пониманием. Теперь, когда фонарей на аллее становилось все меньше, а веселый гул и визг отдыхающей и катающейся на каруселях публики стал еле слышен где-то позади, она стала более непринужденной и легкими движениями то придвигалась к нему, то отодвигалась, дразня. Пару раз она громко засмеялась и выдала несколько модных анекдотов. Однако Садовский, казалось, ничего не замечал, и продолжал посвящать ее в особенности света и тени, смешивания красок и перспективы. Он заметил также, насколько точной и сильной должна у истинного художника быть рука, а мысли - свободны от чего-либо другого, кроме всепоглощающего творческого полета.

Когда они наконец достигли такого места, где им больше не попадалось ни одного праздношатающегося прохожего, Леночка остановилась и сказала:

- Накинь пиджак - холодно! - а когда он сделал это, вдруг резко и сильно приникла к нему в страстном объятии.
- Неужели ты не хочешь меня, миленький? Ну давай, давай, возьми меня прямо здесь, я хочу быть твоей, возьми меня сильно, грубо, или нежно - как ты хочешь - ты мне очень нравишься, и я все для тебя сделаю!!!! Скажи мне только - что ты хочешь? Пойдем вон туда - видишь - полянка!

Садовский опешил и отстранился от нее. Он внезапно побледнел и задрожал - а ее рука уже прошлась у него между ног и подобралась к ширинке. Он резко выпрямился, отстранился он нее и вдруг схватился за низ живота.
- Лена - ты прости меня - мне тут нужно… отойти ненадолго. Ты… понимаешь, да? Пожалуйста, подожди меня - я буквально на пару шагов и на пять минут! Очень нужно!
Она одобряюще и с легкой улыбкой кивнула, а он, бросив на землю сумку, тут же исчез в кустах. Она подняла сумку и передвинула ее на покрытую вечерней росой траву, поежилась от проникшей под платьице прохлады и поплотнее запахнулась в пиджак. Ветерок, дувшей от реки, нес на остров свежесть.

Головень утробно зарычал и вырвался из кустов. Он мгновенно сбил Лену с ног и сорвал с нее пиджак. В отблеске далекого фонаря она успела разглядеть его желтые зубы. Его рубашка была разорвана, штаны расстегнуты, а на груди остались полосы, которые проделали ногти его томившихся от возбуждения рук. От него пахнуло несвежим мужским бельем и понесло душком застарелой спермы. Напрягшиеся жилы на искаженном лице сначала мешали ему произнести хоть один членораздельный звук, но секунду спустя из его рта вместе с тяжелой от перегара и гниющей полости вонью вырвался осмысленный рык:
- Молчать сука!!!! Сука, тварь!!! Сейчас ты должна молчать, шалава - ничему тебя не спасти!!! Получай то, что ты заслужила!!!

Ее тихий крик сдавила потная ладонь, затем ее опрокинуло навзничь, и она услышала треск разрываемого платья. Головень несколько раз обоими руками тяжело ударил ее по лицу, отчего в голове заходило ходуном, а потом последним резким движением вдавил и расплющил ее прямой, идеальной формы, нос, и она потеряла сознание.
Головень разодрал ширинку, выдернул набухший член и судорожными движениями стал водить по нему кулаком туда-сюда, тяжело и часто дыша. Не достигнув разрядки, он приостановился и посмотрел более осмысленным взглядом на застывшее перед ним тело и белевшее в слабом свете лицо, уже обильно запачканное кровью из сломанного носа. Затем он перевел взгляд на валявшуюся рядом сумку, и он подполз к ней.

Порывшись в сумке судорожными движениями рук и чем-то там звякая, он наконец вытащил то, что искал. Плоская поверхность предмета отразила слабенький лучик, который на мгновенье осветил его радостное лицо умного и выследившего добычу животного, упрямо шедшего к цели и наконец ее достигшего.
Для удобства он развернул девушку в нужное положение и начал работу.
Когда он спустя минут пятнадцать наконец ее закончил, его член, все время стоявший - даже несмотря на значительные физические усилия хозяина - дернулся и выпустил обильную струю спермы, которая слегка забрызгала результаты его труда. Во время небывалого по силе оргазма он издал громкий крик - смесь вопля и рычания, который в глухом месте никто не смог бы отличить от остальных звуков набирающего в это время силу разгула на всем острове-парке.

Садовский вышел из машины и бережно снял с заднего сиденья сверток - очень осторожно, боясь повредить, он понес его к подъезду. Сверток был не то, чтобы тяжелым, но довольно гибким и грозил все время выскользнуть; нести его было не очень удобно, и Садовский раздраженно подумал, что вот, мол невозможно отвернуться и приходится тяжело дышать, притом вниз - а ведь сегодня он принимал алкоголь!!! И ведь ароматные таблетки закончились - а смрадное дыхание на изящное творение решительно нарушает всю ту атмосферу Прекрасного, так долго и кропотливо создаваемую им в течение нескольких долгих лет - отрезок жизни, заполненный поиском и смыслом.

