Я бегу по улице. Я плачу. Беззвучно. Слезы просто текут из глаз, но их никто не замечает. Еще бы, хлещет-то как из ведра.
Нет, я не могу понять, как он мог вот так поступить. Четыре года мы вместе. Я же его люблю. И любила. И не ругались-то почти. Может эта приторность ему и надоела? Да ну... Наврядли...
Я бегу. Ничего и никого не замечаю, врезаюсь в старушку.
— Ой, простите, бабушка, — говорю виновато, всхлипываю.
— Все хорошо, внученька, — улыбается мне беззубым ртом. Боже, это улыбка смерти. — Ты то куда спешишь так?
— В магазин, бабусь. Извините.
Я бегу. Четыре года... Это же немало... Помню, как мы первый раз целовались... Хм, а знаете, что годовщина у нас первого апреля. Прикольно, да? А сегодня четвертая. Такая печальная... И мне не весело... Почему он меня бросил? Он просто ушел. А я...
Я бегу. Сердце бешено колотится в груди... Куда я бегу-то? Ах да, вот и хозтовары. Захожу. Пусто словно в склепе. Лишь продавец сторожит армию стиральных порошков.
— Привет! — неожиданно выпалила я.
— П-привет... — неуверенно отвечает этот прыщавый юнец. — Ты... Э-э... Вы что-то хотели?
— Да не волнуйся так. Мыло. Хозяйственное... — улыбаюсь я.
— Пожалуйста, — отворачивается, берет с полки и, развернувшись словно танцор, подает мне мыло. — Семсот двадцать рублей.
Кидаю пятерку и хватаю мыло: "Сдачи ненадо!"
Я бегу. Обратно. Дом — самое лучшее место на земле. У меня однокомнатная квартирка со старыми выцветшими обоями на стенах, облупившимися рамами, облезшими коврами и бабушкиной мебелью, но какой же там уют...
Вот и он. Четырнадцатый дом, улица Одуванчиковая. Мне всегда казалось, что такие улицы могут быть только в "Незнайке". Забегаю в квартиру. Как же пусто без него.
Иду в кухню, сажусь за стол. Закуриваю сигарету. Кашляю: я не курю. Эх, что ж теперь делать-то? Ладно, пора...
***
Юлька, Юлька, как же я тебя шокировал небось... Хи-хи... Да, дурацкий у меня юмор, но все же. Вот, то что нужно.
— Сколько? — указываю на ведерко с ее любимыми желтыми розами, пышными, благоухающими, словно их не пятнадцать, а сто... Сто одна вернее, я ж не на похороны иду.
— Семь тысяч, — безразлично отвечает цветочница, женщина лет сорока, одинокая скорее всего, много пьет. Куда катится мир? Но мы же с тобой счастливы, да, Юлька?
— Да нет же, все!
— За семьдесят отдам, — лицо ее озаряет счастье. Конечно, пять бутылок и куча закуски... Праздник на троих...
— Беру.
Да, руки у нее трясутся, но упаковывает она отменно. Красотища-то какая! Отдаю деньги, благодарю и несусь домой. К Юльке. Это ее дом, но живем мы вместе. Ей бабушка квартиру завещала.
Дождь! Такой теплый весенний дождь. Хотя погода как летом. Жарко. Лето на улице и в душе, но не в календаре. Улыбаюсь себе и прохожим.
Вот и она. Одуванчиковая. Вот и он. Четырнадцатый. Да я найду его с закрытыми глазами. Взлетаю по лестнице. Открываю дверь.
— Юлька! С первым апреля! Я здесь! Я с тобой!
В ответ молчание и какой-то странный скрип... Захожу в кухню и роняю букет. На полу записка: "Юль, прости, я ухожу... Не ищи... Юрик..." Над запиской Юлька. Болтается в петле. Люстра издает ужасный скрип...

© KinDay
11 марта 2007 г.