Свечку ставят за здравие или за упокой, никто не ставит за: «чтоб ты сдох!!!». А моя молитва – постоянна, как выдох: «Будь проклят!». Моя ненависть к нему так велика, что застревает на вдохе и рвет легкие: ГАД!!!

Я болен. У меня дрожат и потеют пальцы, когда думаю о нём. А думаю я о нём постоянно. Его голос: как мерзко он говорит на прощанье всегда: «Всего наилучшего!». Мерзко!
Я кашляю перед каждой фразой, потому, что из горла рвется одно - НЕНАВИЖУ! И только сглотнув, могу сказать сослуживцам: «Доброе утро». Но тогда у меня начинает болеть живот - моё НЕНАВИЖУ жжет меня изнутри.

Я не могу есть. А пью короткими  глотками, и зубы стучат о стакан, как с похмелья. И даже в сортире помню о нём, рву бумагу в клочки и забываю, зачем я здесь.

Я распят. Распят вниз головой – так, что кровь колотится в ушах и распирает ноздри. Я не могу жить и не хочу умереть, пока он не отправится на тот свет.
Он приходит ко мне во сне, или я прихожу к нему, и я просыпаюсь с криком. В моих снах он огромен, а я так мал, что не могу увидеть его глаза; я ору, а он не слышит меня.

Он так часто снится мне, что наяву я его не сразу узнал.

Он позвонил в дверь, я открыл, он спросил:
- Можно?

Не дожидаясь ответа, разделся. Повесил, встряхнув, пальто; прошел в комнату и сел в кресло.
Он расселся в моём кресле – моём! И! улыбался! Мне!!!
- Я знаю, ты сердит на меня.

Вдох!!! Без выдоха – огромный вдох, застрявший за грудиной. Вот так получают инфаркт.
- Я всегда желал тебе всего наилучшего…
Всего! Наилучшего!
- Давай помиримся?

Он выставил на журнальный столик пару бутылок пива и развернул сушеную рыбу.
- Держи пять.
И протянул мне не руку, а рыбу. Он всегда был шутник.
- Держи, - повторил он. – Это золотая рыбка, она выполняет желания – ровно пять.

Я сразу поверил ему. Когда он шутит, у него другие глаза. Я поверил и рассмеялся – впервые за последние два года.

- П!!! Пх! Ать?! – Кашель, как обычно, получился раньше слова, и пришлось повторить. – Пять?!

Зачем мне пять желаний, когда у меня с детства – одно! Единственное, но - какое!
А какое?
УБИТЬ ЕГО.
Слишком просто. Слишком мало.

Когда-то я мечтал, чтобы его резали маленькими ножиками тысячи гномов на тысячи кусков; чтоб его съели заживо муравьи; потом я просто хотел его сжечь. Или чтобы у него никогда не стоял, и не было бы рук - поддержать. И не было языка - позвать на помощь. И… Чёрт, не важно….А после смерти чтобы ему тоже не было покоя и демоны лили бы ему кипящее масло в глотку, а он бы кашлял и не мог проглотить. А всё-таки проглотив, падал бы с прожженным брюхом.
И только-то? Так мало?

Я схожу с ума, а он сидит в моём любимом кресле и улыбается. НЕНАВИЖУ!
И вдруг я понял, что устал.

                        Что хочу спать, и хочу, чтобы его просто не было.

Чтобы он исчез вместе с моей ненавистью, а я мог бы спать и видеть светлые сны. Как я устал от него, кто бы знал! Я подошел и наконец-то убил его.

И уснул сразу – впервые за последние два года. И всю ночь в моем сне ровно горели свечи - за упокой. Мой или его – без разницы.

Тёмным утром я включил свет и первым делом посмотрел в кресло.
Пусто.
Потом - на журнальный столик.
Там – две неоткрытые бутылки пива и рыба. С прозрачной золотой чешуёй.
Я рассмеялся без кашля.
Его НЕТ.
А я всемогущ!
И могу, к примеру, не идти на работу. Достаточно взять в руки золотую рыбку и пожелать.
Ненависти  НЕТ, и у меня появились желания!
Какое счастье потянуться утром под одеялом, посучить пальцами ног и вздохнуть – глубоко, не чувствуя боли!
Два года прошли! Мой кошмар закончился!!! Я снова могу жить, могу хотеть.

Взял в руки рыбку и погладил мелкую чешую. Два желания она уже выполнила – я убил его и выспался. Осталось три – как в сказке.

                        Хочу не заботиться о хлебе насущном - раз. Хочу, чтобы самая красивая      женщина мира полюбила меня - два. Хочу…

Смешно. В детстве мы с ним советовались, что загадать, если вдруг поймаем золотую рыбку: чтобы мир во всём мире, чтобы мама никогда не умерла, ну и прочее… А я всегда считал себя самым хитрым и загадывал волшебную палочку или чтобы самому стать волшебником. Чтобы все желания выполнялись. Что ж:

                        Хочу, чтобы все мои желания выполнялись - три!



Звонок в дверь.
Нет!
Вдруг он вернулся? Вдруг он ЖИВ?!
В дверь уже не звонят – колотят. Он никогда не стал бы так ломиться. Я успокоился и открыл.

Это были менты. Или хрен знает кто в ментовской форме. Один сразу ударил меня по глазам – сильно, так что я чуть не упал. А второй засадил в пах. Они били меня руками, ногами, всем, что попадет под руку. Пока я рыдал и катался по полу, скованный наручниками, они сожрали мою золотую рыбку и выпили по пиву. Потом вытерли рты, выволокли меня на лестницу; пиная, зашвырнули в ободранный фургон – и я перестал быть человеком.

- Теперь тебе больше не придётся заботиться о хлебе насущном. Хозяин и накормит, и оденет. Твоё желание сбылось.
- Ты?!!!

Это его голос. Он смотрит на меня через зарешеченное окошко из кабины в кузов. Он ведет этот проклятый фургон!

- Кто ты?! Кто ты на самом деле?!
- Я – верховный иерарх всего наилучшего.

Ну, конечно! А кто же ещё?

- Твоё желание сбылось, - повторил он. – Ты ни за что не отвечаешь.
- Но я ничего и не могу!
- Тут прямая зависимость – больше на себя берёшь, больше можешь, и наоборот. Проще всего рабам. Кстати, тебя увозят, чтобы продать в рабство.
- Ты опять брешешь! Как всегда! Ты всегда врёшь!!! НЕНАВИЖУ!
- Молчать! – Один из ментов пнул меня в лицо.
- За что они меня бьют?! Зачем?!!
- Вариант «А»: им просто нравится это делать. Вариант «В»: они хотят подавить твою волю к жизни. Вариант «С»: другое.
- Что другое?!
- Что угодно. Ну, например: тебя просто перепутали с кем-нибудь.
- Да!!! Вариант «С»! Меня перепутали! Отпустите меня! Я ни в чём не виноват!
- Ни в чём, ни в чём? – Глумливо переспросили менты.
- Нет! Я не виноват! Отпустите меня! – Разбитые губы не слушаются, но я стараюсь говорить внятно.
- Да он просто ангел, - рассмеялся один из мучителей.
- Безгрешная душа, - отозвался второй.
- Дай посмотреть, я ещё не видел такого.
- Прекратите! – это мой визг.

Грязные руки в крови – моей! – перевернули меня на спину и стянули штаны.
- Давай, посмотрим, как там у него, у ангела? Не как у обычных смертных?
- Прекратите!!!
- У-у, ничего особенного.
- Послушай, да он просто врёт! Он же не безгрешен.
- Да?
- Конечно. Во-первых, он ленив.
- Разве?
- Конечно. Хотел ни о чём не заботится.
- Точно. И сластолюбец. Ему нужна красотка. Самая красивая женщина в мире! Надо же, такому говну!
- Ха-ха-ха! И врёт! Он ещё и врун! Ха-ха-ха!
- И боится. Он трус. Чуешь, как воняет?
- Да он просто мразь.
- Ненавижу вас! НЕНАВИЖУ!!!

И тут – удар. Фургон врезался во что-то бортом, мои тюремщики, повалились друг на друга. Я шмякнулся об дорогу, как куль с мусором.

