- Дзынь, дзынь! Трамвай до Щербинок! Кому до Щербинок – садись ко мне на трамвай! Дзыыынь! Посторонись – задавлю!
Деревенский дурачок Копа идёт по улице, а за ним бежит ватага мальчишек.
- Ты чаво за проезд не платил? – спрашивает Копа грязного пухлого сорванца лет семи, пристроившегося в хвост процессии. – Вот дядько контролёр пойдёт, он тебя в милицию сдаст. А ну – плати мне пять копеек!
Копа делает суровое лицо и наклоняется к шкету.
- Нету у меня пяти копеек, Копа!
- Не Копа, а Капитон Семёныч. – солидно поправляет его дурак.
- Капитон Семёныч, ну возьми меня на трамвай! Вон – с Сашки-то ты  ничего не взял.
- Сашка деревенский, а ты городской. С городских дороже берём, оне богатые. – объясняет Копа. – А коль не хошь платить, ссаживайся отседа, и иди играй со своеми городскими. А мы тут сейчас в город поедем, леденцов накупим, а потом пойдём купаться на пруд.
У пацана нет пяти копеек, он делает горестное лицо, готовясь зареветь, но Копа сегодня непреклонен.
- Мы зайцев не возим. Иди-иди отселева, пока мелиция не забрала!
И пацан, размазывая по лицу слёзы, грустно идёт прочь от ватаги смеющихся деревенских ребятишек.

Копе семнадцать лет. Латунного цвета волосы всклокочены, нос картошкой загорел и облупился, толстые губы шлёпают, приоткрывая рот с гнилыми передними зубами, прозрачные глаза пусты.
Вся Копина семья в деревне считается нищими и дураками. Живут они на отшибе, на горе, рядом с лесом и озером.
Мать целыми днями на чёрной работе в колхозе, а в воскресенье ходит христарадничает по деревне. Отца – точнее – отцов – так как все три ребёнка от разных мужиков – никто никогда в глаза не видел.

У Копы есть брат Сашка. Высокий, тощий, злой как волчонок, остервеневший от жизни в свои двенадцать лет – он ездит несколько раз в неделю “зайцем” на поезде за сорок километров в город – в Щербинки - воровать с базара.
Сашку несколько раз ловили и били, но не до смерти. Один раз сломали рёбра, но Сашка упорный. Через две недели, как только встал на ноги – снова поехал в город и обчистил обидчика.

А ещё Сашка мстительный.
Как-то раз он дрался с одним из городских. Парень был крупнее его, и старше на три года. Он разбил Сашке лицо, и тот упал на землю. Шатаясь, поднялся, и снова бросился на обидчика. Получив сильный удар, снова упал – и снова поднялся. И снова, и снова.
А потом полз по пыльной улице на брюхе следом за противником, и, роняя густые капли крови из носа и рта, пытался вцепиться ему оставшимися зубами в лодыжку.

Через неделю городскому всадили в спину порцию рублёных гвоздей из поджигново пистолета.
Никто ничего не видел. По показаниям соседей, Сашка в это время якобы находился дома. Но на следующий день он был необычайно весел, и, сплёвывая коричневую слюну от «Беломора» сквозь выбитые зубы, грозился поквитаться со всеми, кто только его тронет.
Копина сестра - тихая безответная дурочка, как и мать. Ей всего восемь лет. И она целыми днями возится с грязными тряпичными куклами, которых купает в тазике рядом с домом, используя вместо мыла куски рыжей глины.

Мамаши-дачницы не дают своим чадам общаться с дураками.
“Только увижу с этими малахольными – больше гулять не пущу. Кирпичом башку те проломят – мало не покажется. Да ещё и вши у них. Упаси господи, заразу в дом притащишь!”. Материнская логика железная.

Но малышне интересно именно то, что запрещают. Поэтому когда Копа идёт по улице, и весело кричит: “Дзынь-дзынь! А ну кто айда в город на моём транвае? Садись – поехали, прокачу!” – за ним выстраивается “паровозиком” целая очередь из детишек от пяти до десяти лет.

Ещё Копа любит бить из рогатки голубей. Он их потом запекает в глине на окраине деревни, подальше от чужих глаз, и ест.

Однажды Копу застал за этим занятием деревенский пастух. Он рассказывал, что дурачок, заметив его, быстро вскочил, и кинулся в лес. В горячей золе нашлось несколько голубей и куриные кости.
Как раз за день перед этим у бабки Ены пропала курица, и старуха растрезвонила об этом всей деревне.

