- Володя, скажите честно, вас на журфаке специально учили задавать некорректные вопросы? - Улыбаясь в усы, профессор Карманов отставил в сторону тарелку и потянулся к бутылочке с минералкой. - Понимаю, сейчас такое время, что без жареных фактов газета уже и не газета...
«Если бы там чему-то могли научить, я бы лучше сидел на занятиях, а не набирался опыта в идиотской газете для пенсионеров...» - подумал его собеседник, чувствуя, как начинают алеть щеки.
- Извините, не хотел вас обидеть… Как-то само собой выскочило… - промямлил он, кляня себя за нерасторопность. Одна из заповедей журналиста: не задавать идиотских вопросов. Он ее только что нарушил, а теперь еще и оправдывается.
Володя прикусил язык.
С самого утра всё шло кувырком. Сначала сели аккумуляторы в фотоаппарате - накануне Володя остался ночевать у Лики и забыл поставить их на подзарядку. Потом, когда он сбегал за батарейками, неожиданно позвонили из редакции, и проклятый мобильник не постеснялся спеть посреди врачебного консилиума: «Да, ты права, я дикий мужчина - яйца, табак, перегар и щетина!» Отлично, ничего не скажешь. А теперь он сидит в кафе и хлебает уже второе пиво, хотя находится «при исполнении» и к спиртному, по идее, не должен приближаться на километр. Да плюс к этому имеет наглость интересоваться у психиатра с многолетним стажем, не подтекает ли, часом, у того крыша. Еще один превосходный шар, прямо в лузу! Осталось только нажраться при интервьюируемом, наблевать на стол и отправиться искать новую работу, потому что из газеты его вышибут в два счета. Кажется, Лика права - он начинающий пивной алкоголик. Или уже не начинающий?
Володя съёжился и рефлекторно отодвинул от себя полупустой бокал. Толчок вышел слишком резким, и бокал, доехав до края стола, со звоном полетел на пол. Расплескавшееся пиво брызнуло ему на туфли и штанину джинсов, начало пропитывать носки.
Это был какой-то кошмар.
- Господи... простите, пожалуйста... - Володя бросился поднимать посуду. Его лицо пылало, как китайский фонарик, руки дрожали, по вспотевшей голове как будто звезданули обухом. Он огляделся, ловя любопытные взгляды из-за соседних столиков, и тут же представил, как взбешенный Карманов звонит главному редактору, чтобы высказать все, что думает о репортерах газеты «Заря». От стыда у него что-то сделалось со слухом: на минуту все окружающие звуки растворились в грохоте колотящей в виски крови. Отряхивая штанину, Володя остро пожалел, что у него нет пистолета. Бабахнуть себе в тупую голову - и конец всему этому позору.
Каким-то чудом бокал остался цел, но по его стенке пролегла тонкая трещинка. Избегая смотреть Карманову в глаза, Володя поставил его на стол и повинно вздохнул. Он все запорол, спорить с этим бесполезно. И неважно, что скажет начальство; в конце концов, всегда можно уйти на веб-студию к приятелю, ему как раз был нужен контент-менеджер для новостного портала. Но вот Лика огорчится – это сто процентов... В «Зарю» Володя попал по протекции её отца, и теперь любая неприятность на работе могла осложнить ему личную жизнь, в которой волнений и так хватало с лихвой.
Начиналось все неплохо: коллеги Карманова заказали «Заре» серию статей, подытоживающих трудовой путь уважаемого психиатра, профессора и доктора медицины, чтобы подсластить ему уход на пенсию. Заодно предполагалось как следует пропиарить лечебницу, где тот тянул трудовую лямку – как подозревал Володя, это и было основной целью заказухи, место под которую уже выделили на дорогостоящем центральном развороте. Подобными делами в «Заре» обычно занимался Игорь Синцов, сорокалетний лев со вставными зубами и представительной сединой, но он как раз укатил в отпуск, а время поджимало – первый материал о Карманове должен был выйти уже на следующей неделе. В результате работу доверили зеленому Володе Шишкину, который сидел на испытательном сроке, заполнял водой ненавистную колонку «Вы нам писали» и ни о чем подобном мечтать даже не смел. За работу он взялся рьяно, два дня пробродил по выкрашенным бежевой краской коридорам больницы вслед за халатом усатого мэтра психиатрии, даже успел сделать приблизительные наброски будущих статей, но на третий день расслабился, и неприятности сразу полились как помои из рога изобилия. Последний номер программы – вообще сказка: невзирая на Володины ляпы, вежливый Карманов предложил закончить общение посиделками в кафе, а он мало того, что напился, так еще и посуду побил. Кретин, вот кретин…
От расстройства журналист совершенно протрезвел. Теперь уже горели не только его щеки, но и шея. И неизвестно, сколько бы еще продолжалась эта пытка, но внезапно Карманов развалил стену молчания.
- Володя, вы расстроились? – сказал он невозмутимо, протирая очки клетчатым носовым платком. - Да высохнут ваши джинсы, ничего с ними не сделается... Плюньте.
Володя поднял глаза, подозревая насмешку, но ничего такого во взгляде Карманова не обнаружил. Без очков психиатр выглядел лет на десять моложе, и журналист подумал, что если убрать мешки под глазами и сбрить прокуренные усы, то выйдет не такой уж старый дядька.
- А вопрос ваш... – сказал дядька, усаживая очки на переносицу. - Если хотите, мы можем поговорить на эту тему, только, я надеюсь, в газету ничего такого не попадет. Поймите меня правильно…
Окружающие звуки вернулись - как будто кто-то крутанул колесико громкости в обратную сторону. Володя облегченно кивнул и спрятал цифровой диктофон в карман, сделав вид, что выключил его. Но окончательно его отпустило только когда Карманов подозвал официантку и заказал еще два пива - безалкогольное для себя и «Гиннес» для него.
- Ваши рефлексии понятны, но совершенно излишни. Я вам так скажу: ошибки делают все, особенно по молодости. - Психиатр рассеянно улыбнулся и огладил усы. - Знаете, за сорок лет работы я мне приходилось встречаться с немалым количеством тружеников пера, будем называть их так… И в половине случаев оставалось только удивляться, что эти, извините, тупицы делают в журналистике. А мужики были уже взрослые. Так что вы, Володя, зря волнуетесь. Сейчас от вас пока еще глупо требовать профессиональной компетентности, но вы подрастете, и, думаю, в будущем из вас получится достойный специалист.
Голос его звучал успокаивающе, проливаясь бальзамом на раны. Володя знал, что именно таким тоном Карманов общается со своими пациентами, но решил, что ничего обидного в этом нет. Может быть, когда-нибудь и у него съедет чердак... Да, в конце концов, Карманов сам предупредил журналиста еще при знакомстве, что критерии душевного здоровья - штука очень относительная.
- О том, как обстоят дела с психикой у самих врачей, спрашивают, на самом деле, многие. На эту тему есть куча анекдотов, в том числе профессиональных - так сказать, только для внутреннего использования. Что ж, как вы знаете, дыма без огня не бывает. - В голосе профессора прозвучала ирония и, кажется, даже вызов. - Психиатры тоже люди, и работа с контингентом может на них сказываться… Но этот секрет Полишинеля известен каждой собаке. Стоит ли писать о нем в статье?
Володя решил, что можно больше не скрытничать.
- Да, это, в общем, и не для статьи. Это я так…
Карманов вынул из кармана пиджака серебряный портсигар и вопросительно посмотрел на юношу.
- Я в свободное время пишу рассказы, - смущенно пояснил журналист. - Но жизненного опыта у меня еще мало, а о чем попало писать не хочется... Вот и расспрашиваю людей о всяком таком, когда есть возможность.
- Ну, теперь понятно, почему вы позавчера так допытывались насчет «странных случаев, не поддающихся рациональному объяснению». Я еще подумал: неужели «Заря» ударилась в «желтизну»? - Развеселившийся Карманов убрал портсигар в карман и щелкнул зажигалкой. - Знаете, я сам писал стихи, когда был студентом. Хотя до творчества наших поднадзорных, конечно, мне было далеко... Ну, да вы сами видели, на что эти орлы способны.
- Стены тоже они обрисовали?
