Эдуард, столичный голубь средних лет, плавно спикировал с рекламного щита «Арбат Косметик», пристроился к двести двадцать первому «Мерседесу», сверкающему черным эбонитом, и опорожнил свой птичий желудок точно на крышу и мертвое для «дворников» пространство лобового стекла.
    - Ой! – сидящая на пассажирском сиденье блондинка захлопала длинными ресницами и глупо хихикнула.
  - К деньгам, – водитель повел стянутой галстуком «Corneliani» шеей.- Только помыл, бля!

  Эдик сделал победный круг, краем глаза оценив меткость попадания и присел на карниз входа в бутик «Маngo» рядом с голубкой цвета «blanche».
  Собственно, ей этот показ владения крылом и избирательной меткости предназначался и, судя по заинтересованному взгляду черных глаз, показ прошел не зря.

  - Здравствуйте, я – Эдуард. А вы, конечно, Мира?
  - Почему – Мира?- недоуменно проворковала блондинка.
  - Ну, как же? «Голубка Мира». Ведь это вы позировали Пикассо?
  Комплимент прошел. Эдуард не знал, кто такой этот Пикассо, а его новая знакомая и подавно, но вариант был беспроигрышный, и Эдик всегда им пользовался.

  - Хи-хи! Нет, меня зовут Милена.
  - Что вы говорите? Мое любимое имя! Вы москвичка?
  - Да. Коренная. Почти. А вы?
    «Понятно. Родное гнездо, судя по гортанному воркованию, где-нибудь под Харьковом.» - подумал Эдуард, но вслух произнес:
  - Я? Конечно. Тут и вылупился. Скажите, а мы с вами не могли видеться на Трафальгарской площади прошлой осенью?
  - Нет, я была на площади Святого Петра. Предпочитаю Рим в это время года.
  - Да, там тоже классно. Некислая тусовка!
  - Ой, я ваще люблю Европу!
  - Да, там есть на что посрать, не то, что в «рашке».

  Потом они обсудили что Барса, Берлин и Париж это круто, а Киев и Сочи – ацтой, после чего плавно перешли на «ты».
  Потом решили, что московские коты не в пример ленивее питерских.
  Потом решили, что сейчас в Москве решительно негде хорошо поклевать.
  Тут Эдуард решил, что птичка увязла, и закинул пробное зернышко:
- Слушай, а что мы сидим? Может, размять крылышки? У меня здесь рядом знакомый попугай живет, такой птен гламурный. Анекдотики! И матерится – ну, прямо Шнур! И поклевать всегда есть что.
  - Ну давай… Ой, Эдик, извини! Надо лететь. Давай завтра, здесь же? Ну, чмоки!

  Милена торопливо взлетела и опустилась рядом с только что появившимся сизарем с маленькой головкой на толстой шее.
    - Птенчик, ну где ты был? Я уже заждалась вся!
  - Это чё за «славный птах», Милена? Я не понял!- надул зоб сизый.
  - Да, индюк какой-то. Прикинь, обделал «Мэрс», подлетает ко мне, перья веером и, типа: «А как на «Дягилев» долететь?». Представляешь? Будто не видно, что с периферии. И, главное, летят и летят сюда, будто Москва резиновая!
  - Ага, лошара! – сизый довольно гуркнул, вспомнив, что и сам еще год назад клевал пшеницу на элеваторе кубанского совхоза.

  - Ну что Эдик, облом? Улетела блондиночка? – рядом опустился Марк, черный голубь с большим клювом, друг Эдуарда по московской тусовке.
  - Когда я обламывался, Марик? Я же профессионал. Птичка попала в умело расставленные силки! Завтра я ей перышки под хвостом разворошу, будь спок!
  - Да я в тебе и не сомневаюсь, брат.
  - Ну, что? Куда?
  - Не знаю. Давай посидим – с утра, как воробей, мотаюсь по Москве, заебался. Крылья отваливаются.

