Но самое интересное спустя месяц началось, когда начала у нас банда сберкассы на побережье громить, как семечки щелкать. По тем временам ЧП союзного масштаба…
Может, еще по одной хлопнем?


    Семен размашисто разлил граммов так по сто.
Я с удовольствием закусил начинающей остывать бараниной, подцепил на вилку четверть сочного помидора, бросил в рот кусок сыра, жмурясь от удовольствия.

  Тем временем к великолепию нашего стола прибавился чайник свежезаваренного чая и тарелка на которой истекали медом соты.
- после баранинки чаем отпиться – милое дело – заметил Семен. А потом будет желание, мы с тобой еще слегка так накатим.
Я налил чашку чая и с удовольствием закурил.
Прекрасный теплый южный вечер сменялся прекрасной теплой ночью, когда не хочется спать, а наоборот, возникает желание до рассвета гулять, пить, купаться голым с юной спутницей в теплом море, любить ее под шелест волн, возвращаться с ней из бархатной темноты к пятну света над накрытым столом, где сидит компания друзей, выпивать рюмку, смотря краем глаза, как смущается твоя избранница, затем ехать в открытой машине на ночную дискотеку на берегу моря… в общем, в такую ночь хочется быть молодым и счастливым.

  - Не спишь, часом – вывел меня из размышлений голос Семена.
- ну что ты, задумался я.
- так вот, у нас на югах таких происшествий до того не бывало. Здесь всегда более по-мирному что-ли люди жили.
Курорт он что предполагает – ну воры конечно работали всегда, картишки там, ну бляди опоят там какого-нибудь горемыку.
Сильный шум и все такое никому здесь не нужны – понятное дело, что тогда люди в основном ездили отдыхать не куда хочется, а куда путевку дадут, но все же – репутацию блюли.
Опять же дикарем кто отдыхать ездил – то же для местных деньги.
К тому же здесь побережье – Анапа, Лазаревское, Сочи, Поти – это Абхазия, своя специфика тут.
  У нас в южных городах всегда были Воры – серьезные люди. Ну никак в кино, про крестного отца, но все же – были в курсе почти всего, что происходило на побережье.

А тут летом восемьдесят первого такое ЧП – за одиннадцать дней на побережье ограбили семь сберкасс и никто ничего не знает.
Когда кино показывают , типа там «Воры в законе» или еще что подобное – то кажется, что у нас тут просто малина какая-то была.
Это не так.
И начальники милицейские всегда в курсе были, а надо было – могли через людей очень быстро про все узнать, про любую тему практически.
А тут просто глушняк какой-то.
Ну и слухи, конечно, по всему побережью, один другого страшней.
Кстати, никого ни при одном ограблении не убили. ..
  Мне в этот момент отчего-то вспомнился фильм «Точка отрыва», более известный в России, как «На гребне волны», где лихие серферы грабят банки, что бы продлить себе праздник вечного летаю…
 
Рассказывали, что работали налетчики всегда так, продолжил Семен:
Инкассация у нас тогда ездила на волгах, редко на Рафиках. В сами сберкассы налетчики никогда не заходили.
Схема такая была – когда инкассаторская машина подъезжала к сберкассе, либо, к проходной предприятия, как в двух случаях было, ее бил грузовик. Сильно так бил. Водитель грузовика сразу выскакивал из машины и бежать. Тут же откуда-то к машине подбегали трое, всех из машины вон и били их. Били сильно, но не до смерти, и без стрельбы по людям, без ножей. Затем всегда очередь из автомата.
А это уже просто что-то из ряда вон выходящее!
Ты откуда сам?
- я питерский.
- ну, должен тогда понимать. Стрельбы до конца восьмидесятых не было почти никогда.
Редко у кого из налетчиков тогда был какой-нибудь наган, еще реже какой-нибудь Вальтер трофейный.
А тут автомат! Это как если бы сейчас к нам на танке кто-нибудь сейчас подъехал и бутылку бы попросил продать…

