Кружится, дрожит. Вошёл в реку без берегов и плыву по тысяче течений. Они свиваются, закручиваются в водовороты и стремятся унестись вглубь, в самые истоки темноты. Вот влага, вот разделение сущностей: предел один, недостижим, невесом, нереален. Заключен в сомнения и скорбь, шествую. Тишина завлекает и притягивает.
Понимание? Отрешение? Быть может. Четыре такта, в каждом раздвоение, звук вязнет где-то в отдалении - в мягкости горизонтов. Черчу круг в круге, затем ещё. От линии до линии всего шаг. Зов разносится по всей гулкости, наполнен кроткой яростью и вызовом. Принимаю, принимаю.
Отвлеки, запутай. Я хочу, я попался в силки, я не помню начала, а предстоящее представить не в силах. Камень врос, брошен крохотным, но время неумолимо. Прикоснулся, толкнул - нет ни сил, ни возможностей, ни позволения. Отброшен, проклят, готов жить в волчьих норах и выть по волчьи. Небо вблизи, луна огромна, её можно лизнуть, если хочешь. Подуем, произведём колыхание - где-то там, на поперечных срезах, получатель почувствует ветер.
Производное от арифметических действий. Ты не знал, что миром правит математика? Прибавь единицу к единице - единственный возможный вариант. Всегда верен, не разочаровывает. Получить допуск и выйти в открытое пространство. Шагать по выступам и впадинам, петь песни и дышать загустевшим кислородом. Кровь бурлит, дыхание учащённое, настроение превышает пределы радости. Возможность даётся каждому.
В сомнениях и тревогах, честен. Открыт, зол, конечен. Каждое поползновение будет отмечено наблюдателями, занесено в записные книжки и предано осуждению. Так всегда, если превышаешь границы дозволенного. Что тебе, что? Не хватает ровной целеустремленности, цепкой осознанности? Каждый выкручивается сам и долго благодарит за понимание. При проигрыше тоже благодарит. Благодарность - непременное условие. За данность надо расплачиваться, хотя бы искренним «спасибо». Ну скажи, просто скажи, это не страшно.

-    Спасибо, - сказал я.
-    Не за что, - ответил детский голос.
Я открыл глаза. Был день, я сидел на скамейке в каком-то парке. Прямо передо мной стояла девочка, повязанная огромным пуховым платком. Она смотрела на меня пристально, вдумчиво, и взгляд её почему-то удивил меня. То ли нечто знакомое увидел я в нём, то ли был он странен сам по себе, но девочка эта, возникшая вот так неожиданно, не могла не удивить.
Последнее, что сохранилось в памяти - уход из ночного клуба. К тому времени я был уже изрядно пьян, плясал как чёрт, кричал от переполнявшего меня восторга, и вроде бы меня попросили уйти. Точно судить не могу, но кажется, ко мне подходил кто-то из охраны клуба. По крайней мере, меня поддерживали за локоток, когда я двигался к выходу.
Ещё помню ночные огни реклам и чёрное небо над Москвой. И вот - заснеженная скамейка. Хорошо, что не сугроб.
Кости ломило от холода, голова трещала от похмелья. Ночь, по всей видимости, выдалась не шибко холодной, потому что последствия её были вполне терпимые. Руки и ноги шевелились.
-    Дядя, дайте денежку, - продолжая неотрывно смотреть на меня, попросила девочка.
Я взглянул на неё пристальнее и снова удивился необыкновенной похожести этой уличной побирушки на кого-то, таившегося в подсознании. Правда, ответов, что это за похожесть и с кем она связана, голова не выдавала. Было девчонке на вид лет десять, но косила она под пятилетнюю дурочку.
Уличных попрошаек я терпеть не мог.
-    Деточка, - пробурчал хриплым голосом, - иди к своему папе и проси у него столько денег, сколько влезет. А ещё врежь ему от меня. Мудаки, блин, нарожают детей!
-    У меня нет папы, - отозвалась девчушка. - У меня только мама. Помогите, пожалуйста, мы попали в тяжёлое положение, срочно нуждаемся в деньгах. Кушать нечего.
-    Иди отсюда, - махнул я рукой. - Не зли меня, а то за последствия не ручаюсь.
Девчонка продолжала топтаться у моей скамейки. Я закрыл глаза и откинулся назад.
