Нет, не меняются люди ни черта. Самые хитрые с течением времени осваивают искусство макияжа в совершенстве, у них должно быть целый  гардероб масок . тупые или честные, которые не научились надевать лицо, у них всегда много проблем. разнообразные Карнеги, теории коммуникаций, прочая гуманитарная пурга для отвода глаз, это всё не для них. Они думают актёров по телевизору насмотрелись, а в жизни их куда больше.
Ты знаешь, Библия говорит, что каждый может измениться в лучшую сторону, если захочет. Просто нужно работать над собой, прилагать усилия, воля опять же.

Библия говоришь? Не читал я никакой Библии, зато другую книжку знаю назубок. Отгадаешь с трёх раз, как называется? Какая, бля, «Камасутра», пошёл к чёрту! История болезни. Вот как. Моей болезни. Не понял? Да не в прямом, душевной болезни. Да не псих я, говорю же это Эзопов язык. Короче список моих грехов он всегда со мной, он здесь в чердаке, вечно! А ты говоришь люди меняются. Куда? Как я могу поменяться? Я это всегда я. Был, есть и буду. Просёк к чему веду? неужели у тебя хватит лицемерия объявлять себя нынешнего, такого холенного, идеального, чистого настоящим. А тот который сшибал по пятёрке у первоклашек на портвейн, и если не давали разбивавшего их хрупкие носики, он что был другим человеком. ааааааа просто ты изменился, просто вот он Я был и вдруг стал Я, другой весь в белом, с церковью по воскресеньям. Так что ли? Ничерта не так! Рассказать кто я , и кем буду всегда? Нет ты всё равно послушай, полезно. По крайней мере будешь знать с кем философствовать вздумал.

Вот он я, мне 13, угловатый мальчишка, только вкусивший прелести мастурбации. И вот мой дед. Он сидит, потому что стоять не может с 45. мой дед инвалид. после войны был лесорубом, пока его не привалило сосной. С тех пор его жизнь-кошмар. Да ты сам знаешь, что это такое быть инвалидом. Не, не так. Быть инвалидом в России. Я стою напротив моего деда, героя войны и труда, но это всё хуйня, главное МОЕГО деда. И вдруг бью со всей 13летней дури кулаком в лицо. Кровь покрасила новые зубные протезы в малиновый. Почему то я нахожу беспомощного старика с ошарашенными глазами, чуть ниже пучковатых бровей, отхаркивающего кровавую слюну, очень смешным. Меня веселит, что я молодой и угнетённый, могу от души поквитаться за все унижения, которые ОНИ, старшие причинили мне за всю мою короткую жизнь. И ударил я его справедливо, нечего было стучать бабке, когда и в каком виде я пришёл с дискотеки, теперь меня ждёт пиздец от родителей, и всё из-за этого старого пердуна. Совершенно справедливо, так я тогда думал.

Да а ещё раньше, лет в 8, я чуть не отправил мою прабабку на тот свет. Тоже шутки ради. Она мне всегда казалась существом с другой планеты. Высохшая, вдоль и поперёк обтянутая голубыми канатиками вен. Она казалась мне роботом, неизвестно для чего сконструированной тупой машиной. Тогда бабушке было за 90 и всё что она могла и хотела делать, это сидеть у окна и ждать смерть. Ей уже давно надоело жить, это было видно по тому, как она нехотя жевала манку, лениво и безмерно устало мыла руки, расчесывала снежные редкие волосы. А меня вся эта старческая медлительность бесила, пробирала до мозга костей. Тупой робот, ну ка проверим какие у тебя там железные опилки в бардачке. Я резко убрал стул, на который она собиралась сесть для совершения своего каждодневного ритуала. Когда со звоном расплескалось стекло старого трюмо, на шум прибежали бабушка с мамой. Они увидели лежащую на полу прабабку с  осколками под окровавленной головой, и остолбенели от ужаса. А я стоял углу и недоумевал, как это роботы научились так натурально подделывать кровь. Мне тогда даже не всыпали, наверное, подумали, что бабка из-за маразма забыла поставить стул, на который садилась.
Ты скажешь, детство с кем не бывает? Все мы были жестокими, потому что нас любили. Когда тебя любят, прощают и знаешь, что не могут не простить, возникает непреодолимый соблазн сделать какую-нибудь пакость, проверить как далеко может зайти их любовь…

