Санитар вытащил пробирки с туберкулёзными палочками из термостата. Значительная доза антибиотиков не смогла убить микробы. В каждой пробирке появились белесоватые округлые колонии. Я нацарапал заключение в карточке.
- Влад, ты мне проспорил бутылку: у этой бабки микобактерии нечувствительны ко всем препаратам. Придется её пичкать тем средством для коров. Правда, она уже давно озверела.
Влад посмотрел на меня с укором.
- У человека горе: её нечем лечить, разве только ветеринарными препаратами. Это не повод для сарказма.
- Конечно, тебе как заведующему стационаром печально, что ещё один больной сыграет в ящик в течение года. Лишняя смертность тебе ни к чему. Но мне, как заведующему лабораторией, всё равно. Моя статистика от смертности не страдает.
- Если бы ты хоть изредка заходил в палаты и видел страдания больных…
- Видел, когда учился в медучилище. Поэтому стал врачом-лаборантом. С микробами куда приятнее иметь дело, они не хамят, в отличие от наших больных.

Влад смотрел на меня, как отец смотрит на неразумное дитя. А всё потому, что из десяти врачей нашей противотуберкулёзной больницы он единственный, кто работал здесь на добровольных началах с 2008 года, когда лондонская организация «Христиане против туберкулёза» начала открывать противотуберкулёзные больницы на Кавказе. Сначала набирались волонтёры, которые сами собирали пожертвования для поездки, оплачивали перелёт, пропитание, работали за свой счёт. Организация обеспечивала больницы только медикаментами и оборудованием. Но больных становилось всё больше, а желающих работать всё меньше, и святым отцам пришлось нанимать врачей за небольшую плату в триста долларов. Европейцы за такие гроши работать не хотели, пришлось набирать штат в странах СНГ. Так я попал в Грузию. Работы столько же, как и на родине, а зарплата в два раза выше. Влада я ненавидел: всё ему в жизни даётся легко, он всех любит, и все любят его. Мне захотелось разозлить Влада.
- Скажи, как православный христианин может быть волонтёром в баптистской организации?
- Господь судит нас по делам нашим, а не по тому, в чей карман идёт десятина.
- Но ведь в Библии написано: «Каждому воздастся по вере его»…
Ответить Влад не успел. В дверь просунулась голова главврача Леха Качинского.
- Идите  в столовку, срочное собрание.
Пришлось снять маску, переодеть халат и тащиться через весь двор по болоту в избу, служившую нам столовой. Качинский откашлялся.
- У меня несколько сообщений. Во-первых, всем, кроме волонтёров, увеличивают зарплату на двадцать долларов в месяц. Во-вторых, завтра из Лондона прилетает аудитор, - Качинский выдержал паузу,- поэтому никаких левых больных, никакого лечения гонореи, вправления вывихов на территории больницы до самого его отъезда. Андрей, я «уволил» твоего Гоги Хачатуряна.

Настроение у всех упало: придётся минимум три недели таскаться к больным на дом. У меня больных не было, вот и пришлось выдумать Гоги, чтобы получать вторую зарплату. Всё равно я пахал за пятерых.

На следующий день приехал аудитор и поставил больницу на уши. Сначала он бегал по всем отделениям, проверяя по журналам наличие инвентаря, пересчитал всё бельё, ведра, швабры, щётки. А затем потребовал истории болезни за последние пять лет и стал проверять целесообразность назначения лекарственных препаратов. А так как он плохо знал русский, Качинскому приходилось постоянно с ним ходить. Вечером Качинский сидел злой, как чёрт, в столовке.
- Этот идиот Вильям меня достал. Я работал в Руанде, Непале, Танзании, имею пять правительственных наград, а он обращается со мной, как с вором и растратчиком.
- Ну, ему за это платят,- я накинулся на макароны,- но я не понимаю, почему мне запрещено в течение дня выйти на обед. Этот аудитор к микробам относится лучше, чем к людям.
- Кто бы говорил,- отозвался из угла Влад.- Вы не цените того, что имеете. В твоей родной Одессе ты бы сейчас заказал роскошный фуршет, заплатил крупную взятку, и всё равно бы тебе выписали штраф.

