Году эдак в 90-м, мы с моим другом, молодые «цеховики», приехали за сырьем в Москву. Молодые мы были и по возрасту – нам было по двадцать три года, и «цеховики» - без году неделя. Надо сказать, что наша принадлежность к теневым воротилам не продолжалась долго, через год в страну хлынул дешевый товар из-за границы и большинство цехов приказали долго жить. Опять же, признаюсь, мы с приятелем больше любили тратить деньги, чем умели их зарабатывать, что тоже сыграло немалую роль в дальнейшем развитии нашего «бизнеса» – сальдо было хронически отрицательным. Ну да это было потом, а пока два искателя удовольствий – ну какое на хер сырье? - приехали в столицу и сняли квартиру.
     И ну сразу по ресторациям: «Ангара», «Печера», «Ивушка» - сладкими звуками звучат до сих пор эти названия для меня по прошествии многих лет. Где вы теперь, наши подруги? Кто вы теперь – располневшие домохозяйки, бизнес-леди, доктора наук? Помните ли вы меня, помню ли я вас…
    Расчувствовался.
    Итак, под предлогом неотложных дел, приехав в Москву, мы начали кутить и проводить время с прелестными москвичками, да и не только с оными, что естественно сопровождалось тратой денег, которые имеют подлое обыкновение быстро кончаться.

    В общем, когда у нас денег осталось только на обратные билеты и пару дней разгула, мы решили дать, так сказать последний гастроль. Шатаясь по Старому Арбату, мы забрели в бар «Арба», может, кто помнит, с огромным колесом от реальной арбы под потолком. Сели, выпили, точнее, добавили, так как выпили мы, реально, только в день приезда в столицу, остальные дни просто добавляли. До сих пор завидую сам себе, вернее своему здоровью в двадцать три года - слово «похмелье» обрело для меня свое значение гораздо позже.
    Словом, приняв немного для настроения, мы огляделись и узрели трех отроковиц подходящего вида и возраста, которые скромно попивали какой-то сок. Две из них были, действительно, очень даже ничего, третья из них навевала мысли о ферме, сене и высокопродуктивных страдалицах, из которых три раза на дню надаивают показатели, дергая за сиськи. Короче, третья была толстухой.
Кстати, даже если бы все три были толстухи, или там, уродины, моего друга это бы не вовсе смутило, он был всеяден. И при этом обладал внешностью, от которой бабы писались и готовы были бежать с ним на край света, если бы даже единственная постель, в которой можно было трахнуться, находилась бы на этом самом краю света.
После знакомства, которое не заставило себя долго ждать, и совместного распития определенного количества выпивки, мы решили переместиться к нам на квартиру, что бы так сказать, «поближе познакомиться».
Две девицы, которые «ничего так», были сестры-татарки из Казани, вздутая – тоже не из Москвы, и все они из какого-то мединститута. Мы садимся в такси, по дороге в коммерческих ларьках берем всякую хрень (особенно запомнился, почему-то сыр с плесенью, как его там, который был куплен по просьбе одной из прелестниц, по-моему, толстожопой) и подъезжаем к нашему дому на проспекте Мира. Тут и начинается всякая дрянь.
Я сую руку в карман и обнаруживаю, что ключа от квартиры нет, а он, сука, должен там быть! До меня доходит, что ключ выпал у меня из кармана в такси, и с криками «Стой! Стой, бля!» провожаю взглядом таксомотор, который вливается в поток машин. Даже погоня на остановленном тут же другом авто, результатов не дала – не догнали.
Но надо жить дальше, и мы поднимаемся на шестой этаж, где я спрашиваю телок:
- Есть какие-нибудь ключи? Любые?
На что сестры-татарки отвечают:
- От комнаты в общежитии!
- Давайте сюда! Авось подойдут! Молитесь!
Вздутая в это время, стоит, хоть бы хны, держит пакеты со жратвой, а в глазах поблескивает злорадство – эта сука еще в баре поняла, что ее-то никто сегодня ебать не будет, даже мой всеядный друг. Однако, увязалась. Да и хуй с ней.

