Петр Сергеевич Никольский потянулся, преодолевая приятную ломоту - результат традиционной пятничной попойки с Себастианом Нкомо - сотрудником центра, которого он забрал к себе после смерти президента. Сёба, как его окрестила любимая дочурка великодержавного покойника, отирался вокруг Николаича со дня падения с моста до окончательной отправки в мир иной. Старик за что-то любил этого проклятого гонца из Пизы наоборот (Сёба, вообще-то, из Ганы): дал ему русский паспорт и право проживания в столице, несмотря на скрежет зубовный царских постеничих Барсука и Коржика.
 
  Сегодня Петр Сергеевич решил не просыпаться. Рано еще совсем. За окошком его дачи на Пахре пропел петух придурошного Золотухина. "И какого черта он тут поселился, - плотнее закрывая веки подумал главный врач Кремлевки про своего соседа, - и, главное, на черта сдался ему петух, когда сам он воет под тальянку, хоть вешайся".
 
  Никольский пролежал еще часок в полудреме, мысленно хваля прогресс в очистке спиртосодержащих жидкостей. Голова не болела совсем. Ну, ни капельки. Такая приятная пустота, как будто мозги выпотрошены и отмокают в ванне, где-то рядом с телом. Кино вчерашней попойки шло рывками, словно кто-то, назло любителям голых писек, повырезал самые интересные кадры. Начинали-то в Метрополе. Потом какие-то девки. Сёба по обыкновению купил сразу троих, чтобы одну подарить шефу. Потом бесконечные коридоры знаменитого отеля в поисках заготовленного номера.
 
  "Вот же идиоты строили тогда!"
 
  Что-то смутное, но не законченное, несмотря на все усилия Кати.
 
  "Или Лены. Или нет! Ха! Все помню! Лена была с Сёбой. Это Тамара. Дрянь девка! Да и вообще, молодежь. Ничего не могут. Ни руками, ни чем. Компьютеры им подавай, а как до..."
 
  "Надо бы проснуться", - подумал Никольский, услышав голос Нади, Надежды Михайловны, негромко жалующейся на что-то.
 
  Глаза не открывались.
 
  "Что-то не то. Я сплю дома в одежде. И Надя меня не раздела! Ну и что, что пьяный. Вот же старуха проклятая, всё ей не хватает? Ведь чего только нет у нее. Может, падла, если захочет, в Париж за хлебом ездить, а все ей мало!"
 
  Красный блик через закрытые веки больно ударил по глазам. Минимум двое вошли в комнату, неся какие-то яркие предметы.
 
  -- Сёба вызвал скорую прямо в Метрополь, - услышал он голос жены. Но уже было поздно. Когда привезли в центр, он уже был мертв больше часа. Дефибриллятор сломался. Тогда сделали прямой массаж сердца, но ничего не помогло.
  -- Да уж, - это уже Золотухин, - никогда не знаешь, где прихватит косая.
  -- Не косая, а с косой, - узнал Никольский акцент Сёбы. - Он не ожил. Даже яд скорпиона на него не действовал.
 
  Драматическая пауза. Никольский почувствовал, как двое остальных обернулись к Сёбе, а потом все трое повернулись к нему. Что-то горячее капнуло на лоб.
 
  -- Сёба, осторожней со свечками. Смотрите, прямо на Петра Сергеича льёте!
 
  "Это же они обо мне. Да я не мертвый! Я живой-невредимый! Просто с похмелья! Главному врачу тоже можно напиться! Сейчас я закричу! Ой, голоса нет!"
 
  Никольский попробовал пошевелить руками, но быстро понял, что они связаны на груди. Тем временем пауза закончилась:
 
  -- Какой яд, Сёба? - опомнился Золотухин, - ты что такое несешь?
  -- Ну, когда он умер, я попытался его оживить. Я это умею - он знает!
  -- Кто знает?
  -- Петр Сергеевич!
  -- Что он знает? Он же мертвый.
  -- Ну, он знал. У него же была полностью разбита голова. Мозги лежали на ступеньках. Санитар скорой даже на них поскользнулся.
 
  Надя взвизгнула по-поросячьему и шумно выбежала из комнаты.
 
  -- Заткнись, черный дурак! - прокричала она из кухни.
  -- Какие мозги? - вмешался Золотухин, - ему что, массаж сердца делали, когда он был без головы?
  -- Что мозги вылетели, никто, кроме меня, не понял.
 
  Послышались шаги, и Надя вернулась в зал.
 
  -- Прекрати свою чушь. Ты убил его. Ты водил его к девкам. И там он принял смерть свою, не в силах перенести собственной измены...
 
  "Каким девкам? К блядям, что ли? Ну и Надя, дочь попа, вечно как скажет по-тургеневски! Да никого он не убил. Сейчас, сейчас я встану. Вот уже руки задвигались, сейчас глаза открою. О, бляди, что-то положили сверху на веки. Нет - это клей. Они мне глаза заклеили! Пидарасы! Пидарасы! Я их, блядь, кормил всю жизнь..."
 
  Дверной звонок заставил вздрогнуть. Никольский почувствовал что-то вроде толчка. Входная дверь открылась, потянуло сквозняком. Глухие удары и голоса издалека сменились кряхтением работяг. Понизу понесло гадостной вонью давно немытого тела.
 
  -- Ну вот. Примите, - прокуренные и пропитые голоса добавили красок к зловонию.
 
