К концу дня руки всегда саднило – даже многолетнее привыкание ладоней к шершавым рукояткам деревянных колодок, которыми он уже тридцать лет отталкивал из-под себя землю, не могло полностью исключить физический протест его верхних конечностей, функция которых была изначально совсем другой. Всякий раз вспоминая её, калека скрипел стёршимися наполовину зубами, искажал гримасой горькой досады лицо, и с остервенением пихал своё купированное тело подальше от людей, от их ног, чтобы не видеть их размашистые движения, позволяющие их обладателям передвигаться в пространстве, оставляя свободными руки, кисти которых болтались напротив лица инвалида уже половину его жизни.
Последний переход. Калека остановился у ступенек, и огляделся, задрав голову. Цепким взглядом он ощупывал толпу, выискивая подходящего представителя «двуногих», как он мысленно называл всех прочих людей, у которых были эти самые ноги.
Деревянная площадка на колёсиках была немного шире, чем ступенька гранитной лестницы, которая вела из грохочущего и воющего подземелья на поверхность земли, и поэтому было крайне неудобно взбираться вверх: задняя пара колёс постоянно соскальзывала с полированного миллионами подошв края ступени, и приходилось сильно наклоняться вперёд, смещая центр тяжести, чтобы не скатиться вниз кубарем вниз, как уже не раз случалось.
- Сударыня, вы не поможете мне? – спросил безногий проходящую мимо дородную даму, коснувшись рукой красного пальто. Женщина остановилась, и её заплывшие салом щёки дёрнулись, выдавив через напомаженную дырку рта гнусное фырканье:
- Руками не касайся, а?
- Извините… - хрипло прошептал пожилой человек, и опустил взгляд.
Тётка несколько секунд постояла, с брезгливым отвращением глядя на калеку, и оглянувшись, велела кому-то:
- Так, по двое взявшись за руки, по лестнице вверх – бегом!
И мимо сгорбившегося инвалида протопала дюжина пар детских ног, обутых в разноцветные ботиночки и сапожки.
Красный, синий, жёлтый, оранжевый, белый… - цветная цепочка струилась мимо воспалённых глаз старика, пробуждая оцепеневшую память о прошлом.
Черный. БИТОК.
Мужик повернул голову, прилепившись взглядом к блестящему голенищу чёрного кожаного сапожка, обтягивающего ножку пятилетней девочки, которая плавно взбегала  (ВСКАТЫВАЛАСЬ, отчётливо въелось в ум старика) вверх, приближаясь к арке перехода. Через мгновение сияющий образ был грубо заслонён тушей сварливой дамы, которая двинулась за колонной своих подопечных, отгораживая их от пристального, обезумевшего взгляда обрубленного мужика, который завозился на своей каталке, и, схватив в руки свои чурки, приподнял своё тело на первую ступеньку.
Дама, пыхтя,  забралась наверх, и, поправив сморщившееся на жирной заднице пальто, двинулась за детьми, так и не дав увидеть безногому, как БИТОК вкатился в ЛУЗУ арки перехода.
Калека, исступлённо хрипя, накренился вперёд, и попытался вскинуть своё тело на ступеньку выше, но оббитый край деревянной платформы, к которой были прикручены ремнями обрубки его ног, зацепился за край ступени, и инвалид упал на локти, и зарычал,  с сожалением глядя на верхнюю ступеньку, за которой скрылся предмет его внезапного вожделения.
- Отец, ну-ка давай!.. – раздался над распростёртым на лестнице калекой крепкий прокуренный голос, и руки его обладателя, подхватив дедка подмышки, вознесли его вместе с каталкой наверх.
Инвалид поднял голову, и с благодарностью произнёс, глядя человеку в глаза:
- Вы мне очень, очень помогли. Спасибо вам, - и с этими словами пожилой калека перевёл странный взгляд на удаляющуюся группу детей, пригнул налысо бритую голову, и, наклонившись вперёд, устремился за ней, энергично отталкиваясь своими деревяшками от пыльного пола.
- Будь здоров, - растерянно сказал ему вслед благодетель, и, пожав плечом, тоже неспешно зашагал вперёд, через пару минут забыв эту встречу.