В это время в подъезде было уже темно, и я на ощупь пытался открыть эту блядскую дверь ключом от татарской комнаты. Это сопровождалось хихиканием моего пьяного товарища, гробовым молчанием Вздутой и веселыми рассказами сестер-татарок, которые повествовали о замечательных случаях в больнице, на практике.
Самый веселый рассказ был о том, как к ним в больницу на скорой привезли парочку любовников, у которых произошла сцепка, и они никак не могли расцепиться. Что там так испугало эту бабу, и от чего у нее произошел этот самый захват, история умалчивает. Самое главное: эта любвеобильная парочка, боясь огласки или скандала (баба была замужем, ее любовник – югослав, женат, отец троих детей) пробыв в этом положении дольше допустимого, все-таки позвонила в скорую. Представьте себе картину – как они ползут к телефону по ковру, и смех и грех, сука, а сотовых под рукой у них в те годы быть не могло. И вот в больнице, после того как никакими препаратами расслабить жадную вагину не удалось, врачи решили делать ампутацию, так как несчастный член югослава раздулся и почернел. В последствии весь медперсонал больницы, включая санитарок и практиканток прибегали посмотреть на эту часть тела несчастного иностранца. При этом сердобольные санитарки говорили: «Ишь как распух, сердешный…», а практичные практикантки говорили только: «Ого» и что-то горячо шептали друг другу на ухо. В общем, скандал вышел первостатейный – муж бабы орет в приемной: «Убью суку!», югослав орет: «Не надо резать!!!», однако, отрезать пришлось.
Короче, приехал этот бедолага в СССР за каким-то хуем, а уехал и вовсе без него.

И вот, когда я продолжал безуспешно ковыряться ключом в замке под этот чрезвычайно познавательный рассказ, который сопровождался пьяным смехом и весельем сестер-татарок под советы моего друга «попробовать другим ключом», на нижней лестничной клетке появился какой-то хуй с портфелем и батоном хлеба в авоське. Он опасливо так, замедляя шаг, стал подниматься к нам, и почти остановился, не доходя до нас пару ступенек. Все замолчали и посмотрели на него, как ему видимо показалось, зловеще – ну как еще должны смотреть на лишнего свидетеля взломщики квартир, за которых этот ботаник, как оказалось в последствии, нас и принял.
Стартанул он так, что догнал я его, перепрыгивая через четыре ступеньки и брошенный батон в авоське, уже на первом этаже. Обнял я его, как брата, которого не видел много лет, и стал его увещевать в ухо, на что он кричал: «Милиция!» и пытался вырваться из моих объятий, как перепел из силка. Мне стоило немало усилий, убедить его в том, что я снимаю квартиру у милейшей Марины Сергеевны, что я и мои друзья не взломщики, а просто имеет место быть банальная потеря ключа и возможность срыва такого важного мероприятия, как ебля.

В конечном итоге, мы действительно побратались: «Ну что ж вы сразу не сказали! А то я подумал – воры!». На что я подумал: «Тебе, блядь, скажешь! Бегаешь как лошадь!». И мы пошли наверх, чему я был несказанно рад, так как разборки в милиции плохая замена плотским утехам с молодыми трепетными созданиями.
В конце концов, дверь мы открыли – замок был гавно, плюс везение - сели за стол всей честной компанией, включая и ботаника, разложили неземные яства, раскупорили ликеры кислотных цветов и напились. Ботаник, окосевший очень быстро, был вскоре утащен на крепком плече Вздутой к нему в квартиру, которая была на нашей лестничной клетке. Вздутую мы больше не видели.

Всю ночь, в силу молодости и здоровья наших насыщенных природными соками и развращенных не по годам тел, мы предавались плотским утехам, о чем свидетельствовали многочисленные презервативы, разбросанные повсюду в квартире. Надо отдать должное великому татарскому народу, а в частности его дочерям, ибо я, например, почувствовал – еще одна такая ночь, и я готов идти в набег на кого угодно, лишь бы от этой  ненасытной ханум подальше. Не в этом ли причина больших завоеваний Золотой Орды? Может татары искали вместо своих женщин кого поспокойней?
На следующий день, проводив наших подруг и пообещав им позвонить, мы встали перед дилеммой, что же нам делать в последний день перед отъездом – действительно ли им позвонить, или же снять новых телок? Мой товарищ стоял за первый вариант, тогда как я настаивал на втором – в старшей сестре, судя по всему, огонь кочевых костров горел не в пример ярче, чем у младшей и я боялся не совладать с Великой Степью и опростоволосится. Опять же, кто не помнит – в молодости все время хочется нового тела хоть каждый час, это сейчас, бля, лень руку поднять…

