Этот парень стоял на проспекте Мира у витрины бутика. За его спиной улыбался манекен в красном вечернем платье. Маша еще подумала: что это он домой не идет, поздно же, холодно.
    Парень был высокий и красивый — бритая голова, широкие плечи, сильные ноги в подвернутых джинсах и тяжелых ботинках на толстой подошве. Маша остановилась, делая вид, что рассматривает платье. Парень тоже изучал ее: мелкая, метр пятьдесят, глазки-щелочки, розовая прядь в черных прямых волосах, кривенькие ножки в розовых колготках. То ли кореянка, то ли вьетнамка — хрен разберешь.
    — Слышь, девочка! А чо это ты тут одна шляешься?
    Маша покраснела и отвернулась.
    — Слышь, чо говорю? Тебе сколько лет?
    У Маши екнуло сердце и промокли трусы.
    — Нисколько! — Она бросилась наутек.
    Прохожие не обращали внимания на бегущую девочку. Маша пробовала хвататься за людей, ее отталкивали, она снова цеплялась за кого-то в надежде, что парень отстанет. Какая-то тетка в норковой шубе сама шарахнулась от нее и упала. Впереди маячил синий огонек милицейской машины, девочка налетела на открытую дверь:
    — Там скинхед! Он хочет на меня напасть!!!
    — Да ну? — удивился жирный гаишник. — И где твой скинхед?
    — Там! — Она оглянулась по сторонам. Бритоголового парня не было.
    Менты смотрели на нее как на идиотку. Маша тяжело дышала.
— Где? — раздраженно спросил тот, что за рулем.
— Он за мной гнался!
— Пальцы убери? — Жирный уже хотел захлопнуть дверь.
— Не уберу! — Маша шмыгнула носом.
Из рации послышались какие-то неразборчивые слова, потом их заглушили помехи и наступила тишина.
— Че это за хрень? — Водитель щелкнул по мембране. Рация не работала. Приборная панель погасла.
— Поехали, Серега. — Велел жирный.
— Ага, щас! — Водитель повернул ключ зажигания. — Выйди, глянь: горят габариты?
— А ну брысь! — Гаишник отпихнул Машу и вылез, кряхтя как огромный серый медведь.
    — Не горят! — Изо рта гаишника вылетело облачко пара.
    Девочка дернула его за рукав.
    — А ну пошла отсюда! — взревел мент.
    И Маша пошла. Шагов через сто на груди завибрировал мобильник — мама спрашивала, где она шляется.
    — Домой иду. — огрызнулась Маша.
    Мама не успела ответить, в трубке что-то завыло и экран погас. Маша долго давила на кнопку, но телефон не включался, как будто сел аккумулятор. На проспекте стало темнее, фонари мигали бледно-желтыми огоньками.
    Маша прибавила шагу. Свернула у театра, перебежала площадь — ни одной машины, фонари не горят, все как вымерло. Впереди виднелись огни улицы Карла Маркса — она понеслась туда, скользя по тонкому октябрьскому льду. Может, удастся поймать маршрутку.
    На Карла Маркса машины стояли с потухшими фарами, водители громко матерились. Фонари то вспыхивали, то гасли по цепочке, как елочные гирлянды.
    Площадь Революции тоже была набита заглохшими машинами. Временами одна из них вздрагивала, габариты загорались на секунду и снова выключались.
    Слева, за деревьями центрального парка, фонари светили ярко и ровно, даже на колесе обозрения переливались огоньки. Значит, там проблем с электричеством нет — решила Маша. Идти придется дольше, зато когда светло, не так страшно.
    Народу в парке было немного — подвыпившие компании, дрожащие от холода парочки, алкаши-одиночки. Под каблуками хрустел песок, с неба падали редкие снежинки. Маша надела капюшон — у нее озябли уши.
    — Попалась, коза?
    Маша задрыгала ногами, пытаясь отбиться.    
    — Че ты как дура, я ж хотел до дому проводить. —  Парень ослабил хватку. — Еще скажи, что ты этого сама не хотела.
    — Не надо меня провожать! — Маша побежала к набережной.
    Снег повалил сильнее, в рюкзачке за спиной громыхали диски «Токио хотел», «Иммортал» и «Кридл оф филс», Маша от холода почти не чувствовала ног.
    Впереди сиял ослепительный свет, снежные хлопья падали как-то странно, не вниз. Они словно скользили по дуге, обтекая огромную невидимую полусферу.
    — Стой, дура! — крикнул парень.
    Фигурка девочки влетела в этот свет как в молоко. Снег все падал и падал с вершины купола, парень осторожно потрогал пальцем его невидимую поверхность. Внутри было очень тепло, как будто Господь Бог собрал всю электроэнергию в городе, чтобы отапливать воздух.

