Думают люди в Ленинграде и Риме, что смерть это то, что смерть это то, что бывает с другими
«Сплин»

    Четвертого сентября я восстановился в институте и вернулся так сказать в Альма матер, над которой витал дух растерянности и похуизма. Какая то часть прогибов-ботаников еще пыталась учиться непонятно зачем и непонятно на кого, да и гордые в прошлом (вобщем-то по заслугам гордые) профессора растеряли свой лоск в преддверии надвигающейся эпохи нищеты. Но из душных аудиторий меня уже неудержимо тянуло в город, мир чудес, легких денег и девочек с большими сиськами.

  Примерно так опишет мне свою мечту Рустам, резкий и вобщем-то смышленый боксер-средневес из Набережных Челнов, объясняя свое окончательное решение бросить учебу и окончательно перебраться на «темную сторону»
- Пойми, Грин, ты здесь родился – у тебя в городе дворцов и фонтанов, как пивных ларьков; а я из города, где все на одном заводе пашут, там и дохнут. А у меня машина , будет – девятка, красная, а в бардачке план. Я раскурюсь и как поеду по набережной в белые ночи, а там телки, кабаки – красота.
  Все это случилось в его жизни, вот только до белых ночей Рустам недожил – в апреле 92 его завалили какие-то черные на пустяковой стрелке в «кричи-не-кричи».

  Однако на город как чума спускалась инфляция; прикинув что к чему я принял, как мне казалось, весьма верное решение – я купил себе однокомнатную квартиру и дивный автомобиль 2108 – «цвэт мокрий асфальт, литье – вай как круто». Съехав с общаги я переуступил Максу свою долю в баре, ибо пилить нам особо нечего было и всецело отдал себя работе за «настоящие деньги» - т.е стал работать по Финляндии.
А как ? спросите вы – хуем об косяк!!
  Наверное среди вас есть те, кто помнят замечательное государство – Советский Союз, у которого были в том числе замечательные железные деньги – в частности монета 50 копеек. Замечательного в ней помимо прочего было еще и то, что она по размеру и весу полностью соответствовала монете в одну финскую марку.

  Дальше просто – покупаешь у барыг или в Альбатросе упаковку колы в банках, аккуратно снизу упаковочку развальцовываешь и изымаешь пару-тройку банок. Сливаешь оттуда содержимое через пропил внизу баночки и как в детской копилке заполняешь ее полтинничками, затем все обратно в упаковку.

А на пароме полтинники из банки вон и скорее к одноруким – у нас-то этой дряни не было еще тогда; закидываешь полтинники, а затем произнеся волшебные слова «шохтер-мохтер- объебохтер» нажимаешь клавишу кредит – мол передумал играть, cсыклив – и к вашим услунам такое же количество финских марок, сколько полтинников вы туда засунули. Кто дотошный – берет калькулятор и считает гешевт.

  В родное общежитие я наведывался только лишь потереть с приятелями да заманить в свою берлогу какую нибудь пухлую барышню, в то время как события там разворачивались, как в дурном сне.
  По осени Васильев первый раз угодил в Кресты, откуда вернулся похудевшим и очень жестким; карьера его шла в гору, он уже ездил на 124 мерине купе, как в декабре его застрелили какие-то резкие ребята во время исторической разборки в кафе Морж возле Апрашки, где в тот вечер легли еще шестеро славных парней, искателей счастья.