- Нет, это какие-то местные художники постаралась. Приходят ночью со своими баллонами и изощряются. Гоняли их, гоняли – никакого толку. Хотя внутри у нас Малевичей тоже хватает. Такого намалюют…
- Я не раз замечал, что в любом по-настоящему гениальном творце сидит сумасшедшинка, - поделился Володя. – Безумцы гениальны, потому что они не боятся идти до последнего, перешагивать границы нормы. Когда я смотрю на картины Дали или читаю Кафку, то ощущаю себя такой ординарной серостью, что начинаю испытывать к себе отвращение. Наверное, это зависть.
- Совершенно зря вы им завидуете, - усмехнулся Карманов. - Это такой тяжкий крест, который почти невозможно вынести, не спившись или не покончив с собой. Гениев, конечно, единицы, а простых талантов великое множество, но лучше быть талантом, чем гением. Самые гениальные - они же и самые несчастные. Гении кошмарно отравляют жизнь себе и окружающим, тиранят близких, а в итоге быстро находят способ упрятать себя под землю.
- То есть божий дар - это проклятие?
- А как вы думали? За все надо платить. В свое время, конечно, юродивым неплохо жилось на Руси, но среди них было столько самозванцев, что говорить тут, в общем, не о чем.
Володя помолчал, переваривая информацию. Карманов со вкусом курил, рассеянно рассматривая стол с пустыми тарелками, очищенными от ужина. Взгляд его остановился на трещине в Володином бокале, и в усталых глазах за стеклами очков, казалось, что-то промелькнуло.
- А что касается необъяснимого... Кгм, ну объяснить-то при желании можно что угодно. Хотя... - Карманов тяжело задумался. – Иногда проще забыть. Вы не похожи на обычного щелкопера, Володя. И поскольку вы интересуетесь не в рабочих целях, я могу рассказать об одном случае… Но! – он предостерегающе поднял палец. - Вы должны твердо пообещать мне, что...
- …Что в газете это не появился, - хором с ним закончил Володя. – Хорошо, я обещаю. Никаких газет.
Углы его рта против воли поползли в разные стороны. Наконец-то разговор вырулил на любимую тему!
Подошла официантка с пивом, забрала бокалы и недовольно сообщила, что за испорченную посуду придется заплатить. Володя ответил «угу» и снова уставился на Карманова. Тот выудил из портсигара новую сигарету, поднял бокал и погрузил усы в пивную пену.
- Только не ждите никакой мистики, - предупредил психиатр, закуривая. - Мишу из четвертого бокса видели? Вот он у нас контактировал с инопланетянами, так что за мистикой - это к нему. Или к Мамедову - ну, помните, Женя такой черненький, который погодой управляет? О, наши герои, когда не под нейролептиками, много чего могут рассказать. А вот у меня, старика, с воображением напряженка. - Он сделал паузу и выпустил дым из ноздрей. – Так что сразу поясню: эта история хоть и маскируется под мистику, все же не выходит за рамки врачебного диагноза. Зато она имеет прямое отношение к вашему вопросу о сумасшедших психиатрах, так что, рассказав ее, я убью сразу двух зайцев. Это дело достаточно давнее - 93-й, кажется, год... Рэкет, малиновые пиджаки, танки под Белым домом – вот что в то время творилось. Тогда же и произошел этот случай - единственный в моей практике, когда бред пациента смог ослепить мои глаза и чуть не уничтожил меня самого…
Мобильник журналиста - облупленная «Нокия» - завибрировал и пополз по столу, высветив на экране номер Лики. После утреннего безобразия, случившегося на консилиуме, Володя отключил звуки от греха подальше, так что на сей раз обошлось без песен группы «Ленинград».
- Алё! Слушай, тут такие дела… Я на ипподром не успею сегодня. Нет, не забыл, просто не складывается. - Выслушивая ответ, Володя несколько раз пожал плечами. – Домой к тебе… Даже не знаю, во сколько. Но точно зайду, обещаю. Да, честно-честно. Всё, солнышко, давай. Люблю.
Нажимая отбой, Володя некстати вспомнил давно беспокоивший его щекотливый вопрос: «Заниматься сексом в жокейском облачении – это нормально или патология?» Но вслух, конечно, ничего такого говорить не стал. Не хватало только посвящать посторонних в тайны их личных отношений…
Карманов уже ополовинил свой бокал и теперь дымил очередной сигаретой.
