Опять пенсию не принесли!
Федот Ершов внутренне негодовал. Он ходил из угла в угол в маленькой спальне и даже пару раз сильно пнул ногой покосившуюся деревянную тумбочку, отчего нога заболела, но моральное состояние не улучшилось.
- Суки, сволочи, твари! – сквозь зубы бормотал Ершов и правой свободной рукой поднимал левую, безвольно висевшую от артрита, загибал пальцы и оставлял вытянутым только один, изображая известное ругательство и адресуя его всей пенсионной системе.
На душе было несладко. То, что пенсию не принесли, предполагало собой, что и денег-то в сущности нет, а значит, было совершенно нечего выпить. Когда эта мысль уже прочно засела в голове, как следствие, в ротовой полости сразу все пересохло, и душа очень захотела чего-нибудь с примесью спирта.
Обижало бессилие. Невозможность пожаловаться, наказать, найти управу, а оставалось только безвольно ждать, хотя было понятно, что пенсию после полудня уже никто не принесет.
Чтобы заглушить дурные мысли, Федот включил телевизор и потеребил комнатную антенну, чтобы сделать получше сигнал, но бразильский сериал, шедший по единственному принимающему каналу, его не впечатлил, и, посидев спокойно только пять минут, Ершов сплюнул на пол и остервенело телевизор выключил.
Федот прошел на кухню, открыл холодильник, мечтая, чтобы там оказалась бутылка, но так как бутылку никто не ставил, ему пришлось довольствоваться лишь половиной батона колбасы, в который он со злости впился зубами.

Внезапно, раздался звонок в дверь. В предвкушении пенсии, Ершов в одних трусах бросился в прихожую, долго ковырялся с замом, ругался и, наконец, просунул свою голову на лестничную клетку, глупо улыбаясь.
Вместо привычной глазу Нины Сергеевны – почтальона, его с интересом разглядывала молодая девушка с большими глазами, проводившая рукой по своей талии и сжимавшая на уровне груди синюю пластмассовую папку.
- Здравствуйте, - приветливо произнесла она, кивнув головой, - Вы знаете, мы здесь исследование проводим от газеты…
Пенсии в дверях не было, это точно. Федот сразу почему-то представил девушку голой, но вышло как-то несексуально, и от злости, что она не принесла деньги, он скривил мину и сжал в кулак единственную свободную руку.
Потом что-то помутилось, на смену злости пришла ярость, и некогда спокойный Ершов, гневно выкрикнул на весь подъезд, - Да пошла ты на хуй со своим исследованием, сука…
Дальше девушка попятилась, большие глаза покрылись слезами, худенькое тело вздрогнуло, но Федот, пылавший внутри, уже захлопнул дверь и повернул замок.
Девушка пулей вылетела из подъезда на улицу, закрывая лицо руками и всхлипывая, а Ершов, сунул в зубы беломорину и, прикурив, выпустил в форточку едкий дым папиросы.
В желудке стало гореть. Федот понимал и уже поставил точный диагноз – надо выпить. Но необходимого «лекарства» в доме не было и мысль, что кто-то выручит его из соседей, тоже срочно пришлось прогнать. Дело в том, что Ершов уже был должен в своем подъезде пятьсот, и еще в остальных рублей триста, поэтому о том, чтобы кто-то смог выручить его и дать в долг, не могло быть и речи.
Жене же уже пенсию дали и она, зная Федота, благоразумно, уезжая в деревню к сестре, забрала ее с собой. Помощи ждать было неоткуда.
Зазвонил телефон. Ершов ловко, щелчком, стрельнул окурком во двор и, почесывая голову, снял трубку.
- Здравствуйте, - произнес на том конце провода приятный женский голос.
- Здрасте, - буркнул Федот.
- Прослушайте пожалуйста информацию. Стоматологическая клиника «Надежда» предлагает лечение зубов, протезирование, удаление зубного камня…
- Ссуки! Пошли вы все на хуй! – заорал в трубку Ершов, ударил ей по стене и в гневе, кинул обратно на аппарат.
Его трясло от ярости. Живот, присоединившись, к общему состоянию, стал автономно бурлить, висевшая рука опустилась еще ниже, коленки подгибались а в голове мысленно проносились все известные нецензурные ругательства русского языка.
Потом закололо сердце. Федот, хватая ртом воздух, опустился на стул и попытался успокоиться, но эмоции были слишком сильны, и только через несколько минут вернулось нормальное состояние что-то соображать.
- Надо бы валидольчику пососать, - сказал себе Федот и стал открывать кухонные ящики, где его жена хранила коробку с лекарствами. Она нашлась почти в самом конце, погребенная под тремя пакетиками лапши «Роллтон» и пачкой деревянных зубочисток.
- Еб-ты, - усмехнулся Ершов, глядя на зубочистки, - у самой зубов нет уже, а все красоту наводит…
Открыв коробку, глаза у него заблестели. Под белой пачкой таблеток, отдельно стояли четыре маленькие пузатые бутылочки – «Настойка боярышника». Федот, разом забыв про валидол и дурные мысли, подумал, что все-таки на свете есть правда и бог и со словами почему-то «Слава Аллаху!», дрожащей рукой вынул все бутылочки, переставив их на кухонный стол.
Желудок стал призывно бурчать. Солнце, до того, тускло озаряющее улицу, направило свои лучи сквозь окно кухни, отражаясь в коричневых пузырьках и создавая свечение вокруг. Ершов, чье тело наполнилось благодушностью, с удовольствием заухал и выпятив вперед челюсть, с упоением стал умиляться над этой картиной, предвкушая вкус ароматной жидкости.
Весело за окном щебетали птицы, свежий воздух задувал через открытую форточку, во дворе слышался галдеж маленьких детей, делящих между собой одинокие качели, а Федот ножом вспарывал по очереди пробки пузырьков и закуривал новую папиросу.

