В общем, изо всей троицы идти в поход-то никто изначально и не собирался. Это, как обычно, решила группа, хотя что самое интересное: ткнуть пальцем на того-иного и сказать: «Это он предложил!» было нельзя, так как такого человека не существовало. Все подали идею, все задумали, все вызвались добровольцами. И что интересное самое – никто, ни один из группы затее рад не был. Но также ни один и не протестовал.

Сначала, с утра настрой путешественников еще более-менее держался на уровне. Физическая нагрузка и чистый воздух благотворно влияли на состояние духа, трое ребят регулярно безобидно подтрунивали друг над другом и кое-где даже выручали на трудных участках пути – будь то вовремя поданная рука или предложение принять часть поклажи с плеч выдохшегося товарища. Подобные поступки были особенно необычны, так как в компании тактика взаимопомощи не приветствовалась никогда.

Но ко второй половине дня эмоциональный окрас группки переменился в куда как не лучшую сторону. Ноги несовершеннолетних пацанов еще не привыкли к долгим переходам по пересеченной лесной местности, к тому же выяснилось, что Грязный (он умудрился больше всех испачкаться за время пути) взял с собой совсем мало провианта. Два его чуть более старших товарища тотчас накинулись с претензиями и злыми обвинениями: о чем думал? Грязный вяло оправдывался и все больше отмалчивался: идти против большинства в группе принято не было.

- Ну ты че, Леха, совсем не умный?! – наседал Толстый. – Ты че, не в курсе, что в лес еды с собой брать надо? Ты о чем думал?..

- Я не думал…

- Башкой надо думать, а не жопой! – оборвал Беззубый. – Ты бы вообще меньше думал – проще было бы всем!..

- Но никто ведь не говорил, что еду должен брать я, - удалось вставить Грязному. – Я так, случайно прихватил. Вы же ничего с собой поесть совсем не взяли…

- Гляди, он еще отмазывается! – рассвирепевшие дружки накинулись чуть не с кулаками. – Ты че, рожа, думаешь, что ты один прав, а все остальные – идиоты, да?!

Реально опасаясь физической расправы, Грязный уже не пытался спорить, он больше молчал, а в конце и вовсе признал свою «вину». Тогда от него наконец отстали.

Ближе к вечеру ситуация к лучшему не изменилась – совсем наоборот. Измотанные и раздраженные, ребята брели в направлении дома. Теперь они нарочно старались наступить соседу на ногу, будто ненароком по возможности больно толкнуть или хотя бы в чем-то обвинить. Ежеминутно раздавались хриплые, уставшие, но оттого не менее едкие голоса:

- Ты че, сука, Жека, чего ты еле прешься, бля?! Я должен из-за тебя до завтра идти?.. Да ты мне нахуй не уперся!..

- Леха, это ты специально сделал? Ты что, дороги не видишь?! Ты меня заебать решил?! Ты меня заебать решил, падла, ты…

- Серега, ты, бля, куда разогнался?.. Хочешь – иди один, мне на тебя похуй, только маякуй перед глазами, нарочно, что ли, это делаешь?!

Раз одна из вспышек ненависти едва не довела до рукоприкладства.

Ноги Толстого заплетались, пару раз он падал, сопровождаемый злым, показушно довольным смехом товарищей. И вот, раз он зацепил ногой какую-то кочку и начал было падать в очередной раз, но по случайности вблизи оказался Беззубый – чисто рефлекторным движением Толстый схватил его за руку – и сумел-таки удержаться на ногах. По сути, он не доставил соседу особых неудобств – ну, разве застал врасплох этим рывком, принудил вздрогнуть.

Но настоящие проблемы только начинались. Что самое любопытное, первым взбесился и вышел из себя именно Толстый, хотя если разобраться, ему-то следовало как раз поблагодарить товарища.

- Ты чего?.. Ты чего, ебнулся, Серега, ты чего толкаешься?! Ты че, бля, творишь?!