Её сын, Алексей, долгое время пропадавший на заработках где-то далеко на севере, в тайге, в это лето вернулся с молодой женой и дочкой в родные места.
Он поймал Копу этот же день, и хорошенько его отдубасил. Но что с дурака взять? Тот пускал из носа кровавые сопли, размазывал их по грязной физиономии, и твердил, что нашёл раздавленную курицу на задах деревни. Больше от него ничего добиться не удалось. Хоть у деревенского народа на такие вещи память и хорошая, этот инцидент достаточно быстро забыли. Свой же, в конце концов, деревенский.

А через месяц пастух взял Копу в помощники. Стадо разрослось, и он перестал справляться в одиночку.
Копа ходил гордый, хвастаясь длинным пастушьим кнутом с сыромятным охвостьем, которым лихо сбивал консервные банки с заборов на спор с пацанами.

С неделю всё было хорошо, а потом стала Ена замечать, что с коровой творится что-то неладное. Унылая стала какая-то скотинка, будто захворала. Мычала ночами, могла ни с того ни с сего попытаться боднуть, или опрокинуть, лягнув, ведро с молоком. Да и молоко у неё на вкус стало странное. Желтоватого цвета, с горчинкой.
Бабка уж хотела вызывать ветеринара из райцентра – свой-то ничего понять не мог, да не потребовалось.

То лето выдалось жарким, солнечным. Ребятишки не вылазили из воды, оккупировав оба местных пруда. Один – свой, рядом с деревней, и один дальний – общий с соседним селом Спиринкой.

До дальнего пруда надо было идти мимо деревенских выселок, через пролесок, за которым обычно пасли скотину, загоняя её по нескольку раз в день купаться, чтобы остыла, и отдохнула от летающих кровососов.
Там-то и подглядела семилетняя Иринка, Енкина внучка, чем занимается Копа…

В этих краях по лесным опушкам растёт кустарник с тёмно-красными водянистыми ягодами – волчье лыко.
Яркие, сочные, слегка удлинённые его плоды аппетитно выглядят, так и просятся в рот. Если ягоду волчьего лыка раздавить в ладони, то через некоторое время рука начнёт гореть, зудеть и чесаться.
А если съесть горсть - шанс выжить примерно такой же, как при отравлении цикутой.
Именно поэтому первое, чему учат детей – не трогать лесную отраву, обходя невысокие кусты с красными ягодами стороной.

Тем вечером бабка Ена и Иринкин отец – Алексей – обошли всю деревню в поисках внуки.
От деревенских они узнали, что Иринка с какой-то подружкой пошли купаться на дальний пруд. Сходили и туда, но там девчонок никто из местных не видел.

Возвратились они уже затемно. У дома их ждала мать той самой подруги. Она рассказала, что её дочь прибежала домой в невменяемом состоянии. Объяснить она толком ничего не могла. Что-то мычала сквозь слёзы, пыталась сказать, но ничего кроме “Мама…Ира!” - не получалось.

Через несколько часов, когда она, наконец, смогла говорить, рассказала, как они с Иринкой собирали по дороге на пруд в лесу землянику, и как, выйдя из леса, Ира прижала палец к губам.
- Тссс… - сказала она. Смотри – вон бабушкина корова, а вон Копа – что-то ей кормит.

Копа ласково почёсывал скотину за ухом, скармливая ей пук травы вперемешку с тонкими, усыпанными ягодами ветками волчьего лыка.
Ирка выскочила из леса и, подхватив с земли толстую ветку, с громким криком “что-ж ты делаешь-то, ирод!” – как, бывало, кричала её бабушка, кинулась на дурака.
Тот резко обернулся, и, ухмыльнувшись, тяжёлыми шагами пошёл ей навстречу.

Лицо его было странным. Обычная глупая маска слетела с оскаленной, усмехающейся морды дикого зверя.
Иринка завизжала, развернулась и бросилась наутёк.
Дальше подруга помнила смутно.
Помнила только, что побежали они в разные стороны. Сначала за спиной громко трещали ветки, а потом шум стих. Она выбежала к деревне, и услышала сзади короткий, жалобный крик Иринки.

Алексей снял со стены ружьё, и ушёл в ночь. Вернулся он на следующий день с телом дочери на руках.
Он никогда никому не рассказывал о своём ночном походе, а деревенские - когда надо, становятся крайне нелюбопытны.

Только с тех пор Копу больше никто не видел. 
А буквально через несколько дней его непутёвая мамаша с двумя оставшимися отпрысками тихо съехала из деревни в неизвестном направлении.