  Друзья посидели некоторое время молча, думая каждый о своем.
- Слышь, Марк, а ты никогда не задумывался в чем смысл жизни? – неожиданно проворковал Эдуард.
  - В смысле – «смысл»? – скаламбурил Марк вопросом на вопрос.
  - В смысле – для чего мы живем? Чтобы постоянно жрать и срать прохожим на пальто?
  - Ну, мы, голуби – «птицы мира», высокодуховные создания…
  - Ой, только мне это не клюй, ладно? Высокодуховный ты наш! Ты над библиотекой или над театром, когда последний раз пролетал хоть?
  - А что там делать? Не поклюешь ничего, и обосрать некого.
  - Это точно… А ты когда человеком был, чем занимался?
  - Я? Журналистом был. Известным.
  - То-то, Марк, ты и сейчас любишь людям на головы срать! Ха-ха!
  - Точно! Ха-ха! А ты кем был? Для чего жил?
  - Бля, не помню, представляешь? Ну, чтобы – круто было! Вот, когда скунсом был, там все ясно – кто вонючей бздонет, тот и круче. Или мартышкой – у кого жопа красней. А человеком – нет, не помню…
  - Ну и хрен с ним, не парься! Пусть вороны думают – у них голова большая и живут триста лет. Полетели?
  - Куда? Может, в «Аист»? Поклюем чёнить.
  - Летим!
                                                          * * *
  Эдуард проснулся с нестерпимой головной болью. С трудом открыл глаза и посмотрел на часы, одетые, как у ВВП на правую руку.
  Стрелки «Patek Philippe» показывали без четверти два.
- Приснится же хуйня! Бля, голова… Не, ну нахуя после «Чиваса» ебашить «Хугарден»?
  В памяти вспышками стробоскопа вспыхивали фрагменты вчерашнего вечера: Марк, «Пушкин», виски, «Рай», какие-то друзья Марика – гламурные полупидары, кокс, бешеные пляски, телки, снова виски. Опять танцы, виски, потом «Ультра», пиво с колбасками… Пиздец.

  Он медленно, стараясь поменьше двигать головой, окинул взглядом квартиру. Обыкновенная холостяцкая берлога в сто семьдесят квадратов – две спальни, бильярдная, кабинет, гостиная, две ванные и комната для спорт-тренажеров. Авторский дизайн, мебель, техника и прочая хрень.
  На полу в гостиной валялся безнадежно испорченный темно-синий в полоску костюм  «Brioni» со следами вчерашних возлияний. Эдуард прошагал прямо по нему к большому дивану светлой кожи и низкому столику.

    На столике валялись - «Vertu» с восемнадцатью неотвечеными звонками и сообщением от Марка: «проснешся, алкаш - жду в Vogue!», ключи от «Кайена», бумажник с вынутой кредиткой, стояла недопитая бутылка шампанского «Круг» с двумя бокалами, и белел листок, вырванный, сцуко, из его органайзера.
    - Охуеть, еще и шампусик! Ну и что нам пишут? Так. «Извини, пора в институт. Вчера ты был не на высоте, но я не обижаюсь. Все равно, ты лапочка! Взяла на такси. На созвончике! Чмоки!». Ага, блять, позвоню!  Еще бы помнить, как тебя зовут, институточка…

    Эдик растворил две таблетки «алкозельцера» в стакане холодного «Evian» и залпом выпил. Побрился, принял душ. Надел бледно-голубую рубашку «Pal Zileri», брюки «John Varvatos» в мелкую полоску и фисташкового цвета пиджак от «Marko Viconty». Легче все равно не стало. Обулся в туфли «Baldinini». Нихуя не полегчало.

  Достал из холодильника бутылку «Dewars», насыпал в стакан лед, налил сотку, жадно выпил. Постоял с минуту, закрыв глаза, прислушиваясь к растекающемуся внутри теплу.
  - Ну вот, жизнь налаживается. Чё там у нас на сегодня?
  Эдик открыл органайзер, купленный месяц назад с целью в очередной раз стать организованным челом. С понедельника, есессно.
  - Так, это проебали. Это тоже. Это на завтра. А это чё?
  Между «Маникюр 16:00» и «Соня-Relax в Кофе-Хаус, 19:00» рукой Марка было написано:
    «Задуматься над смыслом жизни!!!»
    - Философ обрезанный. - Эдик усмехнулся.- Фейербах хуев!
  И он несколько раз перечеркнул неуместную здесь запись.

    За окном сидел, и с птичьей тоской в маленьких карих глазах, смотрел на свое отражение в стекле, белый голубь.