- В тот год были случаи и поинтересней, - сообщил он. – К примеру, отец и сын, которые якобы обменялись телами. Или вот старушка, считавшая себя внучкой Ельцина… - Психиатр отхлебнул пива и отер пальцами желтые от никотина усы. – А потом появился этот мальчик.
- Мальчик?
- Да, я его так называю про себя: «этот мальчик». Кстати, как почти состоявшийся пенсионер – имею полное право. Смешно. На самом деле, насколько я помню, ему было под тридцать. Точный возраст не назову - я видел-то его всего два раза, так что многое изгладилось из памяти, а документы пересматривать у меня нет никакого желания. Но я точно помню, что его звали Алексей, Леша. Пациент перенес клиническую смерть, наглотавшись газа из открытых конфорок, и для верности нажрался таблеток – кажется, фенобарбитала. Газ взорвался, и его выбросило в окно, прямо в лужу. Сбежался народ, вызвали «скорую»… Парня в итоге откачали, а дом сгорел.
- Кто-то из жильцов погиб? - поинтересовался тихо Володя.
- К счастью, нет. Да и жильцов, насколько я знаю, никаких не было. Домик давно просился под снос, официально из него всех отселили еще черт знает когда. Там вся эта Каменная улица – одно название… Десяток двухэтажных развалюх. Странно даже, что они не попадали, когда жилмассив трясло. Помните, на Каштане-3 под землю ушла девятиэтажка?
Володя помнил. В 93-м году, когда случилось землетрясение, он как раз пошел в первый класс. По телевиденью потом еще долго рассказывали про оползнеопасные зоны, грунтовые воды и проседание пород, а заодно клеймили гнавшееся за «пятилетками» городское начальство, налепившее «хрущевок» на склонах балок с пористым грунтом.
- Так вот, - продолжал Карманов, - та каштановская девятиэтажка находилась от Каменной в двух минутах ходьбы. Райончик убогий до ужаса - не дома, а дореволюционные шалаши. Кое-какие из тамошних хат увязли в землю еще в сороковые годы, но тогда это мало кого волновало, потому что шла война. И еще полвека на проблему просто плевали, да еще построили ГЭС, подняв и без того высокий уровень грунтовых вод… Но все, кто мог, оттуда, конечно, давно съехали. А после землетрясения в старой застройке вообще почти никого не осталось. Например, в доме по адресу Каменная, 7, было всего четыре квартиры из которых три пустовали, а в четвертой жил наш герой-самоубийца. Хотя я не знаю, как там можно было жить... - Ворчливо добавил он себе под нос.
Володя неопределенно хмыкнул, с трудом удержавшись от комментария. Как всякий молодой человек, живущий с родителями, он тосковал по отдельному жилью и согласен был бы удалиться хоть в пещеру, лишь бы она была с розетками и находилась в черте города. Соответственно, квартира в аварийном доме виделась ему чуть ли не царскими хоромами.
- На чем я там остановился? Ага, вспомнил, на реанимации. Итак, Алексей попал в руки нашей медицины…
«Попался в лапы», - подумал невесело Володя. Бурокирпичная пятиэтажная громада психиатрической больницы с решетками на окнах и мастерски выполненными граффити в виде черепов, облепившими понизу все наружные стены, не вызывала у него никаких теплых чувств.
