А у дельфина, взрезано брюхо винтом
Выстрела в спину, не ожидает никто…


Бескрайняя, выжженная зноем пустыня, слепящее бельмо разъярённой звезды. И ворон!?
Чего ты высматриваешь, что видишь с высоты? Охотишься? На кого?

Человек полз почти на одних руках. Сорванные ногти уже не болели, содранная с мясом кожа, эти псевдопальцы уже не кровоточили. Безобразные раны прижёг раскалённый камень пустыни и обработал вместо корпии огнедышащий песок. Воспалённые глаза, наполовину прикрытые веками, не видели. Человек полз по внутреннему компасу, по азимуту заданному единственным стремлением. Жить!
                                                                        ***
…мама, она такая красивая в этом летнем платьишке. Она самая красивая во дворе, нет, в мире! – Мама, а можно я дам оленёнку булочку? У него такие бархатные губы, ой, щекотится…

На батарее, нету снарядов уже,
Надо быстрее, на вираже…..

Руки автоматически, раз за разом подобно манипуляторам робота выдвигаются вперёд. Скрюченные, похожие на когти пальцы, чёрные и охрипшие от боли, захватывают пядь ненавистной, прокалённой тысячелетиями земли. Мышцы сокращаются. Мешкообразные ноги-прилипалы тоже стараются, - толку то.
                                                                        ***
…у Вовки Емели из четвёртой квартиры умер батя. Дядя Витя смешной алкоголик, добрый и хулиганистый. Это он, показывая нам, как правильно бьётся пенальти, разбил у Микрюковых окно. Как мы убегали! Дядя Витя обогнал всех!
                                                                        ***
Ворон туго знал своё дело. Ждать! Пища выдыхалась, на каменистой почве за ней уже не оставалось тех кровавых отпечатков, которые привели сюда птицу. Пища ещё двигалась, но это были движения приговорённого, судороги потенциального трупа. С влажными сладкими глазами…

Даже в дозоре, можешь не встретить врага,
Это не горе, если болит нога.
Петли дверные многим скрипят, многим поют…

Жить! Во что бы то ни стало! Вопреки этим пескам, этим древним, похоронного вида горам. Этой проклятой стране, за защиту ответившей пулей. За защиту? Высоцкий дополз бы, он всегда доползал, вопреки, назло, впадло!

…чужое в прок не пойдёт, - говорила бабуля. Зато яблок нажрались от пуза. Когда удирали через забор, Валерка Черепанов (Череп) порвал штаны. Мать ему не простит. Одна горбатится, без бати. Яблоки ели за гаражами, а когда пресытились, кидались ими. Во рту скрипит. Саднят отбитые зеленцами зубы. Полдня срали, как из автомата. К вечеру выползали на улицу зелёные, как те яблоки. Сидели на лавке, когда пришел пьяненький Серёгин батя и принёс с собой целую сетку, килограммов пятнадцать магазинских яблок. Спелых и красивых. Емеля убежал срать…
                                                                        ***
У Льюиса Лямура герой ползёт через Мексиканскую пустыню и чтобы не сдохнуть жрёт мякоть кактусов. Кактусы, ау! Полцарства за кактус…

Человек, вернее то, что от него осталось, жалкие объедки солнца и такыра, сделал ещё несколько гребущих движений. Подтянулся на руках-щупальцах и, провалившись в пустоту, рухнул с небольшого обрыва в реку. Вода! Бесценный дар богов, несущая жизнь, дарующая спасение. Вода!
Когда он не смог больше глотать, он просто оставил рот открытым, и жизненная влага вливалась в него самотёком. Волосы пили воду, уши, глаза, нос…
Насытившиеся глаза увидели отблеск металла на том берегу. Чьём? Кто-то бежал в его сторону. Ожившие уши поймали звуки, голоса. Язык, какой язык? Пушту, дари? Матерятся, бляяя, наши…

Многие лета - тем, кто поет во сне…


Ворон сделал несколько кругов, обозревая финальную сцену. Набежали, убогие и медлительные, как черепахи. Надо было начать раньше, хотя…. Потому он и прожил столько лет на этом свете, что всегда был осторожен. Взмахнув могучими крыльями, птица стала подниматься в знойную высь, превратилась в точку и исчезла.


- Ну, ты даёшь братуха, если б кто рассказал, не поверил бы. Это сколько же ты прополз? Прапорщик поменял на лбу влажный компресс. Ледяная прохлада напомнила о воде и непослушные губы каркнули: - Пить…
Фельдшер поднёс к его рту кружку с водой и осторожно напоил. Затем невесело усмехнулся и сказал: - Ты братишка сейчас всю жизнь на воду молиться будешь, я про такое слыхал. Но как же ты всё-таки выполз, что тебя довело, дотащило?
Растрескавшиеся, с запёкшимися кровью трещинками губы вновь шевельнулись. Прапор нагнулся ниже и услышал одно единственное слово: - Парус…

28.11.07 г.  Е.Староверов.