Догнав колону детишек, мужик на каталке сравнял свою скорость движения со скоростью замыкавшей строй крупной дамой, которая периодически прикрикивала на воспитанников, если кто-нибудь из них делал по её мнению что-то не так.
Калека катился по переходу, отставая от женщины на два тела, и чуть притрагиваясь к полу своими чурками, ибо был крайне благоприятный угол наклона вниз, что позволяло старику не расходовать силы, а копить.
Ноги двоих идущих впереди тенями путались перед глазами инвалида, но скрывали его от взора внезапно оборачивающейся няньки, которой иногда слышалось за спиной подозрительно громыхание.
Тук. Тук.
Калека, чуть прикрыв глаза, катился за этой ПИРАМИДКОЙ, как в мыслях он уже окрестил разномастную стайку детишек.
Лестница из трёх ступеней вниз.
Не беда: инвалид сноровисто передвигал свою тушку, растопырив согнутые руки, как клешни краба, ловко сползая на поверхность платформы.
Когда все четыре колеса каталки коснулись полированного камня, то просторная площадь станции привиделась калеке гигантским биллиардным столом, обтянутым пятнистым сукном, по которому медленно катались огромные шары разных цветов,  некоторые из которых произвольно меняли свою траекторию, огибали друг друга во избежание столкновения, а У БОРТА колыхалась кучка разноцветных шариков, маленьких и ярких, над которыми возвышался очень крупный красный шар.
Мужик оглядел себя самого, с удивлением и восторгом отмечая то, что он и сам преобразился: ни рук не было, ни ног, которые так давно были ему сломаны и раздавлены колёсами джипа, в багажнике которого его и привезли сюда, в лес, видимо только для того, чтобы избить и, забив до смерти, там же прикопать. Били его долго и умело, а когда человек терял сознание, то его обливали ледяной водой из канистры, и снова били.
А всё началось в бильярдной, когда он, подогрев свою молодую, и без того горячую кровь спиртным, с чувством выматерил сального типа с тоненькими крысиными усиками, проигравшего ему, и отказавшегося платить. Противник молча поставил кий в нишу на стене, и, улыбнувшись, сделал странный жест: на секунду приставив два сложенных пальца себе к горлу, после чего развернулся и ушёл прочь, так и не проронив ни слова.
Крикнув ему вслед ещё пару язвительных фраз, бильярдист отвернулся, и продолжил свой отдых, совмещённый с приработком, являющимся следствием выигранных им партий.
Выходя вечером из бара, он уже и не помнил о конфликте, случившемся из-за недобросовестности партнёра по игре, и, когда его окликнули со спины, он беспечно обернулся, и тут же получил удар кулаком в зубы, опрокинувший его навзничь. Падение  затылком об асфальт не было болезненным, но тело стало ватным, и в глазах на секунду стало темно.
Бильярдист опёрся на локти, и приподнялся на них, сплёвывая в сторону солёные красные слюни. Возвышаясь рядом, стоял его недавний противник, отказавшийся оплатить свой проигрыш, а за его спиной маячили двое здоровенных громил.
Человек с усиками без выражения смотрел на упавшего, как на валяющийся на земле окурок, потом подошел вплотную, и с силой стукнул тонким носком туфли жертве в промежность.
Парень скорчился, скуля, и подтягивая ноги животу, четверо сильных рук ухватили его за руки- за ноги, и швырнули в глухую темноту открытого багажника огромного джипа.
Теперь же его просто и незатейливо избивали, то есть - его колотили как куклу, боксёрскую грушу, не злясь на него, не крича, молча.
Через пару часов канистра с водой опустела, и, получив кулаком в солнечное сплетение, избиваемый надолго выключился.
А пробуждение было не очень приятным – от хруста собственных коленных чашечек, суставные сумки которых с мокрым треском выворачивались наизнанку, и, выдернутые из них кости вылезли наружу, пропоров насквозь изнутри кожу под коленями. Джип снова взревел, задним мостом завершая дело, и ринулся в темноту, освещая красным светом задних габаритных огней покалеченного человека, дико и нечленораздельно кричащего от невыносимой боли в искорёженных ногах, которые, неестественно выгнутые, были закинуты на толстый, поваленный сосновый ствол.
