моей Кале


1.

Ау… Ты слышишь меня, Ева?
Хоть что-то, но я все-таки сберег,
и это небо, это наше небо,
исхоженное вдоль и поперек –

тому свидетель. Милая, родная,
я все еще люблю тебя. Лечу –
вокруг страна до боли ледяная –
к далекому, но яркому лучу.

Осталась пара-тройка откровений,
и мир изменится, оттает, отомрет
от умопомрачительных мгновений,
спешащих мимо – задом наперед,

как в заговор бунтующего низа
среди зеркал, разбитых перед тем,
как посетила нашу глушь Алиса.
И это небо – в полной темноте –

лишь кажется жестоким и свирепым.
Оно живет. Поверь – оно живет.
Мы навсегда сроднились с этим небом.
В нем наше счастье, а не эшафот.

Не обращай внимания на стрелки.
Не заполняй себя кромешной тьмой.
Не замерзай, душа моя, у стенки.
Лишь этот мир, который твой и мой,

со дна, из бездны, из-под покрывала
снегов, заиндевевших в небеса,
спасет нас, чтобы ты не горевала
и не напрасно плакали глаза.

2.

А потом приходит мир, за которым тьма.
Если есть глухая, то это – глухая ночь.
Наступает новая, очередная тюрьма,
и уже не в силах хоть что-то по жизни смочь.

Наступает кромешный и осязаемый мрак.
Никаких сомнений в своей реальности нет,
и опять становишься, как средневековый ведьмак,
озадаченный светом оживших внутри планет.

А потом приходят прозрение и тишина.
Всю бы жизнь вот так – на коленках у образов.
Появляются – Сын, а за ним – Жена.
Отпирается потихонечку мой засов.

Вслед за этим – цельность, а не каждый сам.
Вековечных истин накатывает ярмо.
Отворяется потихонечку мой Сезам.
Открывается потихонечку всё само –

каждый атом опрокинутого естества,
каждый вросший в камень безверия стебелек.
Мир осыплется, как обугленная листва.
Я всего лишь сейчас озвучиваю эпилог.

Надо срочно начать совсем по-иному быть.
Надо все устроить не так, как заведено.
Надо сделать так, чтоб этот поганый быт
превратился в слепо-глухо-немое кино.

Если вера бьется в тебя, а не ты в нее,
то становится безразличным все, что вокруг,
и со временем отступает слегка гнилье,
и пытаешься выскочить за порочный круг

представлений о мире и собственном бытие.
Превращаешься в источение доброты,
продолжая тенью скользить по серой стене
и давно уже сомневаясь, что ты – это ты.

Личность – только если боишься небытия.
Остальное – мелочи, первородный грех.
Я давно уже сомневаюсь, что я – это я.
Мне родней земных теченье небесных рек –

как и каждому.

3.

Миша скоро станет совсем большим.
Мне приснилось, будто мы с ним бежим –

я и он – облаками, и Солнца свет
наполняет нас, и печали нет

в целом-целом мире, и этот мир
стал настолько добр и настолько мил,

что нестрашно даже – совсем, ни-ни.
А вокруг сияют огни, огни –

звезды, луны, планеты, хвосты комет,
и чудесна жизнь, и печали нет.

Посмотри на небо – какая синь!
Посмотри, как сладко уснул наш сын.




скифы


О, ты, гламурный мир, усеянный блядвом –
все эти глянцы мрачных светских хроник.
Вы так изгадили наш общий дом,
что не становится от ваших похоронок

хоть каплю легче. Слишком много вас –
до основания прогнивших чучел –
и ваших фраз – случайных, бледных фраз.
Нет – все-таки не зря я столько мучил

любую тлю, прилипшую к ногам,
испепеляясь в собственном горенье,
и срал на головы чужым богам,
и пачкал их меха и оперенья.