* * *

    — Вытяните руку. — Скомандовал кто-то.
    Скинхед зажмурился и сделал шаг вперед, в молоко. Протянул руку, толком не понимая, зачем это нужно.
    — Да не ты! Она пусть вытянет руку.
    Парень сообразил, что он это на самом деле не слышит, фразы всплывают у него в голове, как при синдроме Кандинского-Клерамбо. Чуть подальше, за парком — психушка. Как бы не загреметь туда…
    — Девочка, вытяни руку! Возьми скарификатор с желтого маркера, уколи палец и выдави одну каплю крови на синий.
    — Что такое скарификатор? — пискнула девочка.
    — Железка такая. — пояснил парень. — Ты чо, кровь на анализ никогда не сдавала?
    — Да-да, возьми железку. — обрадовался голос.
    — Господи, сделай так, чтобы я на самом деле не лежал сейчас в снегу и не замерзал. — попросил скинхед. — Верни мне нормальное ощущение реальности, и ныне, и присно, и во веки веков. Аминь.
    Девочка хихикнула.
Если бы он мог, он бы нашел ее в молоке и отвесил хорошего пинка.
    — Молодой человек, девушка тоже воспринимает ваши мысли. — предупредил голос. — Пожалуйста, не пугайте участницу эксперимента Подождите снаружи.
    — Я и здесь подожду.
    — Как хотите…
    Голос замолк минуты на две, потом продолжил:
    — Поздравляем, такой генетический код нам еще не попадался.
    Маша почувствовала, что ее трусы снова намокли. Еще неизвестно, что с ней сделают пришельцы, если у нее этот самый редкий код.
    — Не волнуйтесь, предмет нашего исследования — ваша лингвистическая компетентность.
    — Чего? — Маша сжалась.
    — Объясняем. Мы специально выбрали этот город. Нам нужно снять материал с носителей редких, исчезающих языков. Кто по национальности ваши родители?
    Машины родители были чистокровными эвенками, папа этого очень стыдился и когда-то взял фамилию Иванов. Маша врала в школе, что они корейцы. Быть корейцем все-таки не так позорно, корейцы — цивилизованные люди, они плееры, телики и компьютеры делают.
    — Отлично, эвенки!
    — Я не эвенка! — Крикнула Маша. — Я русская!
    — Сосредоточьтесь. Думайте об эвенках. Нас интересует все — быт, обряды, фольклорные тексты.
    У Маши заложило нос, на глаза навернулись слезы:
    — Не знаю я никаких эвенок! Я в городе живу, а они в чумах сидят и на оленях ездят! Я про них ничего не знаю! Я домой хочу!
    — Ну хоть что-нибудь… Воспоминания… эээ… детства… У вас есть дедушка или бабушка?
    Маша вспомнила, что когда ей было пять лет, они с папой ездили к бабушке. Сначала на машине, а потом плыли на катере по какой-то широкой реке мимо высоких рыжих каменных столбов. Она еще спросила, зачем их здесь поставили, а папа объяснил, что это на самом деле очень старые скалы, они стали такими из-за выветривания. Там водилось очень много мошкары, которая больно кусалась, поэтому приходилось мазаться специальным кремом.
    Бабушка жила в каком-то поселке, у нее был деревянный дом с туалетом во дворе. Она была некрасивая, с коричневой морщинистой кожей и узенькими глазками, похожими на гнутые булавки. Хотела накормить Машу лепешкой, которая сильно воняла рыбой, и предлагала невкусное молоко. Маша есть не стала, и папе пришлось ехать в магазин, который был в соседнем поселке.
    — А с бабушкой ты разговаривала на каком языке? — спросил голос.
    — На русском, на каком же еще…
    — Но ты слышала какие-то слова на эвенкском?
    — Я не знаю! Я не помню! — Маша разрыдалась.
    — Какой-нибудь стишок? Песенку?
    — Я не знаю! — Маша затопала ногами. — Отстаньте от меня! Если вам нужны эвенки, идите в тундру!
    — Мы никуда не ходим. Просто аккумулируем вашу энергию в одном месте и надеемся, что там в это время будут люди. Снимаем данные и всё. В тундре аккумулировать нечего. Разве что гроза начнется. Мы понятно объясняем?
    — Ну, аку… это… сделайте еще! Пусть на этом месте кто-нибудь другой будет! — Всхлипнула Маша.
    — Мы не можем это делать часто. Большие затраты. Нам искренне жаль, что вы так… некомпетентны.
    Маша перебирала в памяти все, что знала об эвенках. Вспомнила, что в прошлом году говорили на уроке краеведения:
    — Я не виновата! Это из-за коммунизма! Они уничтожали нашу национальную самобытность!
    — Уничтожали?
    — Да! Они спаивали эвенов, а когда эвены шли на охоту, русские на вездеходях ездили по святым местам и насиловали эвенок. А еще у эвенков есть какой-то ген есть в крови, поэтому эвенки быстро становятся пьяными и потом сильно болит голова. Поэтому водка их убивает. А еще русские ловили эвенок и делали им операции, чтобы они детей не рожали, а тех детей, которые уже родились, они ловили и отправляли в интернат, а там их били линейкой по пальцам, чтобы они на своем языке не говорили! И так коммунисты почти всех лесных эвенков истребили, а выжили только те эвенки, которые жили в крупных городах.
    — Ты совсем дура? — спросил второй голос. Он как бы не спрашивал, а утверждал, что она на самом деле и есть дура. Это он только из вежливости спрашивал, дура она или нет.
    — А ты расист. — осмелела Маша. — Это такие как ты убивали и насиловали эвенок. Потому что коммунизм — это на самом деле фашизм. И еще вы считаете, что все остальные народы тупее, чем вы, а на самом деле фашисты и есть тупое быдло.
    Голос попросил бритоголового не мешать, потому что культура русских достаточно хорошо изучена. Ему лучше признать факт геноцида малых народностей.
    — Хуясе малая народность! Они и в Монголии, и в Китае живут! Их там как собак нерезаных! — возмутился скинхед.
    — Собак нерезаных? — переспросил голос. — Жестокость по отношению к животным?
    — Это я фигурально выразился. Как собак нерезаных — значит «много». Вот селькупы какие-нибудь — это действительно малая народность. Если подождете, я в домой схожу, словари принесу. Их, между прочим, коммунисты составляли. Еще по истории, по фольклору могу принести. У меня мать этим занимается.
    — Мы не можем ждать. Если вы что-то знаете, вспоминайте сейчас.
    — Знаю, учил… В доме пионеров был такой кружок, мы этническую музыку слушали… Я даже играл на варгане… Знаете, что такое варган?
    — Время, время…
    — Щас… Я не компьютер, чтобы все помнить… У них такой поэт был, Николай Оёгир. Известный стишок, я его для какого-то выступления задолбил:

