Был чудесный апрельский день. Ветерок изредка заглядывал в окошко уютной комнаты, обдавая свежей прохладой человека в круглых очках. Человека в круглых очках звали Зигмунд Фрейд и, если вы конечно не житель глухого захолустья, или просто недоразвитый недоумок, то наверняка поняли, что в комнате, за своим любимым столом из какого-то труднопроизносимого дерева, сидел ВЕЛИКИЙ психиатр.
Крепкие руки ВЕЛИКОГО ученого были заняты делом. Одна рука (правая) писала большим гусиным пером заметки на широком, белом клочке бумаге. Вторая  рука (левая) усердно занималась онанизмом, призывая к детородному органу великого профессора притоки крови, наполняя твердостью его фаллическое начало.
- Так-с, так-с, так-с, - пробубнил себе в бороду Фрейд.
«…таким образом вытекает утверждение о том, что онанизм есть некое явление, имеющее корни в желании погасить сексуальное влечение к родителю противоположного пола при наличии табу на инцест»
- О, завернул! – прогоготал он неприятным, уже почти старческим голоском, и бурно кончил. Щедрая порция спермы совершила полет по выгнутой траектории и с влажным звуком приземлилась на бумагу. Тот же час, тысячи сперматозоидов начали синтезироваться с чернилами, в результате чего образовалась неприятного вида клякса. Слова «табу на инцест» деформировались, расплылись и перестали носить внятно читаемый характер.
- Сука! – воскликнул Фрейд, - Я уже заебался все заново переписывать!
Пару секунд он еще смотрел на синеющую сперму, а потом, с булькающим звуком, вытянув вперед свой красный, пятнистый язык, жадно слизнул свои же выделения.
Через распахнутую в коридор дверь, в кабинет Фрейда вбежал его пятилетний внук. В руках у мальчика был миниатюрный деревянный макет немецкого самолета «Альбатрос С-7». Держа его на вытянутой руке мальчик сделал маленький круг в пределах комнаты, оббежав стол своего дедушки, и уже хотел было брать новый разгон по направлению обратно в коридор, но властный, хотя все такой же неприятно-почти-старчески-маразматический голос велел ему задержаться.
- Подожди, внучек, - пальцы доктора макнули перо во флакончик из-под дорогих, австрийских чернил и были готовы продолжить ВЕЛИКИЕ труды всеобще исторического значения, - расскажи-ка мне, тебя уже не беспокоят большие, длинные поезда? Ты их больше не боишься?
- Нет, дедуль, больше не боюсь, - весело откликнулся ребенок.
- А коней, с длинными, полуметровыми, свисающими членами?
- Неа, дедуль, не боюсь.
- А мамино влагалище?
- Нет.
- А когда я избиваю тебя ремнем, превращая твою молоденькую, сочненькую, пухленькую задницу в кусок красного мяса?
- Нет, это меня тоже больше не беспокоит.
- Хорошо, хорошо, значит не зря я стараюсь, всю эту херню пишу. А что же тебя тогда беспокоит? О чем хочешь поговорить?
- Ну, раввин давеча нашел у меня какую-то неизлечимую болезнь, я в пятницу, сказал, умру.
- О, тогда я смогу, наконец, дописать свое эссе о детской некрофилии. Спасибо, сдохни быстрее!
Ребенок, жужжа самолетиком, убегает.

«…и на этом моменте мы можем сделать твердый (на слове «твердый» Фрейд чувтстует прилив эрекции, уже двадцатой за сегодняшний день) вывод, что всякая патология, имеющая место быть в зрелом возрасте, имеет (однократное повторение слова «имеет» вызывает у Фрейда острое желание кого-то отыметь) свои неоспоримые корни в фазе детского, первично-физиологического формирования.»
- Блядь, как же я ебу им мозги, как же я их ебу, - злорадно хохочет ВЕЛИКИЙ, оглядывая глазами результаты своей работы.
Потом он идет в домашнюю библиотеку. Там он встречает собственную дочь, в будущем ярую феминистку и радикальную постфрейдистку. Она копошится в книгах на самой нижней полке, поэтому взору Зигмунда во всей красе предстает ее большая жопа. Вид двух ягодичных полушарий манит профессора. Он тихонечко подкрадывается сзади, и, уже не по годам легким и молниеносным движением, прокладывает своей руке дорогу под длинную юбку, а потом и под трусы. Пухленькие пальцы начинают быстро теребить влагалище, и Фрейд орет своей дочери на ухо:
- НУ, ЧТО ТЕБЕ СЕГОДНЯ СНИЛОСЬ, БЛЯДЬ?
- Папочка, мне сегодня снился банан.
- Но ты ведь понимаешь, что иногда банан – это всего лишь банан? - назидательно говорит Зигмунд, уже проталкивая свой член внутрь и начиная ритмично двигать тазом.
- ДА, ДА, ДА, ДА, АААААА, - дико и похотливо кричит Анна Фрейд.
- Кричи сильнее доченька, кричи сильнее, нам с тобой есть чему радоваться. Эйнштейн уже почти дал миру ядерную бомбу. Маркс подарил миллиардам людей социализм и советский союз. Я открою человеку занавесь его тайн, человечество узнает    о проблемах сексуального аспекта дефекаций в детском возрасте, познает вкус палитры сексуальных извращений, усладится новым рубежам собственного грехопадения.
- ДА, ПАПОЧКА, ДААААА….