***лучисто сверкнул вытянутым зеркальным лезвием, взрезав его шею. Со стороны казалось, словно бы у него под подбородком возник чудовищный второй рот, тонкие губы (края) которого приоткрывались совершенно как створки морской ракушки. Раскачиваясь всем туловищем, он опустился передо мной на колени, запрокинув голову назад. Губы-края беспомощно заходили в стороны, с клокочущим присвистом выдувая наружу красные пузыри. Я погрузил задубевшие пальцы в хлюпающее месиво, нащупал крепкий гортанный хрящ, и, взявшись покрепче, резко дернул. Раздался короткий хлопок, похожий на звук лопнувшей бечевки.

Через мгновение яркие лучи света заполнили все вокруг, разодрав картонный купол потолка. Я увидел, что трупы и стены исчезли, а через щели в половицах полезла сочная зеленая трава. Где-то над головой пронзительно зачирикали воробьи, к ним присоедилась воронья дробь, вдалеке послышались детские голоса, смех. Sтало sовсем sветло, и я понял, что это КОНЕЦ***

ЭЛЬДА из тех угловатых бабищ без возраста, коими пичкают залы на эстрадных и юмористических концертах во время съемки для телевидения. Длинные прямые пепельные волосы с пожелтевшими от табачного дыма концами, сползшая вниз живота бесформенная грудь, неподвижное, изборожденное глубокими рытвинами блестящее лицо с мутными выцвевшими глазками, пухлые пальцы-сардельки, вовлеченные в бесконечное суетливое вязание. Женщина-урна. В первый же день знакомства я заметил, что левая рука у нее длиннее правой. Это отталкивающее открытие породило во мне перманентное чувство саднящей брезгливости: с тех пор я старался не заговаривать с ней, не глядеть в ее сторону; каждый месяц, получая новый график, перво-наперво пробегал его глазами, вычисляя, сколько смен нам предстоит отработать вместе.

Нескладная деревенская курица, - она мяла купюры при выдаче выигрышей, забывалась, путала суммы, нервируя клиентов своей заторможенностью. Девочкам-кассиршам приходилось проветривать помещение от странной затхлости – как оказалось, запах происходил от формы Эльды, которую она напяливала на себя аккурат после стирки, не высушив и не выгладив. Женщина-рвота. Она таскалась по залу и воняла протухшей водой, размахивала непропорциональными руками, я отсиживался за стойкой или в комнате отдыха, растягивая обед на часы чтобы избежать случайных нежелательных контактов.

***дыру в стене детской на меня пялится гигантский серый голубь с вывернутыми в стороны крыльями. Черные от крови перья подрагивают от суетливого копошения червей, дымящимися комками валящихся на дощатый пол из раскуроченного птичьего брюха. Малыш сосредоточенно сидит перед тушей голубя на корточках, маленькие ладошки погружены в плотную червяную массу. Почувствовав меня, он резко вскидывается, оборачивается – у него нет ни глаз, ни носа, лишь шамкающая розовая пасть, усыпаная нарывающими язвочками, длинные тонкие руки имеют несколько локтевых сгибов, а вместо ногтей пальцы венчаются крюкообразными наростами – и прыгает, легко***

- Я сказал пива мне налить, ты че, блядь, глухой? – тишина зала порвана вклочья. Кажется, я опять заснул на работе. Закатанные по локоть рукава пиджака представляют испрещенные синим руки, упершиеся в стойку бара жилистыми кулаками. Олегатор говорил мне, что Смык в городе, но тогда я не придал этой информации должного значения. Дрожащей рукой разминаю «тревожную кнопку», понимая, что охрану я все равно не вызову. Его выволокут на улицу, а через час он вернется и убьет меня.

Унижение – специфика рабочего места. На собеседовании Олегатор говорил мне – если тебя посылают нахуй, ты киваешь и идешь. Молча. Отвечать нельзя. Так и теперь – я «хаваю». У Смыка четыре судимости: вымогательство, грабеж, убийство, убийство.

Но сегодня инвентура. Склад, касса – все под замком, и я молча превращаюсь в статую, стараясь унять предательски рвущуюся наружу панику. Промямлив что-то невразумительное про «летние дни», я так парализован страхом, что ничего толком не могу объяснить.