  Грузовики, понятное дело, угнанные. Причем, что интересно, угоняли их не раньше, чем за час до ограбления.
  Побережье все на ушах стояло. Сам понимаешь, такое дело, а слухов – еще больше. Тем более, что денег по тем временам взяли неслыханно много – кто говорил четыреста тысяч, а кто и полмиллиона.
  Инкассация стала ездить всегда на двух машинах – вторая – трое милиционеров, причем двое с автоматами. И подъезжать стали – прямо к дверям.
А налетов больше не было. Тихо, как и не было ничего.
  Почему-то в городе стали говорить, что налетчики ушли. Кто говорил в Абхазию, в горы, кто вообще говорил, что они в Турции уже…

  Мы разлили еще по стаканчику чачи.
Кругом была непоздняя ночь, трасса как вымерла, чуть дальше светились редкие окна гостиниц и пансионатов. Казалось, что кроме нас , сидящих в кругу света, падающего от лампочки над столиком, нет ни одной живой души.
Внезапно на границе света и тьмы показался человек – мужчина лет пятидесяти а то и больше, одетый , как большинство местных мужчин подобного возраста – светлая рубашка с коротким рукавом, темные брюки, сандалии.
Он подволакивал ногу, опираясь на трость при ходьбе.
Перекошенная, явно искалеченная нога резко контрастировала с крепким торсом и породистой головой, с крупными чертами лица.

- Доброй ночи, Семен! Что не спишь. И Вы здравствуйте, приветливо сказал незнакомец.
-Здравствуй,  Георг, садись.
- присаживайся, поправил его пришедший.
- а мы тут с питерским гостем разговариваем, про восемьдесят первый ему рассказываю. Чачи выпьешь с нами?
- не откажусь. Георг говорил без акцента, но не южным говором, а каким-то тяжелым голосом.
Грузин? Грек? – подумал я.
Мы выпили еще , за знакомство. Я привстал, дабы показать уважение к присоединившемуся. Неожиданно ноги мои едва не подкосились, как ватные.
- не переживай, уважаемый – заметил Семен. Это чача. Она в ноги дает. К утру как огурец будешь и голова вообще болеть не будет. Только не вздумай поправляться с утра, целый день мутный ходить будешь.
А мы тут за налеты рассказы рассказываем – продолжил Семен.
- да, было такое дело – подключился к разговору Георг.
- ну так ты и расскажи, у тебя лучше получиться, сказал Семен.
- погоди с полчаса, ответил Георг.
К кафешке, где мы сидели, подъехал неновый, но ухоженный Мерседес, слепя нас фарами. Из него вылез молодой человек, явно нерусского вида, с зализанными гелем на манер латино волосами.
Он пожелал на доброго вечера и обратился к Георгу на каком-то гортанном языке.
- погодите меня, уважаемые, если время позволяет. Сейчас точки быстро быстро объеду и посидим – сказал Георг, садясь в заботливо открытую дверь авто.

  Это кто? Спросил я.
- это Георг. Интересный человек. Приятель мой.
Раньше, в те еще времена, известный картежник был на побережье. Знали его все, кому надо было знать, от Анапы до Поти.
- шулер? – уточнил я.
- нет, насколько я знаю, каталой он не был, лошков не обыгрывал. За это его многие не понимали, но многие и уважали.
А играл только в серьезные игры – в терц, в преф, на большие деньги и с серьезными людьми.
Сейчас у него ресторан в Анапе и пять таких точек, как моя, только получше чуть. Он, кстати, из-за той истории сильно пострадал.
Помнишь, я тебе рассказывал, как Вова-осветитель волгу выиграл тогда?
Так вот, Волгу он на третий день продал – все по честному. Отец Азмира ее выкупил за двадцать пять тысяч.
Киношники конечно так загуляли, чуть картина у них не встала. Процесс киносъемочный требует ведь, что бы хоть кто-то трезвый был, а тут все в дрова…
Десятку он , правда маме в Ленинград отправил, а на остальное – в разгуляй. Тут же и картишки.
Как раз Георгу тысячи три засадил.

  Разговор наш прервался от того, что к столику с понтом подрулил уже знакомый Мерседес.
Оттуда появился Георг, держа в свободной от трости руке корзинку, в которой красовалась дыня и несколько бутылок.
- Давай, Сема, дыньку на стол, а бутилки пусть наш гость с собой, в Питер увезет – здесь вино домашнее, и наша чача. Ты когда обратно?
- да завтра и лечу. Закончил я дела.