-    Лена! - донёсся откуда-то издалека женский окрик. - Иди сюда!
От голоса этого меня передёрнуло. Эти фибры - эти ли? - жили во мне с рождения. Вот это басовитое начало, превращавшееся в звенящую переливчатость и заканчивающееся свистящей истеричностью - я определил бы этот голос из миллиарда других.
Тотчас открыл глаза и выпрямился.
Кричала женщина, сидевшая на скамейке метрах в пятидесяти. Она была укутана шарфом до самого носа, плюс расстояние - лицо мне не удалось разглядеть.
Девочка дёрнулась на крик.
-    Подожди! - остановил я её. - Подожди, красавица! Я тебе денег дам.
Полез в карман и достал первую попавшуюся бумажку.
-    Держи.
Девочка бумажке обрадовалась.
-    Это мама тебя зовёт? - спросил девчушку.
-    Угу, - кивнула она.
-    А маму твою случайно не Галя зовут?
Девчонка удивилась.
-    А вы откуда знаете?
Торжество! В этот миг я испытывал настоящее торжество!
-    Да ведь я её старый знакомый, - подмигнул я девочке. - Представляешь, встретиться за тысячи километров от дома! Вот так радость. Дай-ка руку, пойдём, обрадуем маму.
Лена доверчиво протянула мне ладошку. Я взял её за руку и направился к сидевшей в отдалении матери. Видит бог, в этот миг во мне было больше радости, чем злобы! Злобной радости? Быть может. От судьбы не уйдёшь, вот что стало мне ясно со всей очевидностью. Пряталась, скрывалась от меня сестра, но судьба - это такая штука, которая обязательно сведёт два сердца, жаждущих встречи.
Галина сидела и настороженно смотрела на нас. Ей явно не нравилось, что какой-то дядя ведёт за руку её дочь. С каждым шагом я убеждался, что это именно она. Изменившаяся за десять лет, но всё же она. Меня, похоже, она не узнавала.
Мы подошли почти вплотную, когда она заподозрила что-то серьёзное. Её прищуренные глаза рыскали по моему лицу и вот-вот были готовы проявить в нём истину.
-    Привет, сестрёнка! - крикнул я и, улыбнувшись, помахал рукой.
Галина вскочила со скамейки и побежала.
Ну куда же ты, дурочка? Куда ты без дочери? Или хочешь сказать, что даже единственного ребёнка бросишь, лишь бы не встречаться со мной?
Я не бежал. Я стоял на месте, держал девочку за руку и смотрел убегающей Галине вслед. Я знал, что она вернётся.
-    Мама, ты куда?! - позвала её Лена.
-    Не переживай, - кивнул я ей. - Мама просто опешила от неожиданности. Сейчас она вернётся.
Пробежав несколько метров, Галина остановилась. Устало, скорбно обернувшись, метнула в меня отчаянный взгляд и послушно побрела в обратную сторону.
-    Если ты что-то сделаешь ей, - крикнула она с яростью, - я тебя на кусочки разрежу!

-    На кусочки? - бил я её ногами в какой-то тёмной подворотне. - Ну-ка, изобрази!
-    Урод! - закрывала лицо руками Галька. - Чтоб ты сдох, падаль!
-    Я сдох? - ярость переливалась через край. - Я падаль?
Новые итальянские ботинки с остервенением врезались в её бока. Галина пыталась вскочить и вцепиться мне в лицо ногтями. Я сбивал её с ног.
-    Мразь подзаборная! - шипел я. - Ты вообще понимаешь вину свою, курва?!
-    Какую вину? Перед тобой я ни в чём не виновата!
-    Не виновата? А сел я по чьей вине? Кто натравил меня на Борьку, блядина?
Закрывалась она умело, словно её били всю жизнь. Впрочем, почти так оно и было - били её часто.
-    Он изнасиловал меня! Я попросила помощи у брата.
-    Какое изнасилование, сука?! Ты была его подругой. Ты всем подряд давала. В микрорайоне мужика не было, кто тебя не ебал.
-    Включая тебя!
В глазах потемнело. Тварь, задела самое дальнее, самое скрытое. За все эти годы я не позволял себе даже вспоминать это.
-    Гадина, ты же сама меня затащила!..
Я вдруг понял, что кричу это с какой-то плаксивой интонацией. Машинально прикоснулся тыльной стороной ладони к глазу - влага. Чёрт, я плачу! Стыд какой.