  Что-то стукнуло прямо около головы. Зашуршала бумага, щелкнул затвор шариковой ручки. Звук открываемого кошелька и пересчитываемых пятисоток.
 
  -- А выносить-то вы будете? - обращение к работяге.
  -- Да ведь рано еще. Когда быть то?
  -- В час приедет катафалк. Чтобы оба были.
  -- Оба, матушка, маловато. Нужно вчетвером. Вона, туша какая. Да и гроб ваш тут дубовый.
  -- Короче, сколько надо? - это уже вмешался Сёба.
 
  Мужики отпрянули к стене, уронив ими же принесенные венки.
 
  -- От тебя, батюшка, нам ничего не надо. Мы и так придем, - и, после паузы, - а где это вы так по-русски то научились? Не с Кубы ли?
  -- Идите, идите, потом...
 
  Дверь хлопнула. Надя присела на стул где-то рядом. Никольский узнал духи. Она положила руку ему на лоб. Почувствовал знакомые пальцы. Надя резко оторвала руку.
 
  -- Валерий, - он теплый. Он - теплый, - повторила она, - потрогайте сами!
  -- Не может быть, Надежда Михайловна, это тепло от свечи. Он уж три дня как мертвый.
 
  Тихий шум платья, легкий всхип.
 
  -- Валера, не сейчас!
 
  "Ах ты, гад! Полез к ней. Я всегда знал, что это прохиндей не прост!"
 
  Петр Сергеевич представил себе нижний рад гнилых зубов соседа и почувствовал позыв к рвоте.
 
  "Так, начинает получаться. Попробую пошевелить пальцами ног. Черт, жесткие ботинки не дают. А ну-ка рукой. Нет, не получается. Что за звук? Эти начали целоваться! Не вынесши меня из дому! Блядь! Блядь! А это что? Встает мой что ли? Точно, мой. Сейчас я вам покажу, какой я мертвый! Суки вонючие, падлы грязные! А-а-а!"
 
  Теплая слеза вытекла из заклеенного глаза.
 
  -- Ой, смотрите, Валерий, из него жидкости выходят!
  -- Лето- жара! Хорошо, что мы не стали держать его три дня. Сёба, идите сюда, принесите свой бальзам. Соки пошли из нашего благодетеля.
 
  "Чем-то мажут. Слушай-ка, глаза открываются. Сёба! Сёба! Я живой! Не слышит гад. А я его спасал. Подонок, тоже меня предал. Себа! Они меня живым закопать хотят! Эти бляди меня хотят заживо. Боже, что же происходит. Ну-ка, согну колени. Гнутся! Себа, смотри!"
 
  -- Надежда Михайловна, - голос Сёбы, - я говорил вам, давайте держать его в холодильнике до самых похорон. Смотрите, вон ноги сгибаются, жидкости вытекают. Вот-вот бальзам растает.
  -- Сёба, это ж тебе не Африка твоя. Его вчера всю ночь отпевали. Не на морозе же это делать.
  -- Не знаю, но началось разложение. Боюсь, до часу не дотянет. Загниет совсем.
  -- Не должен, - это уже Золотухин. Осталось полчаса. Да и внутри-то ничего не осталось? Все потроха уже вытащили и заспиртовали. Только глаза настоя...
  -- Валерий, прекратите. Я все же его жена.
  -- Вы уже вдова.
  -- Прекратите идиотничать, я не могу переносить этого. Особенно сейчас.
 
  "Что это они говорят? Какие потроха? Я жив. Вот сейчас повернусь. Не получается. Надо слегка отдохнуть. Если выкручусь, то все, больше не пью! И Сёбу этого к чертям!"
 
  Пазик во дворе громко скрипнул дверью, выпуская провожающих. Зал наполнился шумом причитающих голосов.
 
  "Сейчас-сейчас. Я повернусь и сяду! Посмотрим сколько из вас это переживет!"
 
  -- Товарищи, потише ходите! Уроните Петра Сергеича.
 
  "Опять смрад. Вот они подходят к столу. Поднимают меня! А я поворачиваюсь набок. Я сейчас сяду!"
 
  -- Несите осторожней, мать вашу! Вон он уже повернулся!
  -- Сейчас поставим, и я положу его на место!
 
  "Стойте, не надо, я почти уже сел!"
 
  -- Смотри каков! Говорю тебе, это неспроста. Может он живой?
  -- Какой там живой. Трупее не бывает! Крышку давай!
 
  "Накрыли. Темно. Стучат молотком. Поворачиваюсь. Я сейчас встану. Пока только один гвоздь! Я еще успею! Вот я уже на коленях, вот, я выталкиваю крышку. Что это сыплется? Земля. Быстрее давить крышку кверху. Встаю, встаю, вижу свет!"
 
  -- Толик, подай-ка мне колышек, я заготовил для него. Не бойсь, братва. Да не этот тонкий, а осиновый! Этих кремлевских без кола не угомонить. Лом, кстати, не помогает... Особенно, как вот тот черный у них появился. Иностранный сотрудник, мать его!
  -- Да уж, понаехали в Москву. Гастарбайтеры!
  -- И не говори, того и гляди, для нас места не останется.
  -- Ну, все. Забил. Теперь уже не вылезет!
  -- Ну что, налегай на лопаты. Успеть бы к поминкам...
 
 
  2007