В адном нибальшом пасёлке городского типа, распаложенном примерно пасередине между Рязанью и Нижним Новгородом, жыли в сваё время три брата (а может и до сих пор жывут, хуйивознаит), имён каторых не помнил никто, фключая наверное и их самих. Звале их па-простому – Моська (млатшенький), Мелеш (средний) и Лепан (саатвецтвенно старший). Аткуда взялись эти нипанятные погоняла, хуйзнаит, но братья отзывалесь на них исправно, асобинно если какой-нибуть ниибаццо щедрый и плохо с ними знакомый абориген вдрук звал их йобнуть самогончега.

День, ф каторый это случалось, сразу жы объявлялсо в их семье нацианальным, сцуко, празднегом, а незадачливый абориген афтаматически палучал нежданный подарог в виде пачотного эскорта из пускающей слюну и радостно приплясывающей (хатя может и просто трясущейся ат пахмелья) троицы. Хатя нет, спиздел, увидеть их ф полном саставе, тоисть втраём, ещо никаму на этой планете не удавалось (ну если только в роддоме, да и то не уверен), патамушта хатя бы один из них фсё время сидел ф тюрьме. Выходет один – втарого уже посадиле, выходет втарой – третий уже апять што-то спиздил и паравозом потянул за собой первого (ну типо ротация кадров такая), и таг далее ф том же духе.

Таг вот, аборигеновскей самагон с валшебной скоростью (Капирфилд ат зависти наверное фсе волосы на жёппе повыдергал бы) исчезал в организмах братьев, а немного охуефший ат такой засады абориген абычно плевал на пол и шёл искать, кто же типерь угостит его самого. Тут-то, сцуко, его и настигал пиздец в виде братского экскорта. Братья ходили за ним по пятам, куда бы он не пашол, каг приклеенные, тряслись и пастаянно што-то бормотале, пока вконец азверевшый абориген не успакаивал их первым попавшымся под руку дрыном.

Хатя падобные празднеги выпадале братьям ниибаццо редко, синяки и шышки фсё равно практическе никагда не сходили с их ебальнегов, атчего аццкая симейка всигда напоминала выводок кривоногих абасрафшыхся карейцев-олкоголегов, каторые к таму же пастаянно трясуццо и дёргаюццо. Ф перерывах же между папавшыми в беспезды аццкие сети аборигенаме выпивку братья добывале старым добрым способом – пашол, спиздил, пропил, палучил ат каво-нибудь пизды, и спать. Вапще мне кажеццо, што братья настолько привыкли палучать па ебальнегам, што ф случае, если ф какой-то валшебный день их никто не трогал, они просто ат скуки пиздили чем придеццо друк друга саме, а если два ис трёх в это время сидели, то третий пиздил сам себя, штобы не терять форму.

Аднажды, каг раз в адин из таких перерывов, Моська, к таму времени таптавшый волю в адиночку, праснулсо ближе к позднему вечеру с дикого бодунищща и, подёргиваясь ат умственново напряжения, стал соображать, хде бы ему хоть нимножка похмелиццо. Накануне он спиздил и пропил паследнюю флягу из близлежащих хозяйств, и теперь не знал, куда идти в этот раз. Таг ничево и не придумаф, Моська решил разведать апстановку на местах и выбралсо на улицу. Побродив пару часов, он не нашол нихуя падхадящего  и уже собиралсо сйобываццо домой, кагда его пахмельный взгляд ничаянно упал на темный силуэт местново морга. В насквозь праспиртованном мозгу забрезжыла слабенькая мысль о том, што в морге стопудово должно быть проста дохуя мидицинского спирта. Оглядефшысь внутри приютифшей её головы, нечаянно забредшая на запах спирта мысль ахуела от царифшей там пустоты и уже собиралась съебаццо, но Моська вцепилсо в неё каг ниибаццо злой бультерьер и уже нихуя не атпустил.

Побродив пару минут рядом с моргом, Моська к сваему огорчению обнаружыл, што на окнах висят мощные решотке, дверь в здании тоже мощная и ниибаццо стальная, а падкоп, сцуко, не вазможен принципиально, патамушта ва-первых нет лапаты, а ва-втарых фундамент морга какой-то мудаг сделал из бетона. Моська уже пачти разуверилсо в вазможносте полакомиццо халявным спиртом, но на свое щастье разглядел фсё-таки в темноте ещо более темный провал чердачного входа. Па-быстрому атыскаф какую-то длинную доску, Моська не хуже абизъяны взлетел по ней на чирдак и к сваей величайшей радости нашол там люк, ведущий внутрь, каторый даже не был, сцуко, закрыт.