Впрочем, аудитор своё дело знал: проверка заняла три дня. На прощание он заявил, что мы – одна из лучших больниц, недостатков в нашей работе он не заметил, а организация постарается сделать всё, чтобы оптимизировать нашу работу.
Эти слова никого не насторожили, а зря. Под оптимизацией работы Вильям имел в виду сокращение текущих расходов. Через неделю из Лондона пришёл факс: нам не будут больше оплачивать вооружённую охрану для перевозки зарплаты и медикаментов из Тбилиси в наш городок.

Во время планёрки Качинский зачитал факс. Наступила тишина, все пытались осмыслить услышанное. Первым заговорил анестезиолог.
- Эти Лондонские святоши думают, что раз здесь стоят американские части, то дороги стали безопасными. Лех, американцы мой промедол первые и заберут, так ведь уже было два раза. Потом будут говорить, что в накладной не в том месте стояла запятая.
Качинский потёр затылок. В обоих случаях препараты обратно нам не вернули: американцы ссылались на разрешение командования досматривать транспортные средства и конфисковать  любые подозрительные товары. Не трогали они только броневики фирмы «Тифлис», платившей дань.
- Мне это тоже не нравится, мы ведь должны привезти из Тбилиси месячный запас антибиотиков.
- Может, скинемся и наймём броневик сами,- голос Влада был неуверенный.- Вы же получили прибавку к зарплате.
- Умник нашёлся,- я пнул от злости стол,- это ведь не твоя зарплата, ты здесь сидишь на пожертвования единоверцев. А нам эту зарплату восемьдесят километров везти надо. Если не американцы, так местные точно ограбят. Забыл, сколько здесь оружия осталось после войны с арабами. Чтобы нанять броневик, придётся отдать половину нашей зарплаты.
- Андрей, успокойся. Деньги свои мы провезём контрабандой мимо постов, если надо, воспользуемся помощью местных. Поедешь со мной в Тбилиси.
Быть пойманным американцами при перевозке наркотиков мне не хотелось.
- Лех, у меня работа.
- Ничего, микробы как-нибудь простоят в термостате до твоего возвращения. Выезжаем завтра утром. Это приказ.
Я кивнул. Ох уж эти отставные военные врачи. Они и на гражданке ведут себя, как в казарме среди новобранцев.

Утром я, Качинский и Вахтанг Сванидзе, водитель из местных, тащились по горной дороге на старом УАЗ-е. Дорога шла вниз, Вахтанг выключил двигатель, экономя горючку. На каждой выбоине нас нещадно подбрасывало и трясло из стороны в сторону.
- Скажи-ка, Вахтанг, а эта машина ведь вдвое старше тебя.
Лицо парня расплылось в улыбке.
- Да, на этой машине ещё мой дед в колхозе ездил, мой отец ездил, даст Бог, она и моим детям достанется. А всё потому, что я не ношусь на ней, как наши парни, по сто двадцать километров в час.
Про себя я подумал, что на такой скорости на этом корыте можно только перевернуться. Я развалился на широком заднем сидении и проспал всю дорогу. В Тбилиси Лех разбудил меня.
- Подъём, спящая красавица. Пока ты дрых, мы проехали две заставы американцев и пост грузинских полицейских.
- Хана, отберут у нас и наркотики для операций, и зарплату.
- Не ной. Вахтанг их уже спрятал. Помоги с погрузкой.
Заднее сиденье сложили и в салон стали загружать ящики с канамицином и ПАСК. В багажнике лежал старый велосипед с облупившейся краской.
- Слушай, Вахтанг, а велосипед тебе зачем? Будешь машину буксировать, когда заглохнешь?