В предъявлении обвинений Беззубого он обогнал разве на какую-то секунду, но старший хоть и опоздал, не стал отмалчиваться:

- Сволота, ты ударил меня! – Хотя впоследствии на месте столкновения не обнаружилось и синяка. – Ты чего, кидаться будешь?! Базара хочешь?.. Давай, давай побакланимся, давай, я тебе ебальник сразу начищу, ты хочешь драться, ты, бля, толстая, сука, тварь…

Они стояли и орали друг на друга с полчаса, пока от криков не обессилили совсем; с рычанием столкнуться в бешеной драке им не дали остатки благоразумия. Дальше поплелись уже тише и спокойнее, выжатые как сухофрукты, пряча злобу внутри. Грязный тоже помалкивал, повинуясь инерции группы.

Перед самым закатом группка была вынуждена остановиться: возникло непредвиденное осложнение. Черным изломом путь пересекал длиннейший овраг: краев его видно не было, а где-то глубоко на дне журчал и поблескивал ручей. Препятствие оказалось слишком широким, чтобы его можно было просто перепрыгнуть.

Растерянно пацаны остановились на лужайке перед рассеченной землей. Впрочем, и в этой бочке дегтя нашлась своя ложка меда – чуть не со стонами ребята повалились на траву. Далее подгонять друг друга было уже неуместно. Впрочем, Беззубый тотчас нашелся:

- Жека, ты чего стонешь? Рожаешь, что ли?.. Как баба, честное слово…

Усталость Беззубого не дала ему развить тему, однако же перемирие, хоть и насквозь враждебное, продолжалось недолго.

Каждый в троице хоть и с видимым презрением избегал встречаться взглядом, все же бессознательно жался к соседу: инстинкт толкал держаться перед неизведанными опасностями молчаливо враждебной стены леса вместе… А при таком близком соседствеони, естественно,  почти физически не могли не цепляться друг к другу, не искать повода для злых колкостей.

Вдруг Беззубый захохотал, словно ненормальный:

- Гляди! Этот тупень надел джинсы в лес!.. Нет, я просто не могу: Жека, куда ты собирался?! Ты посмотри, на что похож!..

Он хохотал как ненормальный, будто и вправду увидел нечто заслуживающее такого длительного и громкого смеха. Толстый, на которого указывали, усиленно краснел и старательно изображал, будто равнодушен к едкости соседа; тогда к веселью охотно присоединился и Грязный – они неправдоподобно долго катались по траве, в видимых спазмах смеха держась за животы, и казалось, сейчас просто скончаются от приступа веселья. Однако, непредвзятому наблюдателю со стороны сразу стало бы ясно: абсолютно ничего забавного в ситуации нет; более того, джинсовая одежда ведь не настолько уж относится к городской…

Наконец отхохотавшись, «юмористы» будто устыдились один другого и примолкли. Все лица в группе вновь вернулись к куда более натуральной мрачности.

В компании существовало странное, нецелесообразное правило: больше всех загружать работой слабейших. Поэтому самая тяжелая поклажа досталась Грязному – сейчас он валялся на земле, словно медуза, едва шевеля кончиками пальцев. Беззубый, наоборот, быстрее других передохнул достаточно, чтобы подняться на ноги и осмотреться. Стараясь не выказывать страха, с видимой бравадой он приступил к краю оврага, на глаз прикидывая возможные пути решения проблемы.

Друзья следили за ним хищными, напряженными взглядами, ища, за что бы зацепиться.

- Ага, давай, давай!.. – мстительно оживился Толстый первым. – Перепрыгнуть хочешь? Ну, попробуй, а мы посмотрим, как ты брякнешься на дно, в самую жижу!..

- Да я не думал…

- Да прыгай! – хрипло подначивал Грязный. – Там всего метров пять-шесть, может, без головы останешься, да поумнеешь!..

- Ты чего?!  - начал заводиться Беззубый, но дружный смех остальных двоих заставил его примолкнуть. Раздраженный и немного пристыженный, Беззубый вернулся к месту привала.