Попав внутрь, Моська решыл не включать свет, штобы не спалиццо, и поискать спирт наощупь. Аднако когда ево рука нащупала тело матацыклиста, каторого завезли наканун вечером, свет зажогся во всех памещениях морга уже через пять секунд, а сами помещения наполнились стойким запахом Моськиного кала. Он даже сначала решил съебаццо нахуй до дому без спирта, но жажда фсё-таке пересилила даже такой беспезды мащнейшый страх. Пошарив по моргу, Моська обнаружил, што канистры со спиртом здесь никто держать и не собиралсо, и уже совсем приуныл, но нюх и в ачиридной раз не подвел его – он нашол фсё-таке ф тумбочке у окна бутылку водки, которую скорее всего заныкал для себя кто-нибудь из медперсонала.

Довольный собой, Моська переключил свой съебатор на вторую повышенную, но вдрук обнаружыл, што сделать это будет не таг-то просто. Люк находилсо на высоте трех метров, а Моськин рост даже в его лучшие годы достигал метра семидесяти, да и то в охуенном прыжке. Люк находилсо в углу комнаты, а самым высоким предметом, каторый годился для того, штобы добраццо до люка, был стоящий в центре стол, на котором лежал мотоцыклист, и который был вмонтирован прямо в бетонный пол. Моська попробовал поставить друк на друга два стула и дотянуццо до люка с них, но, каг выяснилось, эквилибристика нихуя не входила в число Моськиных талантов.

Наебнуфшысь со стульев и расхуячив нос об угол стола, Моська ненадолго вырубилсо, а очнуфшысь конкретно приуныл. Немного покумекав, он рассудил, што ему теперь не выбраццо оттуда до самого утра, таг што лучше въебать вотки и только уже после этого дожыдаццо своей участи. Потихоньку въебав фсю бутылку, уже через полчаса Моська вавсю распевал весйолые песни и доёбывался до мотоцыклиста на предмет уважения последним самого Моськи. Таг и не получив ответа, он разозлилсо и отволок бедолагу в местный туалет, где дал ему пиздюлей и бросил его на произвол судьбы в сидячем на унитазе положении, а сам за неимением лучшего лёг на железный стол и отрубилсо.

…Пришедший с утра на вскрытие патологоанатом обнаружыл в открытом морге пустой стол и лежащую рядом с ним в куче сопцтвенных какашег санитарку. С трудом растормошыв её, для чево пришлось потратить целый пузырёг нашатырного спирта, патологоанатом узнал следующее: пришедшая пораньше санитарка каг всигда открыла морг, где на столе лежал покойнег, каторый выглядел и пах каг и фсе остальные покойнеги, посещавшые морг до этово – еблишше заплывшее, фсе в крови, ваняет каким-то говном и не шевелиццо. Взяв в углу ведро, санитарко собралась пойти в туалет за водой, а покойнег возьми, сцуко, и попроси её принести водички и ему заодно. Дальше, сопцтвенно, она уже ничего не помнила. Патологоанатом задумчиво почесал репу, и пашол в туалет, штобы явиццо на выебку к главврачу с пустым кишечнегом, для удопцтва таг сказать. Через минуту раздалсо тихий писк и звук падения, после чего уже санитарке пришлось прибегать к помощи нашатыря и дезодоранта, патамушта маладой врач лежал в каридоре перед аткрытым туалетом в глубоком ахуении, а на унитазе сидел и грустно улыбалсо таг несправедливо отпижженный Моськой мотоцыклист.

А сам Моська съебывал огородаме и держалсо за ниибаццо ушыбленную санитаркиным ведром голову, размышляя на ходу, што же фсё-таке за йобнутая у неё реакция на простую просьбу подать водички.

Таг што, каг я уже говорил, падонке, бухайте лучше дома, только свет пожалуй фсё-таке не выключайте, ну её нахуй, путаницу эту.

Кагвсигдаваш Бушш Средний, 14 июня 2007 года.