Петр Заступин, мой сосед по даче, а по совместительству, капитан МВД, предложил мне поучаствовать в его частном космическом проекте. У него были проблемы в семье, и он, во что бы то ни стало, решил совершить в своей жизни настоящий мужской поступок. Я без долгих раздумий согласился, так как жизнь моя семейная на тот момент тоже не ладилась. Капитан забрал мою долю денег и приступил к строительству космического корабля, для полёта на Альфа Центавра.
Через месяц, он сообщил мне, что проект рухнул из-за отсутствия необходимого количества щебня и песка. Он всё время плакал, как ребёнок, и был безутешен. Мне пришлось успокаивать его двумя бутылками водки и солёным огурцом.

Капитан вернулся домой, а утром я узнал, что прошлой ночью, он покончил счёты с жизнью, отправившись в последний полёт из окна своей московской квартиры. Капитан пролетел 22 этажа, и головой пробил асфальт на глубину восьми метров.
Так как я отдал все свои сбережения на подготовку космического полёта, и уволился с работы, в ожидании старта, проблемы в моей семейной жизни усугубились. Я не смог достроить четвёртую стену на нашей даче. А жить с тремя стенами в доме совершенно невозможно, уверяла меня супруга. Мы начали ссориться по пустякам, и я ушёл из дома. Я нашел прибежище на Зеленоградском кладбище, в небольшом склепе, какого то «нового» русского. В Москве я устроится не смог, так как очень дорого. А в Зеленограде я работал за жильё и еду. Помогал смотрителю по ночам отлавливать на территории буйных покойников, и проводил еженедельные семинары среди трупов, на самые разные темы, например, «Методы борьбы с ускоренным гниением внутренностей в весенне-летний период», или «Тепло и звукоизоляция гробов из хвойных пород дерева».

Вскоре, у меня появилась невеста. Лизанька. Превосходно сохранившаяся, недавно захороненная девушка. Её изнасиловали, а затем убили, восемнадцать темнокожих гастробайтеров, когда она возвращалась домой из музыкальной школы. Она не представляла себе жизни без музыки, (даже после смерти), и я смастерил для неё лютню и дудку, из ясеня, который рос рядом с её могилой. Вечерами она бренчала на лютне с верёвочными струнами, и дула в дуду. А по воскресеньям мы устраивали концерты классической музыки для умерших. Они слушали и плакали. Жмурики стали более терпимы друг к другу. Перестали воровать у соседей подломленные гвоздики с могил и еду, которую родственники приносили на праздники.

Смотритель был доволен моей работой, и зимой у меня в склепе появился масляный обогреватель, любезно представленный новым шефом. Правда невеста моя стала портиться гораздо быстрее. Руки и ноги уже покрылись синими пятнами, и вытек правый глаз. Но я всё равно любил её, потому что она просто виртуозно играла на лютне. Уж не говоря про дутьё в дуду.
А потом меня прогнали из склепа, родственники хозяина могилы. Приехала милиция, могилу вскрыли, а там оказался пустой гроб. Тёмная история, в общем. У «новых» русских всегда тёмные истории. Смотритель очень жалел, что потерял такого ценного работника, но устроить меня на ПМЖ в крематории, отказался. Мне пришлось уйти и искать себе другое место для проживания. Моя любимая решила пойти вместе со мной.