Его подобрали случайно какие-то грибники, на пятый день после той ночной казни, ослабевшего, с распухшими от разорвавшихся связок коленями, одна нога была полностью бесчувственна – видимо, был разорван или передавлен какой-то главный нерв. Ноги отрезали из-за начавшегося заражения, сепсиса, как ему сказали в больнице, и бывший бильярдист стал сильно пить водку, не дав отдохнуть измождённому телу, и очень быстро пропил все свои сбережения, потом мебель: шкафы, ненужные больше стулья, столы, до которых он всё равно теперь не мог дотянуться с пола; и в итоге он пропил квартиру, и стал обыкновенным БОМЖем-инвалидом, коих на улицах города огромное количество.
А сейчас, после прошедших в муках и лишениях тридцати с лишним лет, калечный мужик был избавлен от своего неполноценного тела, получив в замен другое, в виде чёрного блестящего шара, готовое стремительно нестись по огромному столу перрона, чтобы нанести удар, один только удар по сгрудившейся кучке разноцветных шариков, на некоторые из которых были надеты шапочки с помпончиками и без.
Но самый центр «пирамидки» был «замазан» большим красным шаром, который следовало виртуозно обогнуть, чтобы угодить точно в цель. А цель была одна: как можно лучше разбить «пирамидку», и заставить шарики разлететься по столу: хоть один-то должен зайти, наконец!
Инвалид покатил своё новое тело по преобразившейся станции по направлению к цели, постепенно закручиваясь по своей вертикальной оси, чтобы стать «кручёным», и миновать мешающий задуманному проклятый красный шар, который, видимо заметил этот манёвр, и стал медленно, в силу своей великой инерции, смещаться наперерез.
- Ээээх! На дурака! – зычный выкрик безногого мужика привлёк взгляды всех, кто был поблизости, а сам инвалид, по-прежнему наблюдая мир в искажённом виде, несся, вертясь как волчок, в сторону сгрудившихся возле ограничительной линии платформы детей. Их воспитательница – тётка в красном пальто, которую калека наблюдал сейчас в виде красного шара, попыталась заслонить своей тушей подопечных детишек, но было слишком поздно – чёрный шар тела инвалида с бешенной скоростью врезался в вершину пирамидки, спихнув примерно половину цветных шариков с края стола, прямо в огромную лузу растянувшуюся во всю длину бильярдного стола, в виде которого спятивший инвалид представлял сейчас всю платформу, а свистящий состав вагонов, на скорости вылетевший из жерла тоннеля, вывернутое сознание калеки приняло за огромный кий, бороздящий внутреннюю поверхность растянутой лузы, на дне которой копошились сброшенные на пути дети, выглядящие для безногого человека как бильярдные шары разного цвета.
Дама в ужасе завизжала, когда состав отчаянно гудя, и, включив экстренное торможение, со страшным скрежетом, в котором полностью тонул детский крик, и хруст рассекаемых тяжёлыми железными колёсами костей, по инерции двигался вперёд, подминая под себя визжащих, обезумевших от ужаса и боли детей, а голову одной маленькой девочки, что  пыталась забраться на платформу, замяло между бортом тяжёлой машины и краем платформы, и, в несколько оборотов  вывернув из плеч изувеченный,  окровавленный череп девочки с промятым лицом, вышвырнуло его под ноги вопящей толпе.
Мужик-калека дико захохотал, и выхватил из-за пазухи обломок кия, включающий в себя только его массивную рукоятку, высверленную по длине, и с залитым в образовавшуюся полость свинцом.
«Сам заливал!» - с гордостью вспомнил инвалид, и с усиленным ускорением стал разгонять в сторону визжащей толстухи свою мобильную платформу, приводя себя в движение одной рукой, а в другой руге он размахивал занесённой над головой дубиной, сжимая ей за обмотанный изоляционной лентой более лёгкий конец.
Со стороны восприятия окружающих безногий мужчина внезапно стал двигаться очень быстро и резко, как взбесившийся кот, и, последний раз он оттолкнулся обоими кулаками от гранитной плиты, взметнул своё лёгкое тело ввысь, освободившись от пут ремней, соединяющих воедино его и ненавистную тележку, - и тяжеленный лