В небе над Екатеринбургом надсадно воют двигатели лайнера. Снег мокрыми пощечинами наказывает город за неотмоленное непослушание, ослепляя прохожих и фасады.

    Дворник и диакон рассматривают отвалившийся от подножия  Храма-на-Крови кусок штукатурки.
- Вот, батюшка, вчера случилося…- мнется и заикается дворник: - Я лед долбал, а оно вон как, ба-бах – и прямо под ноги мне. Чуть не пришибило, истинный святый Крест.
- Ты не спеши Крестом клясться, - косится на него диакон, ежась на ветру. Он пытается припомнить немецкий, который учил давным-давно, в проклятом ныне, а тогда казавшимся благословенным, детстве.
- Я вот одного не пойму, батюшка, как это с буквами-то вышло, чтоб прямо на кирпичах? Фашисты строили какие-то?
- Кто знает. Поищу словарь – и узнаем.
    Старательно произнося про себя резкие, как звук бьющегося стекла, слова, диакон запоминает выступившую на стене надпись. Произносит вслух, для пущего закрепления в голове, как привык делать с псалмами:
- Belsatzar wurd in selbiger Nacht
Von seinen Knechten umgebracht…Смотри-ка, а произношение не забыл…

    Ветер уносит его негромкий голос в истекающее тревогой небо.

*******

    Вежливо кланяясь собеседнику, смуглый человек с тонкими чертами лица одновременно скрывает за пазухой удавку. Следуя принципу ат-такийи, он улыбается и трясет руку полнеющему европейцу с лицом ангела. Ангел скрещивает за спиной пальцы – указательный с большим – в соответствии с правилом rezervato mentalis, усвоенным вместе с запахом от костра, натопленного на костях Жака Де Моле.
    Смуглый привычно прикидывает в уме необходимое для быстрого удушения европейца усилие. Европеец, жеманно и как-то даже нежно изгибая губы в улыбке, держит в голове мысль, что собеседник когда-нибудь утратит бдительность, и в него можно будет всадить нож – или в горло под нижнюю челюсть, или сзади между шейных позвонков. Нож – простой и удобный «эн-даблъю рейнджер» - спрятан в потайных ножнах в рукаве.

      Смуглый не вполне согласен с некоторыми доводами у аль-Муфида. Европеец плохо знает «Зогар», и не верит в египетское происхождение секретов, называемых подменными.

    Ни тот, ни другой не видели в лицо отдающих им приказы, и оба не раз перечитывали «Рубаи».
- Глина под ударами ладоней гончара начинает выдавать свои тайны, - изрекает смуглый.
- И главная ее тайна в том, что еще вчера она сама была гончаром, - подхватывает условленную формулу европеец с лицом ангела.
    Двое усаживаются за стол, и увлажняют руки в душистой воде из стеклянных пиал.

*******

    Юноша в «докерах», бритый наголо, выходит из зачумленного подвала ночного клуба, унося за собой шлейф грохота электронных молотов, наложенных чуткими руками на сэмплы из, почему-то, Генделя, о котором юноша никогда не узнает. В нейронах его головного мозга свербит и бунтует коктейль из экстази и метамфетамина.
    Юноша на взводе, и зло потирает синяк на скуле. Из дверей клуба за ним с деланной рассеянностью наблюдает безликий кусок мяса в майке секьюрити.

******


- Мене, - говорит смуглый, и европеец, не переставая улыбаться, будто его визави только что сказал нечто забавное, демонстрирует отрубленный палец, заросший черным волосом, аккуратно уложенный в бархатный футляр, в каких хранят драгоценности. На пальце – кольцо из желтого золота, с известным смуглому узором-амбиграммой. Смуглый пишет на салфетке цифру – десять миллионов.
- Текел, - отвечает на это европеец, и  прячет футляр с пальцем в портфель мягкой кожи.
Смуглый задумывается на мгновение, и исправляет цифру на пятнадцать миллионов. Европеец довольно кивает, и делает глоток вина:
- Уфарсин.

    Вскоре они прощаются, и уходят – каждый в свою сторону ночи, каждый с чужим портфелем из мягкой кожи.

******

    Юноша в «докерах», выкрикивая грязные проклятья в сторону бесплотных теней, обступивших его, и не дающих пройти, теряет равновесие, падает лицом в лужу чьей-то мочи, и хрипит, захлебываясь в ее остром тяжелом запахе, царапая ногтями булыжник мостовой.
    Рука мягкой кожи нежно гладит его бритый затылок, успокаивая. Вкрадчивый голос шепчет на ухо умирающему:
- Нет ни рая, ни ада, о сердце мое…
Нет из мрака возврата, о сердце мое…
И не надо надеяться, о мое сердце…
И бояться не надо, о сердце мое….

******

    Взлетная полоса М-02 аэропорта Хитроу, предназначенная для частных самолетов, оцеплена полицейским кордоном. Микроавтобус с угрожающей надписью «SAS» резко тормозит возле разверстого чрева «прайвит джета», окрашенного в зеленый цвет.
    Коронеры выносят из самолета в небытие два тела. Водитель электрокара. Мертв. Гражданин Арабских Эмиратов. Мертв.
- Палец отрублен этим ножом?  - интересуется одно серое лицо у другого.
- Кто его знает. Посмотрим. Палец нужно еще отыскать. Может случиться, что этот наркоман его проглотил.
- Лучше отыщи своего брокера. Сейчас шесть… – через два часа начнутся торги, - серое лицо растягивается в ухмылке.

    Ветер уносит их негромкие голоса в истекающее тревогой небо.