-    На тебе! На тебе! На тебе! - заработал я ногами чаще и злее.
-    Мама, - раздался под сводами арки, ведшей в подворотню, детский голос, - ты где?
На мгновение я остановился.
-    Стой, дочка! - завопила Галька. - Не заходи! Ни в коем случае не заходи! Я с дядей поговорю и вернусь.
-    Мне холодно, - канючила девочка.
-    Леночка, доченька, попрыгай! В снежки поиграй. Я сейчас. Только не подходи к нам.
Сейчас... Она рассчитывает выйти из всего этого живой? Неужели я позволю ей?
-    Ладно, - отозвалась Лена. - Только побыстрее возвращайся.
Галька убрала лицо от рук и смотрела в темноту арки, из которой так и не вышла девочка. Такая отрешённая, словно у нас уже всё закончилась. Не надейся, это только начало!
Я снова врезал ей.
-    Пизда гнойная! Я тебя бить буду до тех пор, пока ты не растечёшься.
Она уткнулась лицом в снег и закрыла голову руками.
-    Где я жить буду, ты думала? - крикнул я. - Думала, когда квартиру продавала? Думала, что у тебя брат есть, которому надо где-то спать? Думала?
-    Мне пришлось её продать! У меня начались проблемы, понадобились деньги.
-    Да не было у тебя проблем, тварь! Не было. Ты с первой попавшейся мразью путалась, перед каждым уродом ноги раздвигала, всех наебать хотела, да только тебя все имели.
-    Ты не знаешь, что мне пережить пришлось! Я познакомилась с человеком, думала, он будет нам опорой, нам с дочкой, но он редкостный урод. Он ищет меня, он сжёг квартиру, которую мы снимали, он хочет убить нас.
-    Сдох твой азер, радуйся!
Галька кинула в меня мимолётный недоумевающий взгляд. Лицо её было в крови.
-    И не вздумай мне заливать, что это он тебя с пути сбил. Ты от природы мразь, тебя ещё в детстве надо было задушить.
-    Кирилл, я не верила, что ты вернёшься живым! Ты такой слабенький был, постоять за себя не мог. Мне все говорили, что десять лет на строгаче ты не протянешь.
-    И ты слушала всякий сброд вместо того, чтобы хотя бы раз навестить меня?! Ты хоть раз прислала мне апельсин или конфету? А, сестра!
-    Я хотела быть сильной. Я хотела оказаться от прошлого. Я думала, жизнь пошла не так, надо зачеркнуть всё, что было раньше и начать по-новому. Ты был человеком из того гадкого прошлого, я думала, что откажусь от тебя, и несчастья отступят.
-    Отступили? А, сука, отступили? - лупил я её.
-    Нет, - шевелила она кровавым ртом, - их стало больше.
-    Ах, больше стало! Значит, я не исчадие ада. Значит, не я беды приношу. Значит, меня не прокляли. Ну, где же твоё счастье? Побираешься на улицах как последняя прошмандовка. И дочь заставляешь побираться. Это и есть твоё счастье? Ты к нему стремилась, когда из-за твоей гадкой дурости я человека убил и в тюрьму сел? Это из-за неё ты меня кинула?
-    Ты человека по собственной дурости убил! Я тебя не просила. Ты сам мразь, ты сам выбрал свою жизнь, я здесь не причём. Ублюдок!
Стало не хватать воздуха. Я остановился, сделал два шага в сторону, опёрся рукой о стену. Дыхание сбилось, защемило в сердце, я вдыхал всей грудью воздух и не мог надышаться.
Галина вытирала снегом лицо. Весь снег на пятачке подворотни был забрызган кровью.
-    Лена твоя дочь, - прошамкала разбитыми губами сестра. - Заметил, как она на тебя похожа?

Мы стояли у какой-то уличной рыгаловки. Галька с дочерью жадно ели пирожки. Запивали непрожаренное тесто дешевым кофе в пластиковых стаканчиках. Сестра подносила к губам стакан и болезненно морщилась. Она натянула свою шапчонку на самый нос и прятала лицо в шарф, чтобы не было видно последствий моей работы. Мы с Галькой стояли у стола, Лена вертелась в паре метров от нас. Я не ел.
-    Ты всё врёшь, - говорил сестре, сдерживая ярость.