Мы с удовольствием выпили под дыньку.
Георг достал из кармана брюк трубку, кисет, и окутался клубами ароматного дыма.

- да, темное дело было с этими налетчиками – сказал Георг, как если бы присутствовал при разговоре. Ну, Сема тебе видно рассказал кое-что, так я продолжу, Если не возражаешь…
Побережье тогда все стояло на ушах. Деньги то тю-тю, как растворились.
Все говорили, что налетчики ушли уже.
Я тогда молодой был, ну и приходилось мне кое с кем общаться. Семен то, поди, уже напел, чем я кормился.
Между прочим, менты у нас и тогда оклад государев зазря не получали. Хотя здесь конечно же, своя специфика, до суда ой далеко не все доходило, по разным причинам.

Ну и начальник угро кого вызвал к себе поговорить, к кому сам приехал на разговор, кому через людей передал – мол если кто что услышал, увидел, непонятное что – пусть ему цинканут – внакладе никто не останется.
  Я человек невеликий, но так тебе скажу – что мол пишут сейчас газетеры или в кинах показывают, мол с ментами западло работать, так это на бумаге хорошо выглядит.
Серьезный опер всегда в курсе всего, что происходит. Ну, или почти всего.

  Но тут – ничего. Ни одной зацепки. А это странно, потому как если местные, то кто-нибудь да что-нибудь знал бы.
Потому как налетчики – народ такой.
Если фарт есть, то и выпить , и марафетили, и кобылу какую-нибудь пропереть надо.
Работа та страшна, по-чесноку говоря.
А все такие места наперечет.
Никогда не будет опер закрывать малину. Это же его хлеб. Он с этого места информацией кормиться.

  Да и  работала милиция тогда серьезно. Все санатории-профилактории проверили – путевки то государственные были.
Да и частный сектор шерстили.
И ничего. Тихо все и богобоязно.

  Потом, по слухам, додумался кто-то, что не киношники ли работают.

А что – каскадеры, они ребята рисковые.
Говорят, перетряхнули все коллективы, да же в Крыму кто работал тем летом.

И опять ничего.
А время бежит, часики тикают. А нужна не работа, а результат, сам понимаешь.

Прилетела к нам следственная группа из Москвы. И начался в нашем тихом городке просто ад и беспредел.
  Прилетело их много, сколько, не скажу.
Разместили их не в городе, в ведомственной гостинице и не в обычной, хотя конечно, для милиции места всегда бы нашлись, понятное  дело.
А заселились они в бывшем пионерлагере под городом, который как раз на ремонт закрыли.

  И стали у нас такие дела происходить, что не дай Бог. Идет человек по улице, его в автобус с закрашенными стеклами, и туда.
Возвращались оттуда через день-два. Избитые, не дай Боже. Не говорят ничего, что было.
В милицию не шел никто – не принято в наших кругах заявлять, не зря же говорят «терпила хуже мента», да и на кого?

А двоих налетчиков – два брата их было Реваз и Гурген, вообще никто больше не видел.

Так жестко никто у нас не работал. Ночная жизнь в городе никакая стала – кому было куда уехать, к родне в горы, еще куда, все разъехались.
Попал и я под раздачу.
Только скинул пятьдесят дойчмарок, которые выиграл с месяц назад, аж перекрестился ( а что смеешься – это сейчас смехуечки, а тогда валюта, статья).
Думал все, поеду ка я в горы, домой.
Посижу со стариками, молодежь жизни поучу, до следующего сезона отдохну, о Боге подумаю.
Прямо на автовокзале меня – руки заламывают прямо при всем народе, на голову – полиэтиленовый мешок.
А я прошу заметить, не ангел конечно, но не судим и не привлекался да же…
Крикнуть попытался, меня по затылку чем-то и как куль, в машину.