Вся эта поколенческая муть
обмякла наконец-то и готова
к распаду – надо только подтолкнуть,
чтобы пошло быстрее дело, чтобы

костры пылали вдоль границ ума.
Мне надоела вялая текучка.
Мне надоели – долгая зима
и холуев безропотная кучка,

глядящих в мир, как в пенсионный фонд.
Пора снести все это – без остатка.
Мир не больница и не эшафот.
Пусть будет горько – лишь бы стало сладко.

Мильёны вас. Нас тьмы и тьмы, и тьмы.
Попробуйте – сразитесь с нами.
Да – скифы мы. Да, азиаты – мы –
с раскосыми и жадными очами.

Журнальчики с портретами вождей,
плакатики моделек и актрисок…
Грядет эпоха огненных дождей.
Час искупленья на пороге – близок

тот миг, в который все, что есть теперь,
отторгнется от все еще живого,
и отворится для иного дверь,
и будет много этого иного.

Но вы не слышите меня. Все, как всегда –
привыкшие к размеренному быту
вы прожираете свои года,
отстраивая выше города,
в пространстве, у которого разбита

сама основа. Эхом от колонн
я отрекаюсь от пустых рефлексий,
и вижу, как несется Вавилон
сквозь череду вселенных и предместий

к темнице неосвоенных пустот,
порабощенных завистью и скукой.
Я вижу это все с таких высот,
что это будет, или – быть мне сукой.

Не вечно же блядву крутить кино?
Ведь не случайно прозвучало Слово –
То самое, которое Оно,
и ожила моя первооснова,

и мой, разграбленный веками Храм,
очнулся и затеплился в утробе,
и изгнан из него пришедший хам,
и бесы запечатаны во гробе.

Они скребутся в коробе своем –
хотят опять сбежать из-под засова.
Всегда приходит то, что мы зовем,
забыв о том, что первым было Слово.

Эпоха переросшей тени тьмы
закончится угаром катаклизма,
и все слепые, все на свете мы –
живущие от верха и до низа –

получим по молитвам и делам –
не в первый раз. Увы – ничто не ново
в пределах душ, отмерянных телам –
с тех самых пор, как зазвучало Слово.




псалом

Облик теперешнего мира вызывает самые разные эмоции. Практически всё подлежит уничтожению, а новомодные книжники оказываются на деле хрен поймешь кем. Но дело даже не в этом.

Чистым творчеством стало заниматься практически невозможно. Некоторые художники совокупляются с животными, искренне полагая, что творят, а не зоофилийничают. Есть те, кто до сих пор рубит иконы или прилюдно мастурбирует. Кого только не встретишь в нашем городе.

Город огромен. Главное, подольше не пить. Желательно – совсем. С наркотиками тоже поаккуратней. Много показательных примеров. Но основная беда, все-таки, алкоголь. Он ведь – зараза – вседоступен. Взедозволенность вообще штука пагубная. Собственному растлению лучше особенно не потакать. У иных доходит до серийных и даже массовых убийств. Кого только не встретишь в нашем городе.

Недавно понял, что подлунного мира нет. Всякие народные сказки и прочие эпосы изначально вторичны, потому что отражены с Луны. Реальное естество человека – Солнце. Каждый из нас – храм Солнца. Всякий, поклоняющийся Луне – гадит в углу своего храма. Иные превращают свой храм в общественную парашу. Кого только не встретишь в нашем городе.

Деление на касты и прочие сословия – полный бред. Каждый человек – Богоподобное существо. Венец Творения. Весь остальной мир создавался именно для человека. Теперь посмотри в зеркало. Кто бы ты ни был – посмотри в зеркало.

Господи, прости меня за то, что я написал этот текст. Прости меня за все остальные мои тексты. Умоляю тебя. Мне порой вообще не к кому бывает больше обратиться. Только Ты есть всегда. Был, есть и будешь. Слава Тебе. Спасибо, что разбудил меня. Стало несравнимо яснее.