Дальше: по-порядку, я ничего не забыл.
Темно. Счастье, что дёшево отделался, идиот! Зачем открыл дверь маньякам?
- О, чёрт, рука!

Попытался скованными руками натянуть брюки – безуспешно. Посмотрел на свой грязный живот и захохотал истерично: надо же, раскатал губу – самая красивая женщина в мире!

- Кто это там копошится? – ну и голосок… - Эй!

Меня осторожно ткнули в плечо. Ощупали, выволокли, матерясь, под фонарь.
Надо мной стояла женщина.
От неё несло куревом и коньяком - да. Но другая и не смогла бы мне помочь. А эта сумела снять наручники, отвела к себе, смыла кровь и наложила шину на сломанную руку.

Когда она наклонилась надо мной, чистым и почти успокоенным, я чуть не закричал.
- Что с тобой? – Удивилась она.
- Какая ты красивая!
- Спасибо, мне уже говорили.
- Ты не просто красивая! Ты – самая прекрасная женщина в мире.
- Возможно. Трахаться хочешь?

Я хотел. А она много чего могла. И потом, смеясь, гладила мою забинтованную руку.
- Знаешь анекдот? Мужик без члена  – импотент; без члена и без рук – дважды импотент; без рук, без члена и без языка – трижды импотент! И только тогда он никуда не годиться.
- А я гожусь?

Она рассмеялась:
- Хорошо, что тебе не вырвали язык.

Я лизнул её прохладную кисть и зажмурился от радости. А она включила телевизор и воткнулась в безмозглый сериал.

- Ёб твою мать! Вот это цацки! – взвизгнула женщина, когда я уже почти задремал, уткнувшись в её плечо. И я тоже стал смотреть на экран. А потом пожелал вслух:

                              - Хочу быть богатым. Баснословно богатым! Обидно знать, что где- то рядом есть жизнь, совсем не похожая на твою – роскошная, яркая.

- Заткнись! И не тычься мне в бедро, милый, дай досмотреть кино.
- Я не тычусь.
- А это что, по-твоему?!
- Что?

Это было не то, что она подумала. Просто в кармане моих штанов оказался непонятный твёрдый предмет.

- Где ты ЭТО взял?!

Она смотрела на предмет так, будто сию минуту умрет.
- Где ты это взял?!
- Не помню.
- Вспомни! Вспомни, пожалуйста, милый! Ты же головой не бился, ты умный, ну? Черт! Чёрт! А!!! – И вдруг она расплакалась, как безумная. – Я сама засунула тебе это в карман, когда подобрала тебя на помойке! Я думала – это что-то твоё!

Я не понимал, плачет она или смеётся. И тупо спросил:
- И что?
- Ты богат!!! – Завопила она. – Ты охренительно богат, вот что! Лежи тут и никому не открывай.

И она убежала с непонятным предметом, даже не надев под платье снятое мной бельё.
А когда вернулась, я стал богат. Мы оба стали богаты так, что даже не сразу придумали, что делать с деньгами. Мы просто валялись на тахте, заваленной купюрами и пялилсь в телевизор.
- Ты больше ничего не хочешь? – прошептала она.
- Не знаю. – Я прислушался к себе. – Наверное, хочу быть знаменитым, очень известным, чтобы везде - мои портреты, а?

Я почти забыл, что мои желания выполняются все. И вспомнил в ту же секунду, потому что в телевизоре появился мой портрет – во весь экран.

- Разыскивается за убийство с особой жестокостью… - бубнил диктор, а в кадре – моя квартира, мой журнальный столик с сушёной рыбой и двумя бутылками пива  и моё – моё! - кресло. А в нём – он. Убитый с особой жестокостью.
- Я не убивал!

Она погладила меня по щеке.
- Это не я! Я не убийца! Нет!
- Конечно, нет.
- Мне надо спрятаться! – Я вскочил, начал одеваться, суетливо распихивать по карманам деньги, они падали на пол, шуршали под ногами
- Оставайся здесь! Тебя никто не найдёт!
- Нет, я найму лучших адвокатов, у меня куча денег. Они докажут, что я – не убийца, что …


Я выскочил из её подъезда, и первое, что увидел – свой портрет на столбе. Чёрт побери! Моя известность меня не обрадовала.
А второе, что я увидел, - менты. Те самые, что съели золотую рыбку. Один из них схватил меня за сломанную руку и с размаху хрястнул ею об столб.
- Погань! – кричали они, запихивая меня в свой фургон.