  В том же декабре в общагу изо всех щелей поперло хачье всех мастей. Доселе интеллигентные армяне (а я и сейчас считаю армян  интеллигентами  Кавказа) которых отродясь на все общежитие было трое, включая моего кореша Гарика, разрослись до полутора десятков, причем студентов среди них не наблюдалось, а наоборот выросло поголовье маленьких коренастых криворуких и долгоносых гоблинов, плохо говорящих по-русски, вороватых и пафосных. Поселившись толпой ( десять человек в одном блоке, рассчитанном на пятерых, да еще подселив туда тройку толстых блядищ с Академки), они начали себя «ставить), заручившись поддержкой дагестанцев, которые вшестером сами не вписывались в местечковые темы, но плотно работали с черными бандитами, сами «ставя крыши» в окрестностях и курируя армянские доходы. Ары же, не имея собственного веса снаружи, вовсю развернулись в общежитие. Выкупив/выкинув? (я не в курсе, знаю что Макс читает мои записки – если что напиши мне на мыло, как было дело) Максов бар, они «сели» в нем, параллельно держа в окрестностях ларьки под дагами, катая водку и торгуя ею. Вопросы конкуренции решались с кавказским радушием – если кто-то еще хотел водкой к примеру торговать – то его били впятером и забирали товар.

  Единственно на что оказалась тонка армянская кишка (вах, как сказал!!), это скупка валюты. На заявления «вали атсюда зарэжим, никаких тамбовских-мамбовских не баимся» с евреями приехал кто-то очень страшный и потерев с дагами (по понятиям, бандит не будет «решать» с барыгой) очень некисло «отломил денег» с армян, после чего мировой сионизм в лице Смилевского  и Карпмана беспрепятственно покупал доллары у арабов с неграми.
 
  Вменяемые армяне (а именно Гарик и парочка студентов) сторонились земляков, пайми, в симье не без урода, как приватно говорил Гарик за кружкой; остальная я же шваль чуствовала себя как рыба в мутной воде, проживающим студентам, многие из которых старались честно учится вся эта шушера била морды, в открытую лапая девушек на дискотеках, до трех утрах из бара доносились звуки зурны.
 
    К армянам примазывались окрестные дегенераты всех мастей, надеясь присутствием в их толпе скрыть собственную ущербность, такие как Птицин – на чьей роже отпечаталась придурь пьяного зачатия; дегенерат и садист, в свое время пытавшийся повесить кошку, за что покойный Васильев, избил его так, что у него отнялась правая половина лица и уже никогда до конца не открывался правый глаз. Но жизнь всегда воздает по заслугам – в июне Птицын неправильно повел себя возле ресторана в г-це «Спутник», после чего вечером за ним зашли трое крепких и очень хмурых парней, которые не вступая в беседу выкинули его с шестого этажа. Умирал он еще минут сорок, что примечательно, никто из армян не вписался и не спустился, что бы хотя бы вызвать врача. 

    По столь любимому мной политехническому парку гарцевал казачий разъезд ( двое на лошадях, третий на велосипеде), открылось замечательное заведение блиндаж, о котором я расскажу позднее, ибо оно того стоит, в общем жизнь продолжалась.

  Я стал активнее, на сколько это было можно, посещать занятия, с понтом подъезжая к учебным корпусам на восьмере (въезд на территорию парка закроют лет через десять), сводил знакомства  с различными интересными мне людьми, плюс научился через замдекана решать вопросы с учебой «за недорого».

  В это же время любимое мной общежитие стало представлять собой зловонную яму, где поднимали голову и чувствовали себя королями  криминализированные маргиналы.

Сколько хороших ребят бросило учебу, не видя своей нужности, у скольких вместо светлых воспоминаний от студенческих лет остались выбитые зубы и сломанные носы в честной кавказской драке «четверо на одного».
  Поножовщина и выбивание дверей, с избиением спящих – обычный фрагмент того года.
 
Но увы, правда есть правда – этот год в общежитии был их годом; сейчас они короли.
Весело играет лезгинка, плещется в стаканах паленая водка собственного изготовления, паленые «Лакосты» и «Пирамиды» так хороши, на шеях дутые цепочки, на столах – нарды.

И даже есть пятерка БМВ – пусть сильно битая и одна на всех – но есть.

Однако и в конце самого длинного тоннеля случается свет. Уже на подходе парни, которые забитыми руками и характером выметут всю эту грязь.

  Но об этом  - в следующей части.