Теперь каждый внимательно следил: что будет делать его сосед? Над чем можно посмеяться, пристыдить, поучить – в общем, показать себя выше и авторитетнее?.. Но ни один не шевелился, не предпринимал действий – никто не хотел оказаться в глупейшем положении объекта насмешек и презрения. Так прошло около получаса – неизвестно, сколько бы еще они просидели без движений и слов, мучаясь от усталости и голода, но тут вдруг подал голос Толстый:

- Леха, я не пойму, ну что ты за человек?.. Ты же малой, ты должен быстро суетнуться, разобраться, посмотреть, как лучше! Ну, найди палок, веток – сделай переправу. Не понимаю, почему это я должен за тебя думать?.. Я в твои годы…

Беззубый тем временем помалкивал. Судя по всему, он не возражал против такого предложения – и тяжело поднявшись на гудящие ноги, Грязный потопал в направлении густо поросших деревьев. Минут двадцать он отсутствовал, потом появился, волоча за собой пару длинных, крепких на вид бревен. Оба сидевших на лужайке сверлили его внимательными, напряженными взглядами, выискивая ошибку. На первый взгляд, придраться было не к чему…

- И что это? – ожил Беззубый. – Сплошная рухлядь, гнилые деревяшки!.. Леха, нет, я все думаю – ну, чего ты такой тупой? Знаешь, ты будешь перебираться на ту сторону по этим спичкам сам – и я потом вытаскивать тебя из ямы не буду. Нет! Валяйся там, сколько влезет – я и пальцем не пошевелю.

Толстый здорово и сочно загыгыкал. Пальцы Грязного разжались сами по себе…

…Получасом спустя Толстый поднялся на ноги и прошелся вдоль оврага туда-сюда, внимательно осматриваясь вдоль препятствия.

- Слушайте, - осторожно заговорил он, - нет, мы что, так и будем тут сидеть до завтра? Давайте уже перебираться как-то… Ну, давайте хотя бы пойдем вдоль ямы, может, где найдем место поуже, где можно перепрыгнуть – или перебраться по дну. Ну, давайте сделаем хоть что-нибудь!..

- Попробуй подрочить, - вырвалось у Грязного.

Беззубый тотчас поддержал младшего довольным злым хохотом:

- Смотри, ему неймется куда-нибудь руки занять!.. Или ноги! Толстый, пойди побегай кругами вдоль полянки, если ты такой дурень и совсем не устал! Или вон, постучись головой о дерево – может, полегчает и отпадет желание хуйней заниматься!.. Главное – чтобы ты перестал тупость здесь городить!..

…Скоро стемнело совсем. Ночь в лесу отличается от ночи в городе тем, что среди любого людского поселения всегда откуда-ниоткуда, но льется свет. И только в достаточной дали понимаешь, что настоящей ночи до этого ты, можно сказать, и не видел…

Как будто нарочно небо оказалось затянуто тучами – не пробивался свет молодого месяца, и тем более, звезд. Ребята все чаще поглядывали на абсолютную черноту деревьев, дружно вздрагивали при малейшем подозрительном звуке, шорохе… Казалось, лес был полон хищников, которые неспеша похаживали вокруг, выбирая добычу.

- Глаза! Я видел синие глаза вон там!!! – вскрикнул один из них, по голосу абсолютно нельзя было разобрать, кто именно. Но сию секунду завопили и остальные – в ужасе, парализующем разум.

Теперь уже никто не хотел насмехаться и язвить – они жались друг к другу, стараясь найти в обществе старых друзей спасение от неведомых опасностей. Спустя еще полчаса хлынул мощный ливень…

* * *

…Три ребенка, несовершеннолетних мальчика, все грязные, с ног до головы перепачканные землей, непрерывно рыдая, скатились на дно оврага, и постоянно помогая друг другу, подталкивая и поддерживая, выползли с другой стороны. Течение на дне ямы разрослось, стало бурным, но держась друг друга, они таки смогли перебраться через преграду. Продолжая громко рыдать, дети брели по лесу, не разбирая дороги и крепко держась друг за друга. Все культурное наслоение, привычку держаться надменно с них смыло дождем – никто уже и не пытался выглядеть как-то. Они просто были перепуганы – так и дошли до самого дома. Они нашли в себе силы пренебречь внешней шелухой – и справились таким образом с проблемой.

Но пошел ли этот день им впрок? Нет. На следующий день каждый из них по общему негласному стыдливому согласию «забыл», как возвращался домой, и при встрече вместо приветствия Беззубый крикнул Толстому:

- Ну, кто так руку жмет?! Да ты чего…