Мы все-таки решили найти новых подруг, я сумел настоять на своем. Но опять возникло разногласие – мой друг предлагал поехать в один бар на Таганке, в котором мы бывали чуть ли не каждый вечер и непременно уезжали с фиминами, а я ехать туда не хотел. У меня очко делало жим-жим. Объясню.
Бар был такой, местечковый, в нем собирались в основном местные завсегдатаи и случайные прохожие, забежавшие на полчаса. А мы тут уже неделю каждый вечер приезжали, угощали девочек блатными (тогда) напитками и с этими же самыми девочками уезжали. И каждый вечер с разными. А публика в баре была та еще: бритоголовые амбалы были самым распространенным типом завсегдатая. Это были неприкаянные еще пацаны, с пудовыми кулаками и пустыми – за редким исключением – карманами и головами, будущие братки и авторитеты.
Так вот этим пацанам, наши две рожи, особенно неславянская рожа моего друга, видимо так надоели, что в последнее наше посещение, когда мы выходили из заведения с очередными телками, я понял – еще раз приедем, и нас будут минимум бить, максимум прирежут в подворотне. А, скорее всего и то и другое. А я этого отчего-то не люблю, не нравится мне, и пиздец.
Но мой друг купил меня на «слабо», и мы поехали именно в этот блядский бар на Таганке.

Нас встретили теплыми дружественными взглядами еще с порога, казалось, каждый смотрящий на нас человек, из числа этих добрых и одухотворенных посетителей бара, хочет сказать нам что-нибудь искреннее и трогательное, сделать что-нибудь приятное. Мой друг ощутил вдруг, положительную ауру и хорошее настроение этих людей.
«Может, уйдем, что-то телок нормальных не видно?», - сказал мне этот подонок, который мог, во-первых, ебать кого угодно, а во-вторых, сам затащил меня в это осиное гнездо.
«Нихуя мы теперь не уйдем»,- наполненным любовью голосом ответил я. Ответил я так опять же по двум причинам: во-первых, никто нам просто так уйти уже бы не дал, а во-вторых, было западло.
Мы заказали выпивку и со словами: «Будь что будет», стали ее пить.
Атмосфера в баре тем временем из дружественной начала становиться родственной – проходящие мимо амбалы по-родственному толкали наш столик, пялились изо всех сил и, казалось чего-то ждали. Постепенно напиваясь и зверея, некоторые вставали из-за своих столов и неприкрыто разминались прямо в баре, что конечно добавляло нам с приятелем ощущения праздника, ощущения скорых приятных событий.
«Наверное, ты был отчасти прав, завсегдатаи этого заведения несколько недружелюбны»,- сказал мой приятель.
Недружелюбны?! Нихуя себе! Вот же подонок, изъясняется как какой-нибудь, бля, граф, и это за минуту до пиздюлей!
И тут то ли выпитое, то ретивое во мне взыграло и вылилось в сумасшедший кураж – у меня бывают моменты, когда я подвержен порыву, не всем моим близким это может быть нравится, результат не всегда предсказуем, но что есть, то есть.
«Сейчас я что-то начну делать, ты, когда поймешь, подключишься»,- сказал я своему другу, встал из-за стола и направился в самый угол бара, где сидели и резались в карты на деньги – денег на столе лежала внушительная гора - самые крутые, видимо не только бара, но и на районе. Во всяком случае, в баре, как я заметил, к ним все обращались уважительно и заискивающе. Среди них был один тип, вроде бы самый крутой из них, по кличке Красавчик с патлами до плеч – ну чем не кино начала 90-х? – к которому я обратился, подойдя к их столу.
«Красавчик,- сказал я,- Дело есть»,- и в наступившей за столом тишине, я услышал его приятный, с нотками едва сдерживаемой доброжелательности, голос:
«Слышь, а ты кто такой, что бы вот так ко мне подходить и о чем-то базарить?».
Да, не любит он меня, подумал я.
«Пойдем, объясню»,- сказал я и пошел прочь от стола.
Он шел за мной, и я, как когда-то Киса Воробьянинов, ощущал теплый дружественный взгляд  Остапа на своей спине выходя с аукциона, ощущал теплый дружественный взгляд Красавчика на своей. За ним потянулись его дружки; простые пацаны, которые сами намеривались намять нам с другом бока смотрели и ухмылялись, ну что, мол, доигрался?
Однако, я пошел не к выходу, а подрулили к нашему столу и уселся на свой стул, чем вызвал удивление и смятение в стане врага.
«Ты чего это?»,- спросил этот хуй с киношной кликухой.
На что я ему сказал:
«Садись, Красавчик, разговор есть. А быков своих отпусти, разговор не для их ушей».
Красавчик охуел от моей наглости, помолчал и в самом деле сел за наш стол. Мотнув головой и отослав своих амбалов, он развалился на стуле и высрал:
«Ну?..»
Если до этого сказать, что мой друг, не выронивший ни слова до сих пор, охуел от моих экзерсисов, то после ахинеи, которую я понес дальше, он просто принял форму хуя.
Но до поры не вмешивался, и на том спасибо.