Водитель только усмехнулся. Машину  загрузили под завязку, и мне пришлось сидеть вместе с Качинским. Через несколько километров водитель остановил машину перед развилкой.
- Андрей Иванович, у меня к вам просьба большая.
- Ладно, я одолжу тебе денег, если их довезём.
- Нет. Не надо. Я хотел вас попросить о другом. Понимаете, моя сестра живёт в деревне в сорока километрах от сюда. Она хотела передать нашей матери лекарства и деньги, это очень срочно. Вы должны помочь. Я бы к ней заехал сам, но нужно доставить лекарства, а матери деньги нужны сейчас.
- Чёрт знает что. Я мечтал всю жизнь отмахать сорок километров пешком по горам, а затем вернуться в наш посёлок?
- Зачем пешком. На велосипеде. Я тут вам подробную карту составил и адрес записал.
- Андрей, уважь парня,- вмешался Качинский.- Ты ведь раньше занимался велоспортом, для тебя восемьдесят километров это сущий пустяк.
Я взглянул на карту.
- Лех, это объездная дорога, здесь не восемьдесят, а сто двадцать пять километров. Можешь сам поехать, если хочешь.
- Не могу, я должен сопровождать груз, Вахтанг должен вести машину. Так что придётся тебе. Или ты хочешь быть в машине, когда они будут проводить обыск.
- Андрей Иванович, когда вы вернётесь, я вам стол накрою. Я тут вам в рюкзаке немного еды на дорогу собрал, вот записка для сестры.

Записка была на грузинском, которого я не знал.

Не пойму, как дал себя уговорить, наверное, не хотел быть пойманным с промедолом и крупной суммой денег. Я повесил на спину рюкзак, сел на старый скрипящий велосипед и поехал по дороге. Сначала всё шло хорошо: горы, чистый воздух, деревья, птицы. Приятное разнообразие после душной лаборатории. Но через пять километров асфальт кончился, и начался кошмар. Дорога, обозначенная на карте, перестала существовать лет двадцать назад. Вместо неё между гор вилась тропка, местами засыпанная оползнями. Я еле-еле перетаскивал через них велосипед. Машина здесь точно не проедет. Через час с меня сошло семь потов. Сначала приходилось медленно тащиться в гору, затем так же медленно спускаться, чтобы не сорваться в обрыв, по вившейся, словно змея, тропинке. Рубашка промокла насквозь, лицо было перемазано пылью и грязью. Через пять часов показалась деревня. Радовало только то, что я не встретил ни один патруль. По записке Вахтанга я нашёл нужный дом. На стук вышла женщина, я протянул ей записку, она прочитала её и покачала головой, затем вынесла из дома небольшой свёрток с овечьим сыром. Превосходно, я проделал такой путь лишь для того, чтобы привезти Вахтангу небольшой кусочек сыра, которого и на завтрак не хватит. Заурчал мой голодный живот, пришлось лезть в рюкзак за продуктами, которые мне дал на дорогу Вахтанг. И как можно было заворачивать продукты в такую грязную тряпку. Вдруг под пальцами хрустнула бумага: в тряпке была завёрнута наша зарплата, в другую – несколько пачек промедола. Аппетит сразу пропал.

Через шесть часов я добрался до городка, в котором находилась наша больница. У ворот собрался весь персонал. Не успел я слезть с велосипеда, как оказался в объятиях главврача.
- Я знал, что у тебя всё получится. Снимай рюкзак.
У меня не было  сил даже для того, чтобы хорошенько обложить Качинского и Вахтанга. Лех развязал рюкзак, достал из него зарплату и анестетики.
- Ты смотри, он даже сыр довёз.
Вечером весь персонал праздновал в столовке, а я засел с бутылкой вина в лаборатории. Качинский принёс кусок пирога.
- Всё ещё злишься.
- А ты как думаешь? Меня могли подстрелить местные или задержать американцы.
- Вряд ли. Я положил в рюкзак накладную на твоё имя, так что с американцами проблем бы не возникло. Могли только лекарства отобрать. А для местных ты интереса не представлял.
- Как это?
- А вот так. Сколько раз я тебе говорил, что врач должен быть чистым и опрятным. А ты одеваешься, как неряха, одежду не стирал уже неделю, оторваны пуговицы, рубашка мятая, кожаная куртка давно протёрлась. Так что, ты выглядишь таким же бедным, как и большинство грузин. Кто бы мог подумать, что в твоём рюкзаке лежат зарплата всей больницы и месячный запас наркотиков для операций.
- Могли и предупредить.
- Зачем, ты бы начал всё время оглядываться, шарахаться от каждого куста и выдал бы себя с головой.
- Я на той тропке не встретил ни души.
- Ну, это заслуга Вахтанга, он составлял маршрут.
- И как ты до всего это додумался.
- Видел когда-то телепередачу. Один инкассатор провёз через всю Россию пол миллиона долларов в рваном портфеле, перевязанном бечёвкой. Пошли в столовку, Вахтанг для тебя приготовил шашлык.