Диспозиция. Москва. Кунцево. Ларек типоразмера «ГУМ в телефонной будке». Стою за пивом, рядом вьются «беженцы» возрастом от 5 до 12 лет. Штук 20 совокупной громкостью децибел этак в 130 (Боинг 747 на взлете) обсуждают, что же они будут покупать.



–  Заткнись, ты, пля, сукко мелкое!!! Заебали тут орать всем выводком!

(Испуганное лицо)

­– Да я взять хочу...



(с неизбывным акцентом, показывает, суя мне под нос, несколько смятых червонцев).



В терцию с моим соло из окошечка палатки, милым девичьим голосом, переходящим в вынимающий внутренности инфразвук:

– Заткнитесь, бляди!!! Хуй ли вы тут орете?!!



(Тишина, будто в колодце. Зашуганные молчаливые детские взгляд,)



– Ну, что вы орете, будто на аэродроме?!! Башка болит! У всех! Добро бы по-русски, а то белый шум тут издаете! Хуй ли понаехали в Москву, Рязани мало!!!  Ну, что, родители хуево воспитали? Так я помогу!!!  Бля, в очередь и молчать!!! Кто старший?

(Выходит пацан лет 10, тот, что с деньгами в кулаке. Остальные сбились в кучку и молчат. Потупился):

– Мы просто тут купить хотели...

– Бля, пацан, а хуй ли вы тут разорались? Купите тихо... Ну, шумите, как БОМЖи за бутылкой, чес-слово...Тебе маманя не рассказывала, что кричать на улице плохо?

– Мама дома, с младшими, а я с отцом здесь работаю.

– Хуй ли, она дома, а она тебе никогда не говорила...

– Я ее не помню почти, я тут уже пять лет...

­– Ты что, бля, дома не бываешь?

­– Да нет, дорого...

(Нихуяссе)

– Ты где живешь-то?!

– В 21-м доме, с папой и дядей  Оразом.

–А мама? (не веря  себе)

– Дома, в Душанбе.

– Тебе сколько лет?

­– 11.

– А это с тобой кто?

– Трое детей дяди Ораза, ну, и братья, сестры, соседские дети, все наши...

– Тебя как звать-то?

– Рахматулло.

– Рахматулло, скажи, а вы никогда не задумывались, что ваши крики никому здесь нахуй не нравятся? Мы здесь очень гостеприимны, но зачем же хамить?

– Я не думал об этом, но у нас дома так повелось, все кричат, никто на это не обижается...

– Друг на друга орут?!! Я жене своей не прощаю, если она на меня голос повышает!

– Так то если муж с женой, никто и знать не должен, что между ними происходит. А если кто-нибудь и услышал что, так никогда об этом не расскажет. А на улице -  так все так друг на друга кричат, нормально это, привыкли.

– А что же ты сейчас не работаешь?

– Участковый не смог нас отмазать от проверок... Ему-то мы денег дали, а муниципалы узнали про нас – теперь тоже денег хотят. Дядя Ораз позавчера пошел договариваться – до сих пор не вернулся.

– Ну, так и сидели бы дома! Ждали бы и не отсвечивали.

– Так папы тоже дома уже неделю нет, за товаром поехал, а младшим моим есть хочется! Гюзель, Ясмин и Абдулло уже два дня не ели, как дядя Ораз ушел, а мы – со вчерашнего дня – ничего...

– А как же вы?..

– Иншалла... Как у ваших говорят – кысмет...

...

– Кто здесь Гюзель?

(Нехотя подходит девочка, типа первоклашка)

– Гюзель тебя зовут?

– Да...

– Скажи, кушать хочешь?

– Нет... (Взгляд к Рахматулло (?) – кивок – детские прозрачные глаза (!)) – немножко...

– Рахматулло, возьми вот немножко денег. Накормишь свой детский сад. Много не дам, но тысячу возьми...

– Не надо, я заработаю...

– Возьми, бля, мелочь пузатая!!! Ака велит! Бабай! Шоколадку  своей Гюзель купишь! Бери, сцуко!!!

(Сую тысячу, не слушая ничего ухожу)



...

(Неделя спустя с друзьями безобразничаем вечером возле дома)



– Эй, салям алейкум, ходи сюда, как тебя? Рахматулло!

– Хуй ли тебе эта чурка, гони ее нах, давай лучче наккатим!

– Иннах, это мой корешок.

–        Привет, Рахматулло. Как оно? Водочки выпьешь?

–        Нельзя, папа сказал – нельзя.

–        Ну, на, хоть закуси поклюй – благо свинины нет – во же ее не едите...  Как жизнь?

– Ака, я тебе денег должен, прости, что долго – я верну...

– Да идитынах с этими деньгами, и какой я ака?! Я ж у тебя не об этом спрашиваю!

– Отдам, честно!!! – и убежал в темноту между домами...





<проходит 2 недели, забыл уже обо всем>





– Э,, здрастуте... Я от Рахматулло...

(сует кучу десяток-полтинников-сотен)

– Рахматулло? Пацан черножопый?  Помню его, как это по-вашему, ассалом алейкум, хоть и не ждал гостей. Заходи. Чайку выпей, кстати, и плов вот прготовил, вроде я его делаю не хуже чем у вас дома – будешь?

– Просиль аддаць...

– Постой, подожди... Тебя как звать?

– Оразмурат. Просто Ораз...

– Ты ему дядя, что ли?

– Как дядя? Это что – дядя? А-а, нет... Я с его папа вместе один люлька лежал, один одежда носиль...У нас так – мама умер, апа всех кормит...

– А как он сам? Взрослый мальчишка, почему не сам пришел?

– Нет Рахматулло, неделю назад пошель купаться с вашими мальчикам.  Они вернулись, он – нет...

– К ментам обращались?!

– Э, какой менты... Не знаю, паспорт нет – челавек нет...

– A где его родственники?

– Его папа сичас дома Дюшанбе, менты уехаль, а он гулять шел, нет больше.

– А Гюзель?

– Гюзель замуж ушел... К узбек, не фарсы, правда, но мусулманым... Хорошо, он скоро помрет, ему 40 уже, болеет, ей дом будет.       

– А что же с мальчишкой?

– С нашими бандытами говориль, они сказал – злой мужик там быль. Все русски пацан убежаль, Рахматулло с палка на него убить пошель... Гюзель защищаль, она убежаль, ментым позвала... Они пришлым – нет никого, только кровь.

– Чем помочь вам ?

– Рахмат, ничего не надо.  Деньги возми. Прости, но мы мстить будем.  Ты хороший человек, уходи, жену и детей уводи. Мы мстим будем За Рахматулло. За всех. Это наша земля, мы никого не простим.