  Когда очнулся – в комнате сижу, руки в наручниках сзади .
И сидит за столом передо мной самый страшный человек, которого я в своей жизни видел.
Что в нем страшного такого? Понимаешь – с виду человек как  человек – росту среднего, одет плохонько так, бледный, хоть и на юга приехал. А вот глаза у него – так он смотрит на меня, как врач на покойника в морге.
- ну что, Георг, рассказывай, говорит.
- а что Вам рассказывать, отвечаю, и кто Вы, по какому праву меня задерживаете мол. Я , кричу ему, ордера не видел. Что Вы себе позволяете, советского гражданина здесь держать.
Он мне тогда спокойно так и отвечает, даже голос не повысил. Ели слышно так говорит, но слова я его на всю жизнь запомнил:
Ты, говорит мне, не гражданин, ты грязь. А я , я самый главный в твоей жизни уполномоченный. Здесь не на меня, не на слесаря Петю , что из Сыктывкара к вам отдыхать приехал руку подняли. Здесь руку подняли на саму власть. И не в деньгах дело а в принципе. Такая дрянь, говорит, власти не нужна. Если бы мне дали волю, я бы вами живыми дорогу в тайге гатил. И ты сейчас все мне расскажешь, что видел, что знаешь, кто что знает. Если повезет – будешь живой.
Мне сзади кто-то руки освободил
.
Садись, говорит он мне поближе. А надо сказать тебе, что ни опер, ни следак сесть бы не предложил – всегда присаживаться или присесть предлагают. И тут я сдуру стакан с водой на столе схватил – и ему прямо в морду. Фасон решил показать.
Не били меня, меня пытали… как что совсем не помню. Приходил в сознание, что то говорил им, потом опять на полу… помню, как лежал в какой-то комнате  плакал, понимал, что все, умираю…
  На пятый день меня в овраге, в семи километрах от города нашел крестьянин.
Хорошо что не принято у нас в милицию обращаться. Нога у меня перебита в трех местах была, да и сам не человек был – кусок мяса.
Через две недели меня родственники забрали. Сам я есть начал только через недель шесть – отбили мне что-то так, что рвало меня, одним бульоном отпаивали. ходить начал  через три месяца .

  В город вернулся только через два года.
Говорят, в то лето много деловых людей сгинуло.
Тихо так стало, и непонятно.

Мне родственники собрали денег, я в Сухуми уехал, заплатил кому надо, устроился барменом на круизный теплоход.
За год рассчитался за те деньги, что родня собирала.
Еще через год приехал в родное село, попросил отца, он посватал меня за красавицу Тамару – ей только семнадцать исполнилось, по нашим обычаям самое время.

  Когда в Абхазии плохо стало, Бог помог – уехали, когда еще можно было дом хоть недорого, а продать, здесь еще можно было бизнес найти.
Сейчас все работают, у меня четверо сыновей.  Все, кроме младшего, женаты на девушках из хороших семей. Двое внуков уже у меня.
Младшего ты видел – он меня возит, да ума набирается.

  И с того времени народ у нас тихо живет, потому что все помнят, что бывает, когда гневишь Власть.
- а налетчики что? – спросил я.
Долго еще эту историю мусолили, вот и мы сейчас сидим тут разговариваем. А не налетчиков, ни денег тогда так и не нашли.

  Я повертел головой, глянул на часы – однако засиделись мы – без малого четыре утра.

Спасибо Вам, уважаемые, обратился я к Георгу с Семеном. Однако пора мне, да и в гостиницу пустят ли …
Удачи тебе, парень, доброго пути – сказал Семен.
- погоди, мы тебя сейчас отвезем, добавил Георг, после чачи ногами ходить затруднительно.

  Уже через десять минут я с помощью младшего сына Георга, был в холле гостиницы, где наскоро собрал чемодан, принял душ и задремал в кресле.

  Как не удивительно, похмелья не было вовсе, лишь некоторая боль от перекура и недосыпа.

  В машине тихо играл магнитофон:

«полупустой вагон метро, длинный тоннель,
Меня везет ночной экспресс в старый отель..»\

Звучал прекрасный голос Агузаровой.

Я возвращался в свой холодный, мокрый, с лужами и серыми тучами Питер.
Мой любимый Питер.

Меня мучило любопытство – что же все-таки произошло тем летом. Как? Почему? Кто?

Однако продолжение этой истории я услышал совершенно случайно, спустя год.