-    Не вру, - не глядя на меня, бурчала она.
-    Как можно тебе верить? Ты столько врала, что потеряла моё доверие.
-    Она твоя дочь, богом клянусь!
-    В бога поверила? Давно?
-    Она твоя дочь. Она родилась через несколько месяцев, как тебе срок дали.
-    Ну и что? Мало ли с кем ты валялась!
-    Всё сходится. Это произошло как раз в ту ночь, когда ты убил Борю. Помнишь?
-    В ту ночь?!
-    Да, ты припёрся домой в крови, плакал, на стены кидался. Я решила тебя утешить. Да вот только ты взял и кончил в меня.
-    Я не помню ту ночь.
-    Ну ещё бы! Ты был очень расстроен.
-    Ты всё врёшь. Ты говоришь это для того, чтобы я не убил тебя.
-    Посмотри на неё внимательно. Одно лицо с тобой!
-    Она похожа на тебя, а не на меня.
-    Она похожа на тебя!
Лена допила кофе, выкинула в урну стаканчик и подскочила ко мне.
-    Дядя Кирилл, а купите мне мороженое!
-    Зимой нельзя есть мороженое.
-    Ну я очень хочу!
-    Ты заболеешь.
-    Не-а. Не заболею.
Я достал из кармана купюру.
-    Лена, а кто твой папа?
-    Папа? - удивилась девочка. - Понятия не имею! Я его никогда не видела.
-    Мама тебе не говорила?
-    Нет, никогда.
-    Лена, - заговорила Галина. - Дядя Кирилл и есть твой папа.
Сука, что она делает?!
-    Да? - изумилась Лена. - На самом деле? Вы действительно мой папа?
Я был неимоверно смущён.
-    Возьми деньги, - передал девочке бумажку. - Купи мороженое.
Лена потянулась к окошечку уличного кафе. Я схватил Гальку за локоть.
-    Ты чего творишь?!
-    Что? - смотрела она нагло в мои глаза. - Стыдно стало?
-    Я тебя сейчас четвертую, овца!
-    А её тоже?
-    И её тоже. Думаешь, ребёнка пожалею?
-    Ну, если ты и свою дочь убьёшь...
-    Да не дочь она мне! Ты врёшь.
-    Она твоя дочь. И ты это чувствуешь. Ну, а если хочешь, можно проверить официально. Сейчас отцовство легко определить. У тебя хватит денег на это? Хватит, ты же вон каким крутым стал. Не пойму только, с чего бы это. Ограбил кого-то?
Она моя дочь? Эта девочка действительно моя дочь? Она возникла из моей спермы?
-    Если ты врёшь, тебя ждёт мучительная смерть. Ты можешь представить себе мучительную смерть?
-    Нет. Никакой смерти не будет, она твоя.
Лена купила большое мороженое в яркой обёртке и, разорвав упаковку, облизывала его.
-    Лена! - позвал я её. - Подойди сюда.
Девочка подбежала ко мне, я присел на корточки и вгляделся в её лицо. Лена удивлённо, непонимающе смотрела на меня. Я смутился и поднялся.
-    Может, лимонад какой хочешь? - спросил её.

-    Ну прости меня, - бормотала Галина, прижимаясь ко мне и пытаясь дотронуться губами до щеки. - Прости.
Я поёживался от её прикосновений. От неё разило вином - она в одиночку выпила не меньше бутылки вина. Я устало тянул второй бокал. Лена сидела напротив нас за тарелкой с шашлыком и со смущённой улыбкой косилась в нашу сторону. Видимо, всё происходящее казалось ей забавным.
-    Нет тебе прощения, - ответил я, но сделал это - неосознанно или сознательно - с каким-то смехотворным пафосом. Галина фыркнула.
Запела певичка. Время по ресторанным меркам было раннее, народу за столиками сидело немного, пока ещё она не старалась. Песня была нудной, исполняла её баба небрежно и бездарно. Лучше бы уж молчала.
-    Я знаю, что виновата, - говорила Галя, гладя меня по волосам. - Знаю. Просто мне хочется, чтобы ты понял, каково мне было. Когда один за другим умерли родители, когда я осталась совершенно одна.
-    Не надо этого соплежуйства.
-    Это не соплежуйство. Я просто хочу объясниться с тобой.
-    Мне и так всё ясно.