- Парень не сыграл в ящик только чудом. От смерти его спасла неопытность: вместо того, чтобы сунуть голову в духовку, он пошел шататься по комнатам. В результате отделался ушибами и мелкими порезами. В токсикологической реанимации Алексею промыли желудок и зашили ссадины, вынули осколки стекла, обработали ожоги. Помимо прочего у него обнаружилась запущенная форма пневмонии, от которой, между прочим, тоже загнуться – раз плюнуть. Так что особых иллюзий никто не питал. Но поди ж ты – организм выдюжил, и через пять дней он таки выкарабкался из комы… Как всегда при острых отравлениях, выход сопровождался энцефалопатией – сильным ослаблением памяти, раздражительностью, агрессивностью. Когда он заговорил, стало понятно, что необходимо психиатрическое обследование. Вечером шестого дня санитарка застала Алексея мечущимся по постели; он повторял одну фразу: «Очнись, ну очнись же… ты можешь…» На вопрос, к кому он обращается, Стеклов затруднился ответить, но сказал, что это очень важно, потом добавил, что ничего не помнит, и ему очень страшно. Когда пациента попытались успокоить, он раскричался и перевернул капельницу. Потом попытался соскочить с кровати, но упал на пол. При этом кричал: «Что вы сделали с моими ногами?» Его продержали в реанимации еще день - за это время вестибулярный аппарат пациента почти вернулся к норме, он окреп после своей пневмонии и предпринял новую попытку побега… Кроме того, он продолжал бормотать своё «очнись». В общем, Стеклов успел всех достать, и его в тот же вечер отправили на Сверчкова, то есть к нам. Я пытался поговорить с ним, но первый контакт ничего не дал. Он ничего не смог сказать о причинах суицидальной попытки и даже не сумел вспомнить свое имя, а я был слишком замотан жертвами вышеупомянутого землетрясения – за эти дни их через больницу прошли десятки - и спешил домой. Но после повторного общения со Стекловым на следующий день я диагностировал параноидальную шизофрению и настоял на госпитализации.
- Я думаю, - понимающе кивнул Володя. – Поджог дома, разговоры с самим собой…
- Да, да, депрессия, деперсонализация, вербальные галлюцинации… И перечисленное вами – это только верхушка айсберга; дальше стало еще «интересней». Но всей типичности симптомов этот случай я констатировал как нетипичный.  Не буду грузить вас сейчас терминами, попробую пояснить кратко... Дело в том, что шизофренией невозможно заболеть «вдруг». Манифестация заболевания в большинстве случаев происходит еще в подростковом возрасте, редко – в раннем взрослом. У мужчин пик приходится на двадцатилетний возраст. А Стеклову, как я сказал, было уже около тридцати, и вплоть до последнего дня никаких отклонений за ним замечено не было. Поэтому я не спешил с выводами. В кармане его куртки нашлась трудовая книжка, из записей в которой следовало, что в день психотического эпизода – то есть попытки самоубийства – он уволился с работы по собственному желанию. Это было единственная ниточка, дающая выход на его знакомых, потому что ни друзей, ни соседей, ни даже собственного адреса Алексей не помнил. Я выяснил его рабочий телефон, но звонок начальству ничего не прояснил: на службе Алексея высоко ценили, и считали человеком совершенно адекватным, положительным и без вредных привычек, отдающим отчет в своих поступках, хотя и несколько замкнутым. Он много работал, но не брал отпусков, за исключением одного случая, когда ему нужно было съездить на похороны брата. В той фирме он пробыл почти пять лет, и его внезапный уход остался загадкой для начальства и коллег.
Карманов перевел дух и надолго припал к своему бокалу.
- Так-так, - заерзал Володя. Он уже «включился» в историю, словно в захватывающий детектив, и ему не терпелось узнать, что будет дальше.
- Утром после звонка в фирму, где работал Стеклов, я повторно вызвал его к себе. Сразу отметил, насколько уверенней стала его походка – в первый раз его вела санитарка, а сам он шаркал с такой осторожностью, словно не умел как следует пользоваться ногами. Теперь Алексей пришел без чужой помощи, спокойно уселся на предложенное место, попросил сигарету - хотя его начальник утверждал, что у Стеклова нет никаких вредных привычек. Возможно, его волновал вопрос утерянного жилья - должен был волновать - хотя по его поведению это не было незаметно. Он продолжал утверждать, что ничего не помнит, при этом держал себя спокойно, разговаривал любезно, и на мои слова о том, что его дом сгорел, никак не прореагировал. Впрочем, когда больной находится в шоке, некоторых фактов он действительно просто не в состоянии осознать. Это защитная реакция. Нервная система под воздействием сильного раздражителя переходит в состояние запредельного торможения…
- Это как солдаты, которые, невзирая на свои раны, продолжали воевать с выпущенными кишками?