Эсипты эр дюлув нямапчу одяран,
Нэкунэн осиктал тар дэдув локовчол.
Эвэнкил индэтын дылача эмэчэ,
Донгото дуннэнгив дылачат унилчэ.

Эси эр дюкчадув хэгды ин индерэн,
Москва горотдук орорво таскитла.
Ленин-кун эмэвчэн эр инмэ миттулэ,
Дуннэдук угирчэн аяла индулэ.

Дюлави эридем кэтэе илэлэ,
Дюлави дуннэлэ — эвенки бикитлэн.
Эвэды гулувун нямалан эридем,
Упкаттук эмэктын эвэды дуннэлэн.

    — А перевод?!!
    — Сейчас, сейчас… Их переводили. Может, даже эта дура читала. Если она вообще читать умеет…
    Маша подумала, что она совсем не дура. Она не виновата, что всем насрать на этих дурацких эвенков.
    — Перевод!!! Нам нужен перевод!!! — Голос звучал слабее, как будто пробивался сквозь вату.
    — Подождите, я щас вспомню!
    
Молоко вокруг словно разбавили водой, появились очертания веток, скамеек, фонарных столбов. Становилось все холоднее, Маше на нос упала снежинка, потом другая. Постепенно молоко совсем исчезло. Девочка стояла в центре песчаного круга с невысоким снежным бортиком. В двух шагах от нее лежал тот самый парень. Глаза скинхеда были открыты, но он как будто ничего не видел и беззвучно шевелил губами, говоря с теми, из молока.
— Вставай, замерзнешь. — Маша тронула его руку кончиком ботинка.
— Убирайся. — прошептал парень.
— Вставай! У тебя крыша поехала, что ли? — Маша схватила его за шиворот и попыталась поднять, но его тело было слишком тяжелым.
— Я вспомнил! Нынче в чуме моем и тепло, и светло. Светят звезды, как сестры родные. Над эвенками доброе солнце взошло, растопило пути кочевые…
— Ну и валяйся тут! — сказала Маша. — Руки-ноги себе отморозишь.
Она проверила, цело ли содержимое рюкзака. Диски «Токио-хотел» на дороге не валяются, их просто так не купишь. У нее этот диск один на весь класс, все просят переписать. Если бы эта дура Наташка Ковалева не просила дать послушать, Маша бы не вляпалась в это инопланетное говно. Сидела бы сейчас дома и чай пила.

* * *

Руки милиционера ощупывали карманы неизвестного мужчины. Сняли мобильник с пояса, расстегнули «молнию», чтобы добраться до бумажника. Парень был без сознания, когда на него наткнулся местный алкаш.
Когда участковый нашел паспорт, потерпевший открыл глаза и начал бормотать:
— Нынче в доме моем мир огромный живет — от Кремля до кочевий оленьих. Ленин к жизни вернул мой забитый народ и помог нам подняться с коленей. В чум свой гостя введу, как в языческий храм, называемый просто — планета. Все народы зову к эвенкийским кострам со всего необъятного света.
Участковый решил, что это последствия ЧМТ. Пришлось вызвать «скорую».

* * *

Когда Маша вернулась домой, мама с папой еще не успели снять куртки. Оказывается, мама испугалась, потому что везде погас свет, телефон не отвечал, а Маша была одна где-то на улице. Они с отцом обегали весь проспект Мира, там была ужасная пробка. Папа даже сказал, что это похоже на ядерный взрыв — не могли же разом отказать все электроприборы. Но, к счастью, все снова заработало.
Маме на работе дали рецепт ведического сыра, который называется «панир». Надо вскипятить молоко и добавить туда лимонный сок, а потом все это процедить через марлю и положить под пресс. Мама сказала, что это очень интересно — изучать национальную кухню, и после ужина они с Машей попытались сварить этот самый ведический сыр, который едят индийцы.
Из литра молока получилось не больше двух ложек творога, пахнущего лимоном. Папа это есть не стал, сказал, что он не подопытный кролик.
Позвонила тетя Лариса, сказала, в новостях передавали, что над Енисеем видели НЛО. Правда, когда приехали журналисты, НЛО на том месте уже не было, так что репортаж пришлось составлять по рассказам очевидцев. Летающая тарелка зависла над Центральным парком культуры и отдыха, какую-то женщину забирали, чтобы взять у нее яйцеклетку, и отпустили, но она все запомнила.
Мама спросила, не видела ли Маша летающую тарелку.
— Фигня это. Не было там никаких тарелок. — Маша заперлась в ванной и долго чистила зубы.
Позвонила Наташка Ковалева и тоже рассказала про НЛО:
— Прикинь, тебя бы похитили для опытов? Прикольно, да?
Маша снова сказала, что это фигня и никаких НЛО там не было, она сама видела. А той тетеньке, которую похитили, надо голову лечить.

Потом Маша постирала трусы и легла в постель, но никак не могла заснуть. На стенке напротив висела тибетская мандала — на нее надо было смотреть перед сном, мама говорила, что это успокаивает, сосредотачивает внимание и помогает медитировать.
Маша созерцала мандалу и думала, что эти НЛО — дураки. Спрашивали про каких-то никому не нужных эвенков, которые все равно уже вымерли. А она могла им рассказать намного более интересные вещи и даже дать послушать «Токио-хотел».