-    Тебе ничего не ясно. Ты приглушил на мгновение злобу, но полностью с ней не расстался. А я не хочу, чтобы она жила в тебе.
-    Как трогательно!
-    Как я могла жить иначе, что могла делать при той нашей жизни? Меня бросили как щенка в воду, и я должна была выплывать.
-    Это ты сама придумала? - удивился я. Удивился, потому что увидел в этих словах отражение собственных мыслей.
-    Да нечего здесь придумывать! Всё и так было ясно. Меня прокляли ещё при рождении и пытались вообще уничтожить. Но назло всем я выжила.
-    Гладко стелешь, - чёрт, именно так думал о себе и я!
-    И вот теперь, когда прошлое вроде бы отступило, вдруг появляешься ты со своей страшной местью.
-    Страшная, верное слово.
-    Но только ты не тем мстишь. Тебя направили против меня, и тебе кажется, что ты поступаешь верно. Но это не так. Потому что это переход за грань, за пределы. Мстить надо другим.
-    Я давно уже за пределами.
Раскрыться? Впустить иное колебание, чужое дыхание? Неужели это так просто, что нужно лишь решиться - и всё? Тёплая женщина под боком, уютный дом, ласковый ребёнок - вот так раз, и готово? Вот всего лишь так - по желанию? Как я желал тебя, сестра. Как я стремился к тебе. Не было никого, кого бы я так обожал, как тебя. Я готов был любого разорвать на куски, лишь бы было хорошо тебе. Ты была единственным существом, кого я любил.
-    Прости, - положила она голову на моё плечо. Голос её был надтреснутый, дрожащий. Она плакала. - Ты же брат мне. Я люблю тебя.
Я повернулся к ней, она приподняла лицо, по щекам бежали слёзы. Незаметно для себя я ткнулся ртом в её влажные губы.

Лена спала. Мы с Галькой, голые, сидели на полу и трогали друг друга. Такого удовольствия от прикосновения к женщине я не испытывал никогда.
Часа два мы яростно трахались. Мы сплетались как две кобры, обвивали друг друга всеми имеющимися конечностями и, безуспешно сдерживаясь, выли от переполнявшего нас удовольствия.
-    Ничего, ничего, - водила сестра пальчиками по моей груди. - Теперь заживём нормально. Теперь все несчастья позади.
Слова эти звучали для меня небесной музыкой. Я знал: счастье возможно, оно снизошло ко мне, я его заслужил.
-    Ты знаешь, - бормотал я, - никогда не мог себе вообразить, что заживу по-человечески. Мне казалось, что в жизни не будет ничего, кроме страданий и злобы. Так и утону в них, погибну.
-    Всё будет хорошо, - прикасалась Галя к груди губами. - Всё будет хорошо.
Квартиру мы сняли на одну ночь. На Казанском вокзале стояла тётка с листком бумаги, который призывал обращаться к ней всем жаждущим переночевать в комфортабельных условиях. Мы подвалили. Тётка повезла нас на метро куда-то на окраину Москвы, взяла деньги и отчалила.
Предварительно я забрал из камеры хранения сумку с деньгами и стволом. Она валялась рядом с нами.
-    Сколько здесь? - запускала в деньги ладони Галя.
-    Осталось тысяч семьсот.
-    Надо пересчитать. Деньги любят счёт.
-    Пересчитаем как-нибудь.
-    Надо сейчас.
Она начинала загибать купюры и складывать цифры, но я тянулся к ней губами, заваливал на пол и, хохочущие, мы снова принимались ласкаться.
-    Пистолет-то заряжен? - отхлебнула Галя из бутылки, кивнув на прятавшийся в купюрах ствол.
-    Один патрон.
-    Всего один?
-    На самый крайний случай.
-    Пусть он не наступит, - сказала она.
Цикл пройден, испытания завершаются. Я понял, я был должен пройти их, чтобы заслужить радость жизни. Мне казалось, что её вовсе не существует в природе. Иногда думалось, что она возможна, но в каких-то иных сферах, с какими-то особыми людьми. А разгадка проста. Радость есть, счастье возможно, причём с той, кого я знаю всю жизнь, со своей сестрой. Своей любимой женщиной.
Разве не всё равно, что она моя сестра? Кому до этого есть дело?! Да и кто вообще узнает о том, что мы родственники?