Настойка боярышника наполнило тело приятным теплом, которое прокатилось волной с ног до головы, и Ершов в удовольствии раскинулся на стуле, смакуя приятные мгновенья и выпуская под потолок разорванные колечки табака. Думать ни о чем не хотелось. Разум ловил минуты счастья, переполнялся спокойствием, вселял приятные мысли и под конец, Федот даже начал думать о женщине. Мысль шла плавно, воззывая из тумана сознания неясные контуры, которые с каждой секундой становились более отчетливыми, моделируя в голове идеальный образ, который дышал свежестью и зазывающей похотью. Женщина обладала пышными формами, предстала в соблазнительной позе лежа, приподнимаясь на локте и в завершении, смотрелась настолько живо, что Ершов снова задрожал, а рот, как у собаки Павлова, заполнился горькой слюной. Очень хотелось интима, но орган Федота был мертв уже пятнадцать лет и думая об этом, по щекам потекли слезы мужского бессилия, а образ идеальной женщины был обозван «сукой» и «гнидой».
Опять на смену расслабленности вернулась злость, к тому же, под рукой оставалась только половина четвертого пузырька. Мысли были мутные и, когда женщина все-таки исчезла, они вернулись к ситуации в стране, царившему беззаконию и произволу. Федот не мог припомнить кроме задержки пенсии что-то еще и поэтому, начал мыслить «в общем», браня всех с достатком больше пяти тысяч рублей и жалея все с меньшим. Причем, жалость его была условной, потому что он рассудил, что им бы следовало искать лучше работу и, не утомляя себя философией, скоро начал бранить все население, независимо от материального положения. Ершов несколько раз даже ударил по стенке рукой, плюнул в потолок и, допив остатки настойки, резко встал и двинулся в спальню…

Федот прополз до окна и аккуратно высунул голову. Вокруг стояли развалины. Где-то еще оставались контуры окон, но в основном, от домов сохранялась одна-две стены и как правило, не выше второго этажа. Нужно было быть аккуратнее, потому что только вчера они поминали убитого Левченко. А ведь он как раз был здесь, правда, застрелили его уже по дороге к убежищу.
Очень хотелось курить, но он понимал, что маленькая струйка дыма может привести к тому, что его заметят, а значит, приведет к погибели. Ершов достал из нагрудного кармана кусок влажной и вонючей махорки и засунул в рот, пожевал брезгливо и сплюнул.