- Не совсем верно, но что-то есть. Фигурально выражаясь, у нас вся страна на тот момент была с выпущенными кишками… Да что там страна – я сам в те дни пребывал в глубоком шоке, хотя это никак и не связано с политическими делами. Дело в том, Володя, что в июне 93-го у меня пропал сын - однажды просто не  вернулся домой ночевать - и всё то лето я прожил в каком-то кошмарном бреду, фактически сам находясь на границе умопомешательства. Саша – мой единственный ребенок; мать умерла при родах, так что я растил его в одиночку. Ему тогда едва исполнилось семнадцать, он собирался поступать в университет, и… Конечно, я был настолько убит этим неожиданным горем, что это не могло не отразиться на работе.
Володя кивнул, не зная, что здесь добавить. Но Карманов уже сам увлекся своим рассказом и, похоже, не особо настаивал на сочувствии.
- Вам, конечно, трудно сейчас оценить этот ужас, вы еще сам почти подросток… Но когда-нибудь у вас будут дети, и вы поймете, что это такое… Неудивительно, что я начал пить.
Журналист моргнул. Он внимательно посмотрел на Карманова, но не похоже было, чтобы профессор шутил. Володе вдруг пришло в голову, что психиатрам тоже нужно время от времени кому-то выговариваться. Эта мысль потрясла его, но, с другой стороны, подумал он, врачи тоже люди, и им должны быть свойственны те же слабости, что и всем.
- В то утро я был не пьян, - сказал Карманов с горечью. - Но меня мучил абстинентный синдром, проще говоря – похмелье. При рукопожатии я отметил, что у Стеклова чуть влажная ладонь – это свидетельствует о сильной внушаемости. И я проявил непростительную для врача вольность, сразу, без постановки точного диагноза, решив подвергнуть Алексея гипнозу и таким образом что-нибудь выведать… Да, подсознание способно дать нам ключи ко многим тайнам, но влезать туда нужно с большой осторожностью, я же действовал очень грубо, за что впоследствии расплатился сполна. – Психиатр бросил взгляд на трость, прислоненную к стене рядом с его стулом, и тяжело вздохнул. – В общем, я без особых проблем погрузил его в состояние транса и предложил мысленно вернуться на несколько дней назад, к тому вечеру, когда произошло землетрясение. Разумно предположив, что попытка суицида как-то связана с происшествием на Каштане-3, я отослал его к тому вечеру и попросил рассказать, где он тогда был и что делал. Это дало результат. Мы «нащупали» воспоминания, и Стеклов сообщил, что может воспринимать их, но не в виде образов и событий, а в виде связного текста. Не удивившись – такое бывает - я попросил прочитать мне этот текст. И он заговорил… Но чем дальше он погружался воспоминания, тем патологичней становилась картина. Каюсь, мне следовало немедленно прервать сеанс и отпустить его, но я был слишком заинтригован... А когда спохватился и стал выводить больного из транса, слишком волновался и… Не сделал внушения, чтобы он забыл рассказанное. Это спровоцировало приступ – пациент впал в буйство и с криками стал громить мой кабинет. Примчались санитары со смирительной рубашкой… Стеклова буквально вынесли за дверь… А я в тот день больше уже не смог работать. Скажу больше: на свое рабочее место я смог вернуться только спустя полгода…
Профессор кашлянул и замолчал, некстати погрузившись в воспоминания.
- Что же такого он вам рассказал? – спросил Володя, чтобы вернуть его к реальности.
Карманов подозвал официантку и попросил повторить заказ. Потом осторожно переменил позу, сунул руку под стол и, едва заметно поморщившись, потер правое бедро.
- Вот и нога разнылась, - сообщил он с неудовольствием. – Наверняка ночью польет как из ведра… Впрочем, вот несут мое безалкогольное пиво, оно должно слегка облегчить соматические страдания. Перехожу к сути истории, как она была мне изложена Алексеем. Сразу скажу: меня не особо радует пересказывание чужих шизофренических маний, но, к сожалению, в случае со Стекловым, я не могу обойти этот момент стороной, иначе вы вряд ли поймете мои собственные эмоции. А теперь, Володя, слушайте и по возможности не перебивайте…

(продолжение следует)