По границам точно разорванный,
В космоса΄ голося от ран
Нефтяной, ворованой ворванью
истекает левиафан.

А на туше, хайлом не щёлкая,
на подъем и убой легки,
скачут с вёдрами и кошёлками
деловитые мясники.

Мне-ж судьба досталась обратная.
В самом чреве торчу, увы.                                 
Между сракою и Саратовом –
где-то к югу от головы.

Подсознание помутилося
от кессонки и от шалы,
что нацмен один, с «Наутилуса»,
всё толкает из-под полы.

За душою – украсть-то нечего.
Извиняйте, жена и мать,
что не пробовал человечину!
Да и поздно уж начинать.
                                 
Ночью голые и голимые,
не пришла покуда креза,
мы ложимся на дно, любимая,
до утра задраив глаза.

Ты не лезь ко мне, как лазутчица.
Ты в своем ли, рыба, уме?
Дело йони – рожать и мучаться.
А Ионы – молчать во тьме,

и казнить себя высшей мерою.
Но вертясь червём на крючке,
прорицаю, надеюсь, верую –
будет свет у кита в очке!