Начало - http://udaff.com/creo/68363.html



Сердце колотилось. Руки вспотели, несмотря на промозглый ветер. Я не знал, где жена живёт теперь, и решил проследить за ней от работы. Теперь уже я был умнее – я знал, что иногда на обочины рассчитывать не приходится, поэтому и в метро, и в автобусе я просто наблюдал за Таней издалека.
Маршрут был какой-то знакомый, я тогда не задумывался, почему. Наконец, она вошла в подворотню – я тогда вдруг заметил свою оплошность: я не позаботился, чем буду убивать. У меня не было ни ножа, ни железного лома – ничего, что упоминалось в книгах.

Но рассуждать было некогда – ещё немного, она вышла бы в светлый участок – и тогда стало бы гораздо сложнее. Я догнал по обочине сзади и перекинул ремешок сумочки ей через горло, зажимая ладонью рот. Она зарычала, забарахталась, но я-то знал, что она не так уж сильна – её придержать, и надолго её не хватит. Нежная, тёплая, как я её любил в тот момент! Я должен был поквитаться с ней, но медлил, пагубно медлил, целуя ей шею, вместо того, чтоб душить.
Тут фары высветили меня с тыла, я отбросил Таню, отпрыгнул в темноту. Обочины были почти везде – сливаться с ними было легче лёгкого. Из машины выскочил мой старинный друг, Максим, театральный актёр, и второй мой знакомец – Лёшка, тот самый, с которым мы делили кабинет.

– Таня! – заорал Макс, подхватывая мою любимую на руки.

Она откашлялся, прижимаясь к нему и дрожа от страха.
– Любимый, любимый, любимый...

Лёшка достал фонарик, поскользил по стенам – какое там! Я стоял надёжно, не просто на обочине, а в её глубине. Стоял и понимал, что я дурак. Идиот, кретин – есть ещё какое–нибудь такое слово? Я перестал общаться с Максом несколько лет назад, Таня не перестала. Это к нему, к моему бывшему другу ушла моя бывшая жена. Это потому, что я бывал здесь раньше, я знал и этот дом, и эту остановку. Сволочь, мерзкая гадина, пизда, как она могла! Как он мог!

Я клацнул зубами. Фокус моих мыслей как-то переполз с Тани на Макса. Мне не хотелось убивать Таню, да, она, разумеется, была виновата – но не более виноват тот, кто увёл её у меня? С Таней меня устраивала любая жизнь. Без неё – жизни не было вообще. Значит, наказать следовало его, а не её – я дошёл до этого логически, и мне стало заметно легче.

Не знаю, зачем, но я прокрался за ними в квартиру – люди часто невнимательны, когда входят в неосвещённый подъезд. Прошмыгнул за ними внутрь, проскользнул на обочину в кладовку, потом, когда они совершенно утратили бдительность, обочина расширилась и до кухни. Я встал в коридоре, слушая, как они говорят.

– Ты понимаешь, не было там его. Никто его не видел! – горячился Лёшка, поправляя скосившийся галстук.
– А отпечатки пальцев?
– Отпечатки его, это мне знакомый следователь сказал.
– Но на меня-то, – восклицала Таня, – точно напал он.
– Ты не видела лица, – нахмурил брови Максим.
– Макс, я прожила с человеком восемь лет, я в состоянии узнать его и по повадкам, и по запаху...
– Но в офисе его не было! – повторил мой бывший коллега. – Я не сходил с места, девочки на ресепшне весь день никуда не отходили – он не мог просто так войти и выйти. Почему ты не веришь, Максим?
– Да я верю, – ответил любовник моей жены. – Я верю, что это может быть он, и значит, Таня до сих пор в опасности...

Отлично! Я услышал то, что хотел, и пока компания совещалась на кухне, вошел в комнату. На столе стоял действующий макет – сцена в масштабе один к чему–то там, кронштейн, канаты, и сложная конструкция, по которой главный герой Ромео воспаряет куда-то на небеса и пикирует на балкон Джульетты. Я аккуратно оторвал модель кронштейна, чтобы поразмыслить на досуге – премьера концептуального спектакля предстояла завтра, и я решил, что ещё концептуальнее будет внести коррективы в замысел Шекспира. Если Ромео умрёт не в последнем акте, а в середине, и не понарошку, а по-настоящему – это будет моя театральная находка, даже если никто не узнает, кто был её автором. Впрочем, в сложившихся обстоятельствах меня даже устраивала безвестность.

– Что если он как-то отводит глаза? – донеслось с кухни. – Что-то вроде гипноза или тому подобное?

Да, Таня, я горжусь тем, что был женат далеко не на дуре.

