- Убить или не убить? – вслух думал Родион Раскольников, постукивая обухом топора в пол.  - Нет,  в самом деле? Скотина я бессмысленная, либо хищник алчный?  Доколе я, цвет русской интеллигенции будет нести окаянный крест смиренного  унижения? Где мое пиво, в конце концов? 

  Пива  не было. Равно как и денег.  Он вчера просадил все, шляясь с такими же оболтусами-правоведами по злачным заведениям столицы. Воспоминания всплывали неожиданными эпизодами:  в одном из баров он зачем-то сломал о собственную голову кий  и отменно ловко содрал трусы со стриптизерши, за что, кажется, был бит тростью неизвестного господина со странным именем Эраст… Потом была полицейская облава и кто-то дал ему подержать коробочку с кокаином…  А потом он долго бежал дворами.

  От жалости к самому себе Родион даже застонал… Стоп! А кокаин?  Раскольников деловито отложил топор в сторону и полез в карман за маленькой плоской коробочкой с порошком. Плотно зарядил обе ноздри и блаженно улыбнулся. Кокаин всегда ему помогал в трудную минуту, укрепить дух и вообще.

  Добрая понюшка  несколько видоизменила мироощущения. Да, он вчера нажрался. Ну и что? Может, это был знак протеста, своеобразный экзистенциальный акт отчаяния!  Может, он так бунтует против общества? А общество, этот проклятый забитый социум, никогда не принимало всерьез значение русской интеллигенции и роль лично Раскольникова в таком героическом деле, как Русская Революция!

  Родион обратился взглядом к любимому шкафу, где мерцали основательными переплетами толстенные книги.  Взгляд с особой теплотой задержался на  главной сокровищнице мысли – пудовом раззолоченном томе  «Мужчина и женщина».
  - А, может, так надо? – произнес Раскольников. -  Быть может, это жертва, воздав которую, я выйду очищенным, и даже типа обновленным? Не такова ли судьба всех стоящих выше толпы индивидуумов с тонкой душевной конституцией?

  Родион поморщился. Собственный голос показался ему слишком скрипучим.  Он сгладил неприятные ощущения еще одной порцией кокаина и вновь взялся за топор.  Рукоять топора была гладкой и влажной.

  Пора. Он  встал и пошел в соседнюю комнату. Его супруга, Сонечка Мармеладова шумно сгребала в большой китайский баул свое добро: флаконы косметики, тюбики кремов, патроны с помадой, несколько платьев и прелестные нейлоновые чулки.

  Раскольников крепко сжал топор за спиной, бросил на жену  осторожный,  косой взгляд и вздохнул. Наряду с недостатками, у нее были три существенных достижения: большая упругая грудь, длинные стройные ноги и хорошо оплачиваемая должность в фитнесс-центре.  Самому Раскольникову работать было некогда – он уже двенадцатый год учился на правоведа.
  - Сонечка! -  сказал  Родион.
  Жена молчала.
  - Сонечка! - повторил он. -  Неужели  ты  в  самом  деле уходишь от меня?
  - Да, - хладнокровно ответила жена. - Я ухожу. И не куда-нибудь, а  к Свидригайлову. Так надо.
  Раскольников помнил этого господина: лет тридцати, плотный холеный тип, с усиками, всегда щеголевато одетый и  вообще не чета замызганному правоведу.
  - Но  почему  же,  почему? -  патетически вопросил бывший муж.
  Его крупные ноздри горестно  раздулись, оттуда на губу сыпался кокаин, а по комнате пошла  густая волна перегара.
  - Потому что я его люблю.  Он очень приличный человек.  Не то что ты, оборванец. 
  - А  как же я?
  - Родион! Я тебе еще вчера русским языком сказала -  я тебя больше не люблю.
  -  Но я же тебя люблю, Сонечка!
  -  Это  твое  частное  дело,  Родион.  Я  ухожу  к Свидригайлову. Так надо.
  - Нет! - воскликнул Раскольников. - Так не надо!  Не  может один человек уйти, если другой его любит!
  - Может,  -  раздраженно  сказала  Сонечка,  глядясь  в карманное зеркальце. - И вообще…  Возьмись за ум и перестань курить дурь, Родион.
  - В таком случае я откажусь от жизни совсем! - вскричал покидаемый муж. – Чтобы принять судьбу, как она есть и задушить в себе все, отказавшись от всякого права действовать, жить и любить! Я отравлюсь феназипамом, в конце концов!  И  во  всем  будешь  виновата  ты, вместе со своим разлюбезным Свидригайловым!
  Жена  немного подумала  и вдруг заголосила:
  -  Ты не смеешь так говорить о Свидригайлове! Он выше тебя! Он  дал мне вчера триста долларов!
  - Триста долларов? – удивился Родион.
  Триста долларов придали решимости. Раскольников возбужденно дернулся, словно  электрический разряд  пробил  его  во  всю  длину,  от  макушки  до  зеленых несвежих носков. Жена наклонилась застегнуть «молнию» на сумке, и в этот момент Родион вытащил топор из-за спины, размахнулся и что было сил, ударил ее в затылок. Тело бывшей супруги Сони еще бессильно валилось в угол, а Раскольников уже доставал из  сумочки триста баксов.  Купюры были новенькие, весело хрустящие Родиону радужными перспективами  грандиозной попойки во вчерашнем стриптиз-баре.  И этого господина с тростью надо бы разъяснить…

  Он бодро откашлялся.  Голос его уже не был таким противно скрипучим:
  -  В сущности, зачем мне теперь жена?