Мы зарабатывали музыкой и пантомимой. Пришло лето, и моя невеста стала все быстрее разлагаться. Однажды, во время концерта перед бомжами Воронежа, у неё отвалилась правая рука. Мы не смогли закончить даже увертюры. Нас жестоко побили камнями и отказали в пище и ночлеге. Мы решили идти на север, чтобы замедлить необратимые процессы, происходящие в организме моей невесты.
В августе нас арестовали под Архангельском, из-за подозрительного вида моей спутницы. Судебно медицинский эксперт зарегистрировал смерть Лизоньки, и нас разлучили. Лиза отправилась в морг, а я под суд. Суд признал меня виновным в незаконной эксгумации, и я попал на зону.
На зоне было много еды, но и работать приходилось тоже много. В основном, работа заключалась в чистке туалетов. Я изобрёл специальный механизм для быстрой и качественной чистки. При помощи старой электродрели, щётки и сервопривода собственной сборки, можно было управлять чисткой сортира, находясь на приличном расстоянии.
Дабы облегчить быт осужденных, я продолжал изобретать и усовершенствовать всё, что только возможно. По просьбе «авторитетов», я смастерил вакуумную многоступенчатую дрочилку, механический дозатор для заварки «чефира», шахматы с двумя пешками, круглые нарды, и карты без рисунка. В туалетах стало чисто, «авторитеты» перестали ебать «петухов», предпочитая проводить время в компании вакуумных дрочилок, или играя в настольные игры. Прекратились драки и поножовщина.
Все эти новшества не понравилось руководству зоны, так как не способствовали укреплению «дружественных» взаимоотношений между «шнырями» и «авторитетами», и нарушали установленный годами порядок жизни.
Я не вылезал из карцера, и чтобы жизнь моя на зоне не превратилась в настоящий ад, я устраивал турниры по футболу, при помощи хлебных мякишей, и высушенных макарон. Результаты матчей я выцарапывал обломком оловянной ложки на стене карцера.
Однажды ночью, меня разбудил охранник, велел мне одеваться, вывел за пределы зоны, и сказал, чтобы духу моего здесь больше не было. Это распоряжение его начальника. Так он сказал.
Я стал скитаться в поисках приюта, пока однажды, меня не подобрал бродячий цирк шапито. Впрочем, всё было не совсем так.
В один из дней моих скитаний, я попытался украсть из дурно пахнущей палатки шампур с шаурмой. Я оторвал его от основания, пока продавец отвернулся за лавашем, и бросился бежать. Меня преследовали двое азербайджанцев, угрожая надругаться надо мной и моими родственниками. За родственников я не боялся, ведь найти моих близких, практически не возможно, а вот за себя было страшно. Но отступать я не собирался, потому что не ел к тому времени дня три или больше.

Я пробежал пару кварталов, и немного оторвался от преследователей, когда меня неожиданно схватили за руку и увлекли в темноту арки, выходящей во двор. А затем в подъезд заброшенного дома.
Моей спасительницей оказалась молодая девушка, с рыжими волосами, конопатым лицом, совсем без ресниц и бровей, зато с внушительного размера грудью.
Она тут же вцепилась зубами в ещё дымящийся конус нарезанного мяса, и с рычанием принялась отрывать от него куски. Я аккуратно воткнул шампур между рассохшимися створками окна, и девушка, нагнувшись вперёд, снова впилась в мясо своими молодыми зубами.

