Ну, я не знаю... Тут про баб просили...

Ага, сам того не ожидая, поймал таки Витюша Музу за сиську. А для творческого человека, это кое-что да значит...

Накануне Витюша чувствовал, что непременно должно что-то произойти особенное. Сладостно замирало под сердцем, лихорадочное нетерпение съедало его и какая-то торжественность, приподнятость, праздничность, сменяя друг друга, не покидали. Время вдруг то останавливалось совсем на месте, а то начинало нестись с какой-то сверхсветовой скоростью. Раз пятнадцать Витюша курил на балконе, и проказницы звёзды заговорщицки подмигивали ему и хихикали. Ночью так и не удалось заснуть. 

Наступило утро и неожиданно, как говорится, пошла масть. И усталости не ощущалось. Всё спорилось, выходило само собой, и, причём самым наилучшим образом. Вот за какое бы дело Витюша не брался. И яичница не подгорела, и кофе не убежал, и на столе не насорил крошками. Витюша даже не задумывался, как ладно всё складывается, принимал происходящее, как должное. Вдохновение! А потому он по наитию свыше сгонял в магазин и припёр пленённую там бутылочку вина, фрукты, конфеты.

И когда всё принесенное заняло временные, поджидающие места, раздался нетерпеливый звонок в дверь, и Витюша открыл, и не удивился нисколечки. На пороге стояла Муза во всём своём великолепии. На высоких каблуках, в обтягивающем сиськи топике, с короткой стрижкой. Глазищи огромные, в пупке шарик золотой поблёскивает...

Вначале они пили вино, курили и разговаривали о чём-то общем, не относящемся к постели, пытаясь преодолеть первую неловкость, и жевали шоколадные конфеты, шурша фантиками, когда возникало длительное молчание. Витюша тут же пытался что-то рассказывать, смешное, принимаясь нарезать апельсины, чтобы заполнить паузы, и при этом косясь на диван. Но постепенно освоились, попривыкли, и потеплело внутри, и воздух наполнился магнетическим электричеством.

А потом она сидела у него на коленках, а он держал её за немаленькие, в общем-то, обнажённые сиськи. Нежненько покручивал пальчиками соски, от чего они делались твёрдыми, ласкал кончиком языка, меленько покусывал. От Музы исходил какой-то волшебный, пленительный аромат, круживший голову и напоминавший нечто неуловимо знакомое. И надо бы ещё подумать, что кружило голову сильнее - выпитое вино или этот аромат. Муза смущённо поеживалась, улыбалась и всё больше молчала, боясь спугнуть то невидимое, трепетное, установившееся между ними. Её нежная, гладкая и матовая кожа, особенно у подмышек и на животике была упругой и необычайно тёплой. У подмышек тоже приятно пахло. Мельчайшие, почти невидимые глазу светлые волосики на бёдрах Музы создавали ореол свечения - стоило только Витюше прижаться лицом почти вплотную к обнажённой девушке, близко-близко, и смотреть, проскальзывая взглядом по поверхности тела на свет...

Обычно сдержанный и скупой на слова Витюша, болтал без умолку. Его несло. Он  поминутно порывался что-то сообщить нежное, необычайно важное, объяснить захватывающие его чувства, но Муза нежно закрывала ему рот влажными губами и продолжительными поцелуями, а Витюше не оставалось никакого иного выбора кроме, как ласкать её, сжимая крепко в обьятиях, ласкать...

Муза благодарно принимала и ценила знаки внимания, оказываемые ей нетерпеливым, Витюшей, она осознавала и ответственность за свой визит и то, как отзовутся эти проведенные наедине с ней часы в творчестве Витюши. Ведь ничего не проходит бесследно. Муза от всего сердца надеялась, что после её визита, Витюша замахнётся на нечто великое, значительное.

Вот только она никак не могла определить род занятий приятного ей творческого мужчины. Но рано или поздно она бы его определила, если бы не вернулась неожиданно на два дня раньше, запланированного Витюшина жена, почему-то сразу невзлюбившая гостью и не выгнала бы Музу из квартиры на ночь глядя. И у Витюши тут же пропало вдохновение...

2007 год

Степан Ублюдков. Графоман, человек не творческой профессии.