Ну а что, ты тогда скажешь на это. я уже не сопливый пискун из провинции, я студент московского престижного ВУЗа, да не первак, а второкурсник, не понаслышке нахлебавшейся этой общажной каши. На моём 14 этаже, каждый знает, кто делает пол-литра тёмного нефильтрованного меньше чем за 10 секунд, у кого под кроватью бита, побывавшая в «деле», и к кому лучше не соваться по пустякам. Это был тоже я, крутой, как Брюс Уиллис, отчаянный, как Тайлер Дерден. Я сам сделал себе такой имидж, потому что боялся. Ох как боялся, показать какой я слабый. Как отвратительная мелкая шавка лающая на слона, я всем бросал вызов, я заставил себя уважать. Тогда когда поставил фингал Егорычу, на редкость гнилому мужику, стоявшему у нас на входе за охранника. Или тогда, на стреле с хачами. Я первым прыгнул на пиздорожих, заработав тем самым не только сотрясение мозга, но и непререкаемый авторитет среди своих пацанов. и начал надуваться гордостью, как пузырь, обманув даже самого себя на время.

Но потом, в 5 утра раздался стук в дверь. В комнату вбежал красный и совершенно пьяный староста этажа и нечеловеческим голосом заорал: Бату разбился!!! Бату был моим соседом, по блоку. Мы делили санузел и расписание уборки. Он был славным малым и вовсе не потому, что БЫЛ. Однажды мы накирялись вместе, и дабы продемонстрировать свою напускную крутость, я пьяный вышел на карниз 14 этажа. я сказал ему: смотри Бату, человек может быть бессмертен , если захочет. А бессмертен он когда ничего не боится. Ведь что такое смерть – это самый большой страх человечества, а я хуй забил на этот страх, и я бессмертен. В этот момент мои пальцы разжали кусок металла, за который держались, и на мгновение, я остался на узком карнизе без какой -либо поддержки. Бату зарычал на меня: Хватит, дурак, разобьёшься! И тогда я вспомнил, что страх этот во многом не за себя родимого, а за свою мать, и жизнь  принадлежит  тебе лишь отчасти. и когда я всё это подумал, я до крови сжал острую металлическую планку и вылез назад в комнату.

Это было месиво, стонущий комок крови и боли. Он кричал: МАМА!!! И силился посмотреть на свои ноги. Батушка, бату, миленький ну потерпи немного сейчас скорая приедет! Два десятка человек кольцом стояли на крыше второго этажа административного корпуса в ту седую ноябрьскую ночь. Бату разбился не насмерть, он упал на сетку. Я не могу описывать что там было, у меня просто не хватит слов передать весь УЖАС. Я просто стоял, как оглушённый смотрел и ничерта не понимал.

А потом нам объявили, что нужна донорская кровь для переливания, много крови… и все желающие должны собраться завтра в 8 утра в холле больницы. Я ДОЛЖЕН был пойти и сдать. Бату не был мне другом, и я не бухал с ним в тот вечер. Я был не виноват в его смерти. Так я себя уверял. Но я точно знал, из-за чего он пьяный, с двумя пальцами на правой руке(случайно отрубил топором в детстве) полез на этот блядский карниз. Я знал, но не проснулся… мне опять стало страшно, я опять сморщился до величины мошонки. А страшно мне было увидеть холодную сталь иглы, медсестру в белом, выкачивающую литрами мою красную жидкость. Потом я обманывал себя, что не знал адреса больницы, что всё равно не успел бы.

Но как? Скажи, как можно обмануть себя? Это надо быть уже полным идиотом, чтобы взять и всё забыть, начать с чистого  листа, так, кажется, говорится. Но послушай, нет никакого листа, нет никакой новой жизни с понедельника. Всё, что ты натворил и накасячил, ты тащишь на спине всё время, это твой крест. Не тешь себя я прошу иллюзиями про искупление и чистую совесть, я тебя прошу. Мои грехи, это годовые кольца, опоясавшие моё жизненное древо, они мой панцирь, тяжелый и мешающий дышать, полной грудью, но из которого мне никуда не деться.