Вот уже больше года прошло с начала войны. Федот был единственным, который был в Сталинграде с самого начала. Сначала на Южном фронте, а потом, с отступлением, вернулся в родной город. Все те, с кем он начинал служить, уже погибли и сейчас, они были последними, кто оставался в городе и противостоял немцам. Их осталось очень мало и теперь, каждый был должен выжить, выжить для защиты города и Родины, ради Сталина и немного, ради себя. Все они несли на себе самый ответственный груз – не сдать город.
Гранат не было, зато патронов было хоть отбавляй. Вся винтовка Федота была в зарубках, уже сложно было посчитать убитых в развалинах, а что говорить о всей войне! Свою винтовку он тоже нес с самого начала, как символ, и не расставался с ней даже, когда спал.
У перекрестка появился человек. Сначала Федот подумал, что ему показалось, и теперь тер грязными руками глаза, пытаясь разглядеть форму. Сомнений не было – это был немецкий офицер! У солдат форма серая, а тут черная, вместо каски фуражка, - одинокая фигура опасливо пробиралась по улице, сжимая в руке пистолет.
- Ишь ты, блядь, даже без винтовки, - облизнул плотоядно сухие губы Федот и пополз к другой комнате, так как там было меньше шансов, что его заметят. Там где он был, в стене была пробоина от танкового снаряда, но та маленькая комната, куда он прополз, отлично подходила для стрельбы. Вероятно, это была кухня, так как рядом еще стояла ржавая старая плита, и под ней валялся покореженный чайник.
Потом можно его к нам забрать, - подумал Федот про чайник и поднявшись, стал всматриваться в улицу. Может это ловушка? Стоит ему сделать выстрел и его заметят, окружат, будет стрельба… Но а может… Немец пробирался столь опасливо, что гнал прочь сомнения, просил сделать выстрел, надо стрелять… Может быть их там подкараулили и теперь тот остался один, а птица важная, ясно что не солдат, не каждый день такое… Да и вообще, Ершов еще ни разу не убивал офицеров. А тут такой случай.
Левая рука болела, рана в плечо заживала долго, но это не преграда, ведь он сможет поставить ружье на подоконник, тем более и будет точнее.
Федот дослал патрон в патронник и стал целиться. Офицер на секунду исчезал из виду за развалинами, но появлялся вновь и это давало Ершову возможность делать все не спеша и выбрать момент. Наконец, тот еще раз появился почти в центре…
Бах. Гулкое эхо выстрела показалось Федоту очень громким, а немец дернулся головой назад и упал, раскинув руки. Отлично! Ершов плюнул и вставил новый патрон. Если окно видели, надо перебираться к соседнему. Он опять ползком добрался до первой комнаты и притаился в темном углу. Сейчас главное, не показываться, тогда не смогут точно определить, откуда был выстрел. Немец упал и перевернулся, если выстрела не видели, то можно думать на любой из соседних домов.

Как хотелось курить! Еще хотелось выпить, лучше водки или спирту, но даже обычная вода подойдет. Фляга была пустой, он лишь обвел пальцем края и потом облизнул его, но жажда наоборот усилилась. Нужно ждать. Может быть потребуется ждать всю ночь, но только так будешь чувствовать себя в какой-то безопасности, а это шанс чтобы выжить.
Каждый день они уходили смотреть улицы, чтобы вернуться. Вставая, хотели, чтобы была возможность ночью лечь на то же место. Живым. Жалко, что бога отменили, можно было бы его попросить.
Прошло минут десять. Вроде все было тихо. Федот опять двинулся к окну, на этот раз на винтовке поднимая сначала свою каску. Никто не стал стрелять и он высунул голову.
Около убитого офицера склонился еще один немец, на этот раз солдат. Он пугливо посматривал по сторонам, опять смотрел на офицера, по-видимому, не зная, как себя вести дальше. Наконец, он встал, сжал в руках автомат и выставив его вперед, двинулся к перекрестку. Он прошел несколько шагов и потом, пригнулся к земле и пополз.
- Тоже жить хочешь, фашист, бля, - усмехнулся про себя Ершов. На этот раз он долго не думал. Быстро вскинул винтовку, прицелился и выстрелил в спину немца. Можно было даже услышать, как тот завыл от боли, но Федот не стал дожидаться и снова выстрелил. Немец дернулся и затих. Надо было уходить…

- Со второго этажа стреляли, - показывала испуганная женщина милиционеру и судорожно махала рукой.
На носилках два врача унесли в машину районного почтальона и черноволосого мужчину, лежавшего рядом с ней.
- Оба уже, - разводил руками один из врачей, накрывая тела простыней, - Ничего не сделаешь.
ОМОНа в поселке не было. Брали Ершова с помощью местного отдела милиции, направив на всякий случай все свободные наряды. Несколько милиционеров притаились у входной двери, неуверенно сжимая табельные пистолеты.
- Лицом в пол, - ломая дверь, кричал молодой сержант, размахивая автоматом и врываясь в квартиру.
Федот отключился. Он прислонился к стене в углу, сжимая винтовку в руке. Его вторая рука безвольно лежала на полу.
- Фффууу.., - вытирая испарину со лба, выдохнул сержант, - Вот урод-то.
- Он бухой, бля, - выкрикнул милиционер, направившийся в кухню и осматривая пустые пузырьки.
Ершов спал и видел во сне женщину. Она показывала рукой куда-то вдаль, а второй пыталась прикрыть свою наготу и стыдливо улыбалась.