---


А, собственно, ради чего?
Они же, в натуре, глухие.
Они бы могли быть другие,
но нет в них уже ничего.

А было ли? Если и было,
то сплыло, и нет его больше.
Помилуй нас, Милый Боже.
И с нами ли это было?

Они ведь хотели другого –
совсем не того, что случилось.
Как странно, что так получилось.
Спадают завесы, оковы,

и катится все по наклонной,
и бьется – не в силах разбиться,
и лет этих вереница,
как спрятался за иконой.

Младенец, уснувший в кроватке –
святой и нетронутый тленом,
не бойся бегущих по стенам
теней – пусть бегут без оглядки.




---


Мне впору б раскрыть глазенки –
огонь имеет ступени,
и разбегаются тени
от печени до селезенки,

и каждая клеточка – дышит
и хочет самозабвенья.
Такие непрочные звенья,
и с каждым разом все тише,

но четче – как шепот в потемках,
проглядывающий наружу.
Мой Бог, сбереги мою душу –
в мирах моих хрупких и тонких.

Иначе – зачем же я вижу?
И слышу зачем-то ведь тоже.
Прости меня, Милый мой Боже,
и будь ко мне еще ближе.



---


А если бы было можно –
я пули б пускал в затылки –
каждой пустой копилке.
Но это, увы, безбожно.

А если бы было надо –
я мог бы примкнуть к путчистам
или дружить с нечистым.
Но стоит бояться ада.

Как тело мое редело,
петляя от жизни к жизни,
захлебываясь в фашизме.
Но стоит помнит про тело.

Как пробуешь все губами
и словом обозначаешь,
и долго ночами скучаешь
на отдыхе между гробами.