    «Если ты заметил, Красавчик, мы здесь уже неделю ошиваемся»,- начал я.
«Ну и?..».
    «Ты думаешь, мы здесь только вашими телками интересуемся?»
    «И че?..».
    «Так вот бабы ваши – это так сказать, попутное удовольствие. На самом деле мы эту неделю потратили на то, что бы разузнать на Таганке – что здесь и кто здесь. Я могу тебе сейчас полный расклад дать про любого здесь, и чем он дышит»
    Смотрю этот хер напрягся:
    «Че, менты што ли?».
    У моего друга, гляжу, тихое помешательство, все же блеф чистой воды от начала и до конца. Если нас до этого могли попинать и отпустить, то теперь все, пиздец.
    «А что, мы на ментов похожи?»,- спрашиваю.
    «Да вроде нет… А че тогда?».
Смотрю, уже вроде как мой Красавчик немного крутость подприуменьшил.
     «Ты видишь, что мы не местные, не московские?».
    «Ну да. С юга что ли?»,- и смотрит на медальный профиль моего товапища.
    «Угадал. Короче, тема такая. У нас в городе кроме нашей толпы, есть еще и другая, с которой мы, типа, дружим, а в натуре заебали они, хотим с ними разобраться. Надо их главного убрать, но если это кто из наших сделает, то жопа – война начнется. А мы войны не хотим, его люди к нам сами прибегут, если его ебнут. Ну, ты понял, нам нужен залетный, типа тебя конкретный пацан. Сколько ты объявишь за свою работу – похуй, денег как говна. Ты прилетаешь на самолете, делаешь дело в этот же день, получаешь бабло, улетаешь обратно. Ты не думай, мы за тебя справки у людей наводили, все говорят, Красавчик – правильный пацан!»

    Надо сказать, что этот мой монолог оказывал на сидящих со мной за столом диаметрально противоположное воздействие. Если Красавчик прямо на глазах начал сдуваться и к концу моей речи превратился в обычного растерянного парня, то мой спутник когда до него дошло, что я делаю, вдруг стал надуваться (вот сука–то!) и даже стал корчить страшные, как ему казалось рожи. Эдакий молчаливый горец, бля.
    «Не, не, пацаны, не в обиду, не мое это, мы тут по мелочи – картишки, там, кинуть кого. Не в обиду…».
     Тут уже я скорчил недовольную рожу, типа, «Че за дела?».
    «Ну, ты смотри, Красавчик, - промолвил я после тягостной паузы,-  раз ты сам не тянешь, что б ни одна душа, сам понимаешь. Если кто прознает о нашем базаре – спрос будет».
    В это время мой приятель буквально буровил зверским взглядом Красавчика, от чего тому стало совсем худо.
    В общем, что-то пробормотав, Красавчик под наши разочарованные взгляды ретировался. Естественно, что через десять минут весь бар знал о нашем разговоре, все неприязненные взоры погасли, все кулаки перестали чесаться и мы могли вздохнуть с облегчением.
    «Вот теперь, пизда,- сказал я своему другу,- можешь хоть на ушах стоять в этом баре, можешь даже обоссать бармена, если хочешь!».
    Короче, через некоторое время, когда мы уже сидели с новыми кралями неземной красоты и предвкушали продолжение последнего вечера в Москве, к нашему столику подошел здоровый парняга, и стеснительно так попросил меня отойти с ним поговорить.
     Каково же было мое охуение, когда этот двадцатилетний пацан, почти мальчишка, краснея и волнуясь сказал мне:
    «Вы пожалуйста извините, не подумайте ничего, мне Красавчик, эта, одному только… Я могу, я в ВДВ служил… Я меня по стрельбе… По спортивной… Я давно хотел киллером стать, но я не хотел просто так, я хотел как профессионал, за деньги…»,- и прочая хуйня.
Каково, а?!
     А дальше было вот что: ворча и высказывая свое недовольство длинным языком Красавчика, я все же взял телефон у этого пацана, дескать, позвоню, жди, мы о тебе ничего не знаем, бла, бла, бла…
* * *
    Мы сели с девушками в такси и ехали по ночной Москве 90-го, которая еще была похожа на старую, прежнюю, но которая в чем-то неуловимо изменилась, и которая, как я теперь понимаю, никогда не станет такой как была.
    Где ты теперь, парень, стал ли ты киллером, или Бог сберег твою душу для чего-нибудь другого, одного ему ведомого? И где я сам теперь, тот, двадцатитрехлетний шалопай, сидевший тогда в баре на Таганке.