-    Можно на эти деньги купить дом?
-    Пожалуй, можно, - ответила Галя. - Но не в Московской области.
-    Да хрен с ней, с Московской! Уедем куда-нибудь подальше, купим домик в глухой деревне.
-    Заведём хозяйство, - отозвалась она с улыбкой.
-    Правильно, заведём хозяйство. Корову, поросёнка, кур. Я каким-нибудь лесником устроюсь. Будем жить в гармонии с природой.
-    И сами с собой.
-    Да, это главное. И чтобы никакой злобы, никакой мерзости. Только тихая, счастливая жизнь.
-    Ты так красочно её рисуешь.
-    А она такой и будет. Бля буду, такой! Неужели мы за все наши страдания не заслужили немного тишины и покоя?
-    Заслужили, заслужили. Только Лене надо в школу ходить. Будет в твоей глухомани школа?
-    Ну конечно будет! Школы везде есть. Школа - это не проблема, найдём. Будем баню топить, самовар ставить.
-    Ух, какая у тебя деревенская душа!
-    Да, деревенская. Я сейчас понимаю, что надо жить вдали от больших городов, от паскудных людей, надо создать своё маленькое, тихое счастье. В конце концов, счастья достойны все, даже самые последние ублюдки.
-    Да, - смотрела на меня Галя, - нам необходимо счастье.
Мы обнялись и повалились на пол.
-    Может быть, - шепнула она мне на ухо, - заведём и второго ребёнка?
-    Точно! - воскликнул я. - Второго, а быть может и третьего!
-    Тише ты, тише, - положила Галя ладошку на мои губы. - Лену не разбуди.

Мне снилось что-то тёплое и светлое. Именно так, без объяснений и определений: тёплое и светлое. Кажется, я летал во сне. Первый раз в жизни.

Боль ворвалась в тело мгновенно. Был звук - глухой, короткий. Я передёрнулся, захрипел и схватился руками за грудь. Что-то мокрое, горячее, вязкое. Ничего не видно, чёрт возьми, почему ничего не видно? Я сплю?
Потом я увидел свет. Он был тусклый, отдалённый, он был лампочкой в коридоре. Я зарычал от боли, раздирающей грудь, опёрся скользкими руками о кровать и поднялся на ноги.
Всё расплывалось перед глазами. Я в комнате? Да, я в комнате, она тёмная. Вдали свет и человеческий силуэт. Галя?
Галя сжимала в руке пистолет и пятилась от меня.
-    Не подходи! - орала она. - У меня ещё нож!
Я сумел сделать к ней два шага. Она вертела передо мной пикой и замахивалась стволом. Что это? Что это всё означает?
За её спиной я увидел Лену. Она подпирала стенку и сжимала в руках сумку, в которой были деньги.
-    Лена! - крикнула ей Галина. - Выходи из квартиры! Быстро выходи.
Я сделал ещё шаг. Сил больше не было. Ты подстрелила меня? Ты на самом деле подстрелила меня?
Тело перестало слушаться, я почувствовал как оседаю на пол и врезаюсь в него лицом.
-    Ссука... - смог издать я губами шёпот.
В коридоре раздались торопливые шаги, входная дверь захлопнулась.
Кровь вытекала из груди обильным ручьём, я почувствовал губами, что лужа достигла лица. Я сумел просунуть руки под тело и закрыл ладонями рану.
Я умираю? Меня не будет сейчас?
Ничего. Сейчас полежу, приду в себя, оклемаюсь. Вызову «скорую». Здесь есть телефон? Да, здесь есть телефон! В каждой сраной московской квартире есть телефон. Он в коридоре. Сейчас я доползу до него, наберу две цифры, и добрые врачи спасут меня. Сейчас, сейчас. Вот я уже ползу. Сантиметров двадцать, нет? Всего десять? Ну ничего, десять тоже хорошо. Надо полежать, отдохнуть и снова ползти. Несколько рывков, и я у цели. Я же везучий, я выкарабкаюсь. Я обязательно выкарабкаюсь. Я ещё поживу, ещё похожу по земле, ещё вспорю брюхо сестрёнке. Я ещё не достиг заветного счастья, я достоин его. Я достоин!
Только бы в глазах не темнело... Только бы не темнело... Ну пожалуйста, не надо темноты!..



                                                      Конец