С трудом удерживая чуть влажную - видимо от недавно прошедшего дождя - и, несмотря на всяческие неудобства, все равно приятную ношу, он тяжело поднялся на третий этаж и, ловко орудуя заранее приготовленным ключом, открыл стальную дверь. Запахло характерной смесью холостяцкого жилища - к сигарному запаху туалетной воды примешивались остатки действительно дорогого табака, чуть ощутимой ниточкой тянулись давно выветрившиеся восточные благовония. Вспыхнувшая в коридоре лампочка осветила артистический беспорядок в квартире, однако же каждая вещь - будь то небрежно откинутый в сторону халат, или любая из стоявших на полочках и столах банок с жидкостями; любой элемент наваленной в кучу одежды - имела свое место, свою непреложную организацию, на которой и зиждется настоящее искусство.

Грядущее чувство красоты, которое нельзя было передать ни словами, ни поэтическими строками, влекло и звало - зов этот был тих, но силен и непреодолим, неугасим никакой силой. В нем состояла жажда эстетического познания, он являлся той мощной машиной, что помимо воли двигала грубой с виду, но изящной в движениях кистью живописца Ренессанса, той, что придавала точность движениям сильным, но мягким и скользким от глины рукам умелого ваятеля идеальной Фемины - он звучал, не прекращаясь, чудесной музыкой в душе - тем, чем многие однажды познав, так и продолжают жить дальше - не задумываясь об окружающем несовершенстве и, порой, непролазной грязи, царящей вокруг.

С нежным трепетом Садовский положил свою ношу на высокий стол, включив над ним узконаправленную сильную лампу, развернул влажную ткань и с минуту любовался утонченной заготовкой. Потом он нежно и с восхищением ее поцеловал и незамедлительно принялся за дело.
Точные и умелые движения рук перебирали и переставляли банки, переливали жидкости, осторожно брали тонкие кисточки и мешали краски, и выбирали нужные инструменты из аккуратно развешенных на стене. Виртуозно приготовленный каким-то давно позабытым другом химический состав еще никогда его не подводил; через час была выстругана, пропитана морилкой и покрашена особым же стойким к химическим веществам подставка, в то время как остальная и самая главная часть Творения замачивалась в той хитроумной смеси реактивов, которая со временем и придаст вещи Вечность - и возможно, благодарные потомки поставят ее за пуленепробиваемым стеклянным конусом, под надежную стражу хитрой cигнализации, чтобы дать возможность бесчисленным поколениям любоваться ей наряду с остальными бессметными шедеврами.

Еще через час вторая и основная составляющая была вынута из живительного для нее раствора (потому что передержать ни в коем случае нельзя), и две части были соединены в целое. Вся композиция должна таким образом постоять на воздухе до утра, когда ее нужно будет на некоторое время упрятать в объемистый холодильник - где томилось уже с десяток остальных неоконченных плодов изящества - и через несколько суток занять свое место вместе в ранее подготовленными экземплярами - не специально изготовленных в соответствии с требованиями дизайна полочках, которые занимали всю специально отведенную им большую стену старой комнаты с высокими потолками - в крепком, пятидесятилетней еще постройки кирпичного дома с толстыми стенами.

Садовский открыл балкон и с чувством истинного триумфа от законченной наконец работы вдохнул свежую струю ночного воздуха и, забив трубку дорогим голландским табаком и пустив струю пахучего дыма, довольным взором окинул стоящую на столе вершину творчества.

Ни крашенные фигурные ноготки, ни чуть загорелая кожа так и не потеряли своей свежести и прелести. Ножка - мечта любого мужчины-эстета, понимающего толк в женской красе, так и оставаясь обутой в недорогую, но подправленную искусной кистью художника босоножку - при беглом взгляде снизу вверх словно все еще принадлежала своей владелице. Казалось, она вот-вот сделает шаг, другой, третий - и понесет хозяйку к новым любовным приключениям, взметнется вверх, сопровождаемая глухим и страстным стоном оргазма, задрожит вместе с ней в невыносимой боли родов, а спустя годы пополнеет - раздастся вширь от перенесенных трудов, с потерявшими свой былой блеск уже не столь ухоженными педикюром ногтями.

И даже верхняя часть образца, бурея еще недавней свежей и сочной кровью, аппетитным вздувшимся мясом и торчавшим из него белыми осколками двух костей, только придавала общей картине небывалую законченность - схваченного и остановленного вовремя мгновенья, смотря канувшем в Вечность осколком стремительной и хрупкой жизни, словно намекая зрителю о необходимости жизнь эту беречь и ценить.

Мутный свет желтой и изъеденной оспинами половинки луны просочился сквозь легкие, разгоняемые ветерком облака.
Тихий и теплый добрый вечер перетек в нежную ночь.