- Казино закрыто, - обреченно выдавливаю из себя пустые слова, подавшись назад к бару. Никто не поможет, когда он будет меня бить. Два года назад меня сильно отпиздили прямо здесь; тогда один из клиентов обблевал аппарат и я вывел его на улицу, а на следующий день он пришел с компанией и меня отхуярили на глазах у всех. Какие-то кости срослись неправильно, и хотя хромота моя едва заметна, мне на раз выдали справку об инвалидности.

***проще, естественней. Реалистичней. В кромешной темноте я хохотал, звонко хлопая себя по коленям. Приплясывая и улюлюкая, неистово бился в истерике, припадая то к стенам, то к полу; меня рвало клубничным муссом, а из носу тек горячий шоколад. Мерзавец выколол мне глаза и теперь забавлялся со мной, слепым и слабым, швыряя из стороны в сторону как пушинку. Я проебал всю хуйню. Я чувствовал, как кладбищенский мох покрывает мою усталую плоть.

Но я не собираюсь умирать. СЕЙЧАС я встану. Главное – не вестись ни на что. Это у него нет глаз, не у меня. Я свои просто закрыл. Оп!

Вот он. Беспомощный слепой мальчик. Страшно ему, не мне. Пришел твой час, Артур Пьюти! Вытаскиваю из-за пазухи***

КОВРОВОЕ покрытие пахло сигаретами и ногами. Эльда кудахтала вокруг моего изуродованного лица, а я в очередной раз думал о том, какое я ничтожество, как я орал НЕ НАДО ПОЖАЛУЙСТА НЕ НАДО пока не отключился. Позорище.

Эльда рассказала, как Смык что-то говорил мне, потом резко вытащил меня из-за стойки, бросил на пол и стал избивать. Она закричала, выбежала из кассы и набросилась на него сзади, вцепившись ему в лицо. Он стряхнул ее с себя, развернулся для удара, и тогда она всадила ему в пах стальную вязальную спицу, которую прихватила с собой. Эльда сказала, что спица прошла очень глубоко. Смык изумленно уставился на торчащий из брюк предмет, завизжал, как свинья, и, извергая проклятия на русском, ломанулся к выходу. Спустя некоторое время ей удалось вернуть меня в сознание.

Эльда рассказала, как в деревне, где они с матерью жили до распада Союза, ходила биться между собой местная шпанюга. Кистени из железнодорожных гаек. Спиленые черенки лопат, прошитые винтовыми гвоздями. Заточенные велосипедные спицы, смазанные скипидаром.

Мы сидели с Эльдой на полу, обнявшись, я плакал из-за своей беспомощности, а она тихонько гладила меня по слипшимся от крови волосам, рассказывая что-то на эстонском – что именно, мне было неважно.

***руку, правой наощупь иду по извивающейся стене к следующей двери. Странно то, что мебели нет вообще никакой... поверхности грубые, шершавые... как в хате. Стрёмно.

И вонь, блядь. Когда я тусил с бомжами, мы жили в подвале одного мажорного дома, и, в общем, там в вентиляционной системе застрял голубь. Он был здоровый, что твой баклан; почти сутки мы лежали и слушали, как он трепыхается и кричит где-то далеко в шахте. А потом он перестал, а еще через время он начал жутко вонять. Здесь пахнет также как тогда.

Мусор повсюду: бумажные, картонные упаковки, целлофан, кожура. Огромная куча мусора прямо посредине помещения, инстинктивно я лезу в нее, продираясь сквозь яичные скорлупки, обломки пластмассы, гандоны, бутылочное стекло; щемлюсь все глубже, опускаясь много ниже уровня пола, я как пиздатый крот ползу, пока руки не проваливаются сквозь***

ЧЕМ больше мы пили, тем быстрее мы сближались, как нравственно, так и физически. Когда я рассказывал, как подростком торговал амфетаминами, и мои «друзья» написали на моем балконе ЗДЕСЬ ЖИВЕТ КОСТЯ БАРЫГА – я держал ее за руки. Когда она рассказывала, как подписалась на тесты косметических препаратов, приведшие к многочисленным воспалительным заболеваниям кожи, из-за которых она три года пряталась в четырех стенах – она уже сидела у меня на коленях.

А когда я сказал, что означает ее эстонское имя Elda по-русски – она расхохоталась, обнажив побитые парадантозом десна. А потом мы стали целоваться.

Я притворялся гораздо более пьяным, чем был на самом деле, пытаясь скрыть волнение, так как был девственником. То есть, я вроде как дважды трахался, но оба раза все закончилось ничем – мои партнерши бросали действо на полдороге, открыто издеваясь над моей половой безграмотностью.