Вид этой рыжеволосой бестии возбудил меня, и я, встав на колени позади девушки, медленно приподнял её короткую юбку, и приспустил розовые, застиранные трусики. Потянув носом, я почувствовал удушливый запах подгнившей рыбы, а коснувшись языком её промежности, ощутил во рту горечь. Почувствовав моё прикосновение, девушка чуть присела, раздвинула бёдра, при этом, продолжая с рычанием поедать мой трофей. И вдруг, начала мочиться. Даже не мочиться, а просто-напросто ссать. Да, именно ссать, как делают это коровы, или алкоголики, обпившиеся пива. Самозабвенно и обильно. Я еле успел отскочить в сторону.
Дождавшись, когда девушка справит нужду, я расстегнул брюки, и обхватив её за ягодицы, вошёл в её мягкое и влажное нутро. Девушка зарычала, но не захотела отпустить мясо. Я размеренно вгонял в неё свой истосковавшийся по женщинам, член, а она, немного успокоившись, заурчала уже более миролюбиво. Вскоре, я обильно кончил в неё, застегнул брюки, и устало присел на подоконник. Есть мне уже не хотелось, да впрочем, еды уже и не было. Моя новая подружка выпрямилась, облизала шампур, раскатисто рыгнула, и обхватив руками за шею, стала мычать мне на ухо что-то бессвязное.
Затем она отвела меня за руку к круглой палатке цирка, на городской площади, и я стал жить в вагончике на колёсах, занимаясь уборкой в клетках с животными, стиркой и ремонтом цирковых костюмов, а по ночам, обслуживанием моей рыжей бестии, Марты, немой гимнастки, и дочери хозяина шапито. Так продолжалось несколько лет.
Днём я работал, ночью трахался, и только вечером, между этими двумя занятиями, у меня было время подумать о себе и о своей жизни. Я вспоминал Лизаньку и майора Заступина. Мне хотелось улететь на Альфа Центавра вместе с ними. Мне хотелось бежать без оглядки, бросить Марту, и этот опостылевший цирк, но я не мог. Не мог, потому что, два года назад, убирая клетку со львом, я потерял ногу, и кусок жопы. Вторую ногу мне в тот же вечер отгрызла моя вечно голодная сожительница. Кроме всего прочего, меня разыскивала милиция и азербайджанская диаспора. Ведь шаурму мне так и не простили. Конечно, я отрастил бороду до пояса, и потерял ноги. В таком виде меня трудно будет узнать, а вдруг,… если меня поймают, мои глаза не смогут соврать. Они будут кричать, «Да! Да, это я украл!»…
И все-таки я решился на побег. Проснувшись однажды ночью, я неслышно поднялся с постели, выкрасил бороду и волосы на голове в канареечный цвет, и выкатив из конюшни, заранее припрятанную каталку, пустился в бега.
Я продирался через азербайджанские пикеты на дорогах, прятался в лесах от нарядов милиции, клоунов и гимнастов шапито, преследовавших меня, верхом на слонах. Через какое то время, преследователи отстали. Я вновь ощутил запах свободы, и устремился к истокам. Туда, откуда всё началось.
То, что я увидел, ничуть меня не разочаровало, а наоборот, в какой-то степени, даже обрадовало. Дача была достроена, и даже более того. Вместе с появившейся четвёртой стеной, дом вырос ещё на три этажа вверх, и наверное, на столько же вниз. В огороде, ранее пустом и заброшенном, росли огромные тыквы и кабачки, в металлопластиковых теплицах румянились сочные помидоры, и даже ананасы и манго. Вокруг дома резвилась стайка детей, как две капли воды похожих на мою жену, и на председателя местного поселкового совета.
Я сколотил небольшую будку, и притворяясь собакой, прожил несколько лет рядом со своим (бывшим) домом, наблюдая за царящей в нем идиллией. Дети кормили меня три раза в день, и даже моя бывшая жена пару раз подходила к будке, вглядывалась в глаза, задумывалась на мгновение, и уходила, пожимая плечами.
Я не знал, и даже предположить не мог, что меня всё это время искали. А, как известно, кто ищет, тот в конечном итоге находит. Нашли и меня, но не милиция, и не азербайджанцы. Нашли меня Лизанька и майор МВД Заступин.
Невеста моя, не дожидаясь повторного захоронения, сбежала из морга, и наводила справки, долго и кропотливо. Выяснила адрес зоны, где я отбывал наказание за несовершенное преступление, побывала и в цирке шапито, и наконец, в один прекрасный день, появилась перед моей будкой.
А майор Заступин, вовсе и не выбрасывался из окна, а всё это время был на лечении в психоневрологической лечебнице Солнечногорска. После удачно проведенной лоботомии, он покинул больницу, и так же как и Лизанька, занялся моими поисками, одновременно не забывая о проекте всей его жизни.

В один день, рука об руку, они и появились перед моим скромным убежищем. Ослеплённый лучами солнца, и не имея возможности разглядеть лица подошедших, я высунул голову из будки, и залаял.
Описывать радость встречи не буду, дабы не утомлять читателя. Скажу только, что корабль к тому времени был уже готов. На меня надели скафандр без ног, на Лизаньке был такой же блестящий наряд, как и у меня, но с одной рукой, и только Заступин был при всех своих конечностях, поэтому, единогласно и был избран капитаном космического корабля.

Когда наша процессия продефилировала по центральной улице дачного посёлка в сторону болота, где стоял наш корабль, укрытый от посторонних глаз валежником, изумление моих родственников, и бывших знакомых трудно было описать. Каждый хотел взять у нас автограф, или сфотографироваться на память. Мы разрешали, мы не держали зла на людей, мы готовились к лучшей жизни. Только, почему-то в самый последний момент перед отлётом, эмоции взяли верх над моим разумом. Я не удержался, открыл иллюминатор, и обращаясь к толпе, заорал:
-Да ебитесь вы все колом, скоты!

Copyright © vpr 27.02.08