Они орали на меня и тогда, когда привезли – не в отделение, а в какой-то громадный пустой гараж.
- Верни то, что украл! Верни, скотина! – Орали и снова били.
- Я не понимаю, я не крал, я не вор. А!!! – Больно! Как мне больно, кто бы знал! - Что я должен вернуть?!
- То, за что ты получил свои бабки!

Меня пытали. Меня резали на тысячу крохотных кусков тысяча маленьких гномов, меня выгрызли до скелета муравьи, я горел заживо, мне… Возможно, всё это было не совсем так, но я остался без члена, это точно. И ещё я рыдал:
- Это всё она! Я не виноват! Она взяла этот проклятый предмет! Я даже не знаю, что это! Ничего не знаю!!! Отпустите меня!

Потом привели её и тоже пытали, а  я смотрел.
А потом мы остались вдвоём.
Она наклонилась надо мной и улыбалась разбитыми губами. И её глаза сияли такой любовью ко мне, что я захрипел от боли и ярости:
- НЕНАВИЖУ!
- Ты просто устал, - сказала она. – Спи. Спи, родной, я люблю тебя.

Нет, это нестерпимо! Я сел.
- Любишь?!
- Да.
- И что, сильно?
- Очень.
- Даже такого?! Такого?! – я ткнул себя здоровой рукой в грудь, но больнее не стало.
- Да.
- А такого?

Я ударил её по лицу, с размаху, она пошатнулась. И спросила спокойно:
- Зачем ты так?

Зачем?!! Зачем!!! Ненавижу!

- Какая же ты дура: я тебе задал вопрос! Я спрашиваю, а не ты!
- Спрашивай.
- Ты любишь меня?
- Да.
- Значит, любишь? Ты, такая вся красотка – меня? Без руки, с обожжёной рожей? Труса, который предал тебя? Импотента?!
- Да.
- Ну, так люби, что же ты. – Я грубо схватил её за грудь. – Давай! Как ты всем даёшь. Любишь?! Ты, как я посмотрю, святая.
- Просто дура.
- Тебе больно?
- Да.
- Нравится боль?
- Нет.
- А так? – Я намотал её волосы – красивые и густые! – на руку и бил её лицом об пол. – А так?!

Она закричала, пронзительно, будто её сбила машина. Чёрт, наверное, я сошел с ума. Я отпустил её и прижал к груди.
- Ну, что же ты плачешь? – Я гладил её по волосам, очень красивым. - Ну, прости. Ты сама разозлила меня. Ну, хватит. Что ты?
- Больно.
- Где? Дай, посмотрю.

Она улыбнулась сквозь слёзы и открыла рот, сказала: «А-а-а!», как малыш у врача.
- Там, где-то внутри. Ты не увидишь. Внутри больно.
- Врёшь. Я бил тебя по лицу.
- Мне больно, что ты такой.
- Какой?
- Скотина.
- Ах, ты лаяться? Тварь! – Я ненавижу её!!!
- Лучше бы ты убил меня. – Это она сказала, сама.
- Убил? Лучше?!

Она сама виновата, это была её идея. В общем, я смог убить её. И ничего не случилось. Это оказалось просто. Только очень болит рука: и та, что сломана, и другая – похоже, я её потянул. Надоело всё.

                    Я хочу быть свободным, хочу делать всё, что придёт в голову!

И тут в гараж вошли бомжи.
- Ого! У нас гости, - сказал один из них и встал мочиться в углу. Видимо, сейчас ему пришло в голову это.
- Классная тёлка, - сказал второй, глядя на мёртвую женщину – самую красивую и верную женщину в мире. – Позабавимся?