Тем не менее, окончательно обыдлев от спиртного, я стал лапать ее огромные сиськи, че-то там лазить ей в трусы, всячески доказывая всю серьезность своих намерений. Она приспустила штаны и я, наконец, смог как следует разглядеть женскую пизду. У Эльды она была красная и сухая.

***в канаву, перевернулся на спину и откупорил флягу. Водка пошла не в то горло, я громко закашлялся и тут же заработал пинок в корпус. Спустя мгновение вновь воцарилась тишина, постепенно наполняющаяся редким стрекотом кузнечиков, томным гулом железнодорожных путей, едва ощутимой музыкой, льющейся за несколько садовых отсюда:

люби и бууудь любииимой нежноо
не пей с утраа холоодный квааас
припомни каак был моолод брежнеев
и горбачев лелеееял нааас

Бывает, находит жесткая паранойя, типо все здесь замерло и притаилось, ждет, когда ты где-нибудь проебешься. Дудки! Главное – не вестись ни на что. Я спокоен как слон, хоть мокруха мне доселе вдиковинку. Витька рассказывал всякое про свои дела в Горках, на Понтонной, в Ижорах. Витька настоящий маньяк. А мне просто похуй.

красива бууудь легкааа и тонкаа
чтоб гордо гооолуби кругооом
воссели прям на подоконник
к тебе к стеклуу прижаавшись лбооом

Было слышно, как в доме работает телевизор, как запирают входную дверь, дергают ручку, вынимают ключ из замка. Я зайду через веранду. Слева там баня встроенная, дверь прямо, коридор и сразу детская.

как цыгааанский бароон гооворииил
ааяяяяя яяяяааа
как то дооочь своою зааамуж я выдаам
аяяяяя оёёё
да как доочка мояяя
пооолюбииила ментааа
как найтиии в ситуааации выыхоооод

Шли минуты, я лежал на спине, а надо мной, перешептываясь пожухлой листвой, неспешно раскачивались тучные кроны деревьев. Мне вдруг захотелось помахать им в ответ.

- Свет погасили! – Витька приподнялся на локтях и зашипел: - Давай, пошел!

Присев на корточки, я засеменил через участок к дому. Рукоять стала липкой и сколькой, переложил трехгранник в левую***

ПРОСЫПАЮСЬ от холода и омерзения, еще пьяный. Эльда спит, прижав меня своими разными руками к рыхлой груди. Осторожно высвобождаюсь из липкого плена, одеваюсь, выхожу.

Выхожу, значит, из казино, минуя ларек с гамбургерами степенно бреду сквозь старый парк на троллейбусную остановку. Вроде уже должны они пойти, почти пять утра. Черные февральские небеса порошат густыми хлопьями мокрого снега. В детстве я очень любил снег и зиму. Мы жили в крошечном городке Палдиски, особых развлечений там никогда не было. После ужина, когда предки падали под голубой экран, я съедал пару таблеток, брал плеер с Джоном Колтрейном или Майлзом Девисом и отправлялся на многочасовые прогулки по дачным кооперативам. Жрать колеса в репу я себе позволял только зимой, в по-настоящему снежные вечера, считая, что этими незамысловатыми самоограничениями приторможу развитие в себе наркомана. Сегодняшнее утро идеально вписалось бы под мои давешние расклады. Столько снега вокруг! Зачерпнув ладонью горсточку, отправляю мокрый комок в рот, чтобы на время унять галимый сушняк. Зажмуриваюсь от щекочущего нёба холодка, так и иду, сомкнув веки.

Открыв глаза, получаю короткий скользящий удар в шею. Сразу становится очень больно и страшно; ноги безвольно подкашиваются, оседаю на снег перед темной фигурой, чувствуя, как увеличивается в размерах нестерпимо полыхающая трещина. Внезапно я понимаю, что сейчас умру. Он засовывает руку мне в горло; не знаю, что он там делает, но очень очень больно и внутри все горит от боли и в голове что-то больно выстреливает (боль) и я перестаю слышать и я будто в вакууме боль сжирает меня ничего не вижу и не слышу только боль нащупывает в моем больном разверзнутом горле крупный комок (боль) и теперь становится по-настоящему ахуенно больно и от боли у меня отнимается ум и проваливаюсь в темноту и короткий хлопок похожий на звук лопнувшей бечевки.



2007