В отделении было не многолюдно. Под маленькой искусственной елкой скучал у телефона дежурный Панкратов. На редкие телефонные звонки он отвечал однообразно: «Алле! Что?! Хуиция! Ошиблись номером!». По коридору совершенно свободно, уставив руки в бока, разгуливал пьяный дед в ушанке. Он насвистывал мелодии военных лет и настойчиво требовал у дежурного вернуть баян, на что получал отказ в не самой вежливой форме:
- Дед, бля, сядь и не еби мозги!
В углу на скамейке, привалившись к стене, в милицейских трикотажных кальсонах и стоптанных кедах на босу ногу, сидела случайная находка патруля. На нее набросили полосатое одеяло и, согревшись, она большими умными глазами разглядывала интерьер. Сержант ошибался - у существа оказалось идеально красивое лицо: белокурые шелковистые волосы, густые брови, длинные черные ресницы и ровные молочно-белые зубы. Такое лицо часто встречается на рекламных плакатах – обезличенное и несущее в себе какой-то месседж, понять который потребитель может лишь при условии покупки сопутствующих товаров либо услуг, оно одинаково подходит как для рекламы гигиенических прокладок, так и для анонсирования футбольного матча. И, что самое странное, внешне определить его половую принадлежность было совершенно невозможно.
Из «обезьянника» звучала длинная слезливая песня, которая поведала дежурному о тяжелой судьбе молодого вора, погрязшего в долгах и из-за этого попавшего в большие неприятности. Панкратов подошел к «обезьяннику» ударил дубинкой по решетке и гаркнул:
- А ну, бля, заткнулись, сволочи!
Анонимный певец замолчал и дежурный услышал приглушенный бас, доносившийся из кабинета начальника, где находились вернувшиеся с задания Трипуз с Козодоем. Панкратов на цыпочках подкрался к кабинету и съедаемый любопытством приложил ухо к двери.
В помещении было накурено. За массивным, заваленным кучей бумаг столом, сидел капитан милиции и он же начальник РУВД – человек, посвятивший львиную долю жизни борьбе с мировым злом в масштабе отдельно взятого района. Он пребывал в состоянии сильного опьянения, но до полного смещения точки сборки алкоголя в крови не хватало. Этот факт, проецируясь на праздничную плоскость, вызывал когнитивный диссонанс и сильное раздражение по поводу беспрецедентных действий подчиненных. Капитан был рассержен и пьян. В его глазах сверкали молнии.
Напротив него, жутко волнуясь, стояли Трипуз и Козодой. Взгляд капитана не обещал ничего хорошего и, пытаясь найти хоть какую-то моральную поддержку, Козодой преданно вглядывался в фотографию мужчины со спокойным волевым лицом, висящую в рамке над головой капитана.
- Вас за чем послали? – с ненавистью спрашивал капитан, - Я спрашиваю – вас за чем послали, олухи?
- Михалыч, - заговорил Трипуз не узнавая своего голоса, - мы в натуре искали, но ситуация сложилась таким образом, что…
- Товарищ прапорщик, попрошу без фамильярностей! Вас послали за тремя бутылками водки и палкой колбасы. Я думаю, что это не самое сложное задание, которое вам поручали!
- Так точно, товарищ капитан, не самое - вытянувшись по струнке, отвечал Трипуз.
- А вместо этого, спустя полтора часа вы являетесь мало того, что без водки, так еще с какой-то ходячей патологией! Это как стоит понимать, а? Это есть ни что иное, как тягчайшее нарушение служебной дисциплины.
- Мы думали…
- Молчать! – капитан ударил кулаком по столу, - Думать не ваша обязанность, ваша обязанность - исполнять! Мыслители хреновы! А вы не думали, какой шухер поднимется, если эта жертва аборта здесь окочурится?
Панкратов за дверью заливался тихим смехом. Звезды для прапорщика померкли и скрылись за горизонтом. Козодой трусливо отмалчивался, влюблено рассматривая портрет: «Вот ведь золотой человек – не кричит, жить никому не мешает и, вроде нет его здесь, а присутствие все равно ощущается». И после таких медитативных мыслей, почувствовав прилив храбрости, Козодой неожиданно для самого себя вступился за напарника:
- Мы поступили так, как требовал от нас служебный долг! – пискнул он.
Капитан с недоумением уставился на сержанта.
- Ты что, дебил? – постучал он карандашом по столу, и немного успокоившись, продолжил - Ладно, можешь не отвечать, вопрос риторический. Так, на первый раз объявляю вам выговор с занесением в грудную клетку. Оба – пошли вон, этого мутанта – ко мне.
Сержант с прапорщиком мысленно перекрестились и, как на приеме у шейха, спиной попятились к выходу. Панкратов крякнул, метровыми прыжками кинулся под елку и не добежав остолбенел - дед в ушанке исчез, а вместе с ним пропал баян, дисковый телефон, его, Панкратова, фуражка и самое главное – то загадочное создание из- за которого в отделении и разгорелся весь сыр-бор.