– Как-то не похоже на гипноз... – Макс заходил по кухне, вкладывая мысли в шаги. – Может, это что-то психологическое? Какой-то трюк? Лёха, вот скажи мне – сколько человек ты увидел сегодня с утра?
– Не знаю... толпы...
– А опиши мне кого-нибудь?
– Ну... девушка передо мною стояла в очереди в столовой – в короткой юбке такой... бабка с тележкой на ногу наступила.
– Двое! – торжествующе заметил мой бывший друг. – А их были сотни или тысячи.
– И что это значит?
– А значит это, что мы совершено не видим того, что вписывается в рутине. И Юрка, возможно, как-то научился этим пользоваться. Напоминаю, он всё-таки бывший актёр и перевоплотиться в серенького человечка для него – дело несложное...

Очень польщённый, я двинулся к выходу. Как вы будете использовать эту информацию, ребята, мне всё равно. А у меня целая ночь, чтобы придумать, как умирает Ромео, и целый день, чтобы найти обочины в зрительном зале, где несколько сотен человек.

Я проник в зал перед генеральным прогоном, нашёл обочину в портьере, и детально рассмотрел, что происходит в спектакле. Герой-любовник Ромео в исполнении Макса поднимается на высоту около четырёх метров, и как тот буревестник, парит над зрительным залом с букетом цветов в руках, каковые он безжалостно сыплет на головы зрителям. Затем с тем, что осталось, он долетает до балкона Джульетты – тут как раз кронштейн меняет угол его полёта, и скорость движения падает – на практически невидимой лонже Ромео совершает сальто-мортале и далее совсем уж поселяется на балконе.

Потом как-бы-стена как-бы-расступает, зрителю предстаёт эротическая сцена на уровне полутора метров над сценой, но это уже не интересно. Интересно, что этот плагиат Копперфильда, управляется, как я и думал, не человеком – всё рассчитано на механике. А значит... значит, если мы подстроим угол наклона несколько ниже, а торможение сделается несколько меньше, а на балкон кто–то, неровен час, положит острый металлический предмет, стало быть, зрителя ожидает замечательное зрелище «Мотылёк на булавочке». Немножко не по Шекспиру, но, думаю, ради такого дела старик Вильям меня простит. Простил же он этим лицедеям концептуальные полёты над гнездом петрушки...

Осталось только придумать, как попасть на сцену.

По окончании прогона я затесался среди массовки и под шумок стянул из костюмерной плащ монаха. Всё моментально посерело – я стал одним из своих, незаметным, неразличимым, я бродил за кулисами, слушая, как главный герой даёт последние команды осветителям. Они зачем–то перенаправляли софиты в последние минуты перед спектаклем. Я высунулся в щёлку занавеса – Макс зачем-то осматривал балкон. Отлично, значит, он уверен, что всё в порядке. Вскоре и Ромео занял своё место за кулисами.

Текст пьесы я знал относительно неплохо и помнил, что у меня есть время от начала спектакля, чтобы забраться на причудливую конструкцию декораций. В качестве «острого металлического предмета» я использовал одну из труб, из которых сваривалась эта конструкция – я закрепил её в паз довольно надёжно. Поднялся повыше, вытащил отвёртку, ослабил винт кронштейна. Всё принимало вид несчастного случая, и можно было уходить, но мне хотелось присутствовать, как режиссёру, увидеть вблизи, как выглядит моя месть человеку, который живёт моей жизнью с моей женой. Я замер – Джульетта  правее меня карабкалась на место эротической сцены.

Заиграла музыка, Ромео, размахивая ногами, как последняя балерина, взвился в воздух. Сердце моё колотилось в предвкушении красивейшего злодейства. Он смог, он жил этой жизнью, на которую не решился я – но теперь это ничего не значит. Я обошёл его по обочине, я подстерёг его, я отниму у него эту жизнь и этот театр, и всё, что моё, моё по праву! Я смотрел на летящего на булавку мотылька, когда всё вдруг перевернулось и балкон рухнул примерно на полметра вниз. Я упал на четвереньки, а сверху мне на спину приземлился Макс, задрал мою голову, ухватившись обеими руками и, как по команде, мне в лицо ударили софиты – один, два, три... меня слепило от прожекторов.

– Попался, мерзавец... – сообщил Макс сквозь зубы. – Я премьерой ради тебя пожертвовал. Только чтобы тебя поймать.

Зал рукоплескал, и мне показалось, что если прищурить глаза, то в центральном проходе стоит крёстная фея, в тулупе и валенках. Что-то я, кажется, сделал, к чёртовой матери, не так.

– Да ты не знаешь, кто я... ну, сдай меня милиции – так я уйду. Просто уйду, я умею быть незаметным...
– Нет, товарищ, – язвительно прозвучало над ухом. – Не выйдет. И знаешь, почему не выйдет? Ты теперь знаменитость. А знаменитостей видят все. Абсолютно все.