Нет, это не та свобода.
Не та, что нужна мне. Мне мешает проклятое тело: болит всё, болит – особенно грудь. Наверное, мне что-то отбили. Или это сердце отбилось, но больно так, что неохота дышать.
- Хочу больше свободы – летать, как птица. Нет – как ветер! Не хочу больше чувствовать этого проклятого тела!
- Так уколись, - сказали бомжи, - Чего же так орать? У тебя, похоже, и бабки есть?

А он опять смотрит на меня. И улыбается, я знаю.
Я дрожу перед ним, маленький, мне даже не видно его глаз. Я стою перед ним на четвереньках, и рычу:
- Ты выполняешь желания! Ты! Скотина! Верховный мудак всего наимудацкого! Запри меня в этом сарае! – Старый сарай в лесу. Рядом – только сосны и никого из людей, на тысячу километров вокруг. Этот сарай мы строили с отцом: давным-давно, когда жили вдвоём тут, на кордоне. – Запри меня!
- Странное желание.
- Да! Мне нужна свобода!
- В крошечном сарае? И потом, будем справедливы: свободы у тебя было, хоть отбавляй.
- Хватит лыбиться! Тащи сюда мешок сухарей и ведро воды!
- Они там.
- Всё! Закрывай дверь! Не выпускай меня ни за что, как бы я не просил! Это – главное желание, понял! Буду просить открыть – не выполняй!


Я болен. У меня дрожат и потеют пальцы. Я кашляю, потому, что из горла рвется одно - НЕНАВИЖУ! И только сглотнув, могу дышать. Но тогда у меня начинает болеть живот - моё НЕНАВИЖУ жжет меня изнутри.

Я не могу есть. Пью холодную воду короткими  глотками, и зубы стучат о стакан.
Я распят. Распят вниз головой – так, что кровь колотится в ушах и распирает ноздри. Я не могу жить и не хочу умереть, пока он не отправится на тот свет.

Меня снова и снова режут тысячи гномов на сотни тысяч кусков; заживо едят муравьи. Я горю! Я умер, но мне нет покоя, потому что демоны льют мне кипящее масло в глотку, я кашляю и не могу проглотить. А проглотив, падаю с прожженным брюхом.

- Сидишь? – Он деликатно стучится в дверь сарая.
- Нет, лежу.
- Плохо тебе?
- Иди в жопу.
- Я могу открыть сарай.
- Ты же выполняешь желания! Я сказал: иди!
- Считай, что я уже там. Так открыть? Тут лежит твоя пара шприцов.
- Ну, уж нет, я дождусь свободы! Я дождусь, пока вся дрянь выйдет из меня! И в крови будут только сухари и чистая вода.

Он смеётся:
- Сухари в крови! Это забавно.
- Лучше бы ты убил меня. – Это она сказала, а сама любит меня, целует меня взасос, водит языком по моим зубам и мой рот наполняется кровью. Или это я сам грызу свой язык? Моя грудь залита кровью, течёт мне на живот и ниже. А она сосет там, где уже нечего сосать. Мою кровь? А в крови – сухари, они раздирают сосуды, они хрустят в голове и перетирают мозги, быстрее бы они дошли до сердца – я хочу умереть!!!

- Сухари в крови! Это забавно.

Я не могу отвечать ему, я разгрыз свой язык, но он, конечно, читает мысли.
- Смеёшься? Как бы тебе на заплакать, потому что у меня есть ещё одно желание.
- Сколько угодно.
- Нет уж! Только одно!
- Любопытно.
- Убить тебя.
- Вот как? Ты хотел жить без забот, хотел первую красавицу мира, хотел быть богатым, знаменитым, свободным… А теперь всего лишь – убить? Примитивно.

- Я хочу убить тебя. Всегда хотел.
- И больше ничего?
- Только убить.
- Ладно, убивай. Всего тебе наилучшего.


Я очнулся в реанимационной каталке, опутанный проводами. Ко мне подходит участливый врач, я не вижу его лица, но я знаю – это он. Он вводит мне лекарство в катетер, вставленный в вену на шее. Я не могу говорить, но знаю, что он хорошо понимает меня.

- Вот как, значит, – думаю. - Я же тебя убил.
- Пустяки.
- Почему же я тогда с тобой говорю?
- Потому, что у тебя нет языка.
- И много чего другого. Послушай, зачем мне теперь жить?
- Я давно не отвечаю на вопросы, только выполняю желания.
- Тогда отключи систему. Убей меня.
- Зачем?

Я вспомнил кое-что смешное:
- Знаешь, одна моя знакомая говорила: мужчина трижды импотент, когда  у него… Долго рассказывать. Короче, я десять раз импотент: у меня уже никогда не встанет – раз. Нет языка – два. Я парализован – это уже и три, и четыре, и девять. А главное – ничего не хочу!
- Тогда ты не импотент, а гармоничная личность. Импотент хочет, но не может. А ты не можешь, но и не хочешь.
- Так ты будешь выполнять желания?
- Нет. Я в отпуске. Ты меня убил.
- Чёрт!
- Но у меня есть для тебя хорошая новость. Тебе осталось жить пять дней.
- Что же в этом хорошего?
- Если ты хочешь умереть – это довольно скоро. Если передумаешь – у тебя ещё пять дней счастья.

Мы помолчали, как друзья.
- Понял, - подумал я. - Утром проснулся – уже счастлив. Так?
- Приблизительно.
- Дожил до вечера – счастлив вдвойне.
- Да.
- А сколько всего может случиться за пять дней! Глядишь, пожалеет хорошенькая практикантка, поплачет рядом – приятно.
- Да.
- Окно рядом.
- Могу подкатить тебя поближе.
- Там сирень скоро зацветёт.
- Раньше, чем через пять дней.
- Неплохо. И торопиться никуда не надо.
- Точно.
- И о хлебе насущном заботится.
- Это уж наверняка.
- Жаль. Как подумаешь: где-то рядом есть жизнь, совсем не похожая на мою…
- Как всегда.
- Да уж. Моя жизнь тоже не похожа на чью-то чужую.

До чего же легко мне теперь смеяться!

- У меня – никаких проблем!
- Абсолютно.
- Даже мочиться не надо.
- Да, всё происходит само собой.
- Знаешь, а я ведь много просрал, пока ненавидел тебя.
- У тебя ещё пять дней.
- Да. Пять дней счастья! Смешно, мог протянуть ещё лет пятьдесят, а этих пяти дней не было бы…
- Рад, что так получилось.
- Спасибо тебе.
- Пожалуйста.
- Слушай, оказывается, я был трусом, подонком, предателем, садистом и вором – и был вполне доволен собой!
- Ты же не знал, что был трусом, подонком, предателем, садистом и вором. Пока не пришлось заглянуть в себя
- Понимаешь, когда узнал, не стал относиться к себе хуже.
- А ты был счастлив, когда не знал всего этого?
- Конечно, нет. Я же не знал.
- Теперь знаешь.

Мне опять смешно.

- Сколько идиотов считают себя хорошими людьми! Всерьёз полагают себя ангелами, умора!

Он только пожал плечами, что он мог ответить? А мне хотелось беседовать с ним без конца!

- Вот, теперь я точно не трус. Я изменился, пожалуй, а? Как ты думаешь? Теперь ты можешь меня уважать? Ты ненавидел меня? Скажи!
- Наверное, ты сам ненавидел себя. А я всегда гордился тобой. Ну, ладно, ухожу, не буду мешать. Всего наилучшего.
- И тебе всего наилучшего!

Он повернулся, чтобы уйти. А я хотел ещё раз - хоть разок! - увидеть его глаза.
- Эй!
- Что?
- Сирень зацвела.
- Я счастлив.
- Я тоже.

Мы рассмеялись вместе, как друзья.

- Знаешь, всегда хотел сказать: я люблю тебя. Я не хотел твоей смерти, правда. – Он большой, а я маленький, но я вижу ЕГО глаза, и ОН  улыбается мне.
- Я тоже люблю тебя, очень. И ты не виноват в том, что я умер, это точно,  - сказал ОН.

И ушёл.

Мой отец, похороненный два год назад.

* * *
А Бог (маленький) побежал с обиженным плачем к маме. Она осмотрела Его заболевшую ножку, вскрыла осторожно нарыв, выдавила гной – трупы маленьких человечков-лимфоцитов, боровшихся с занозой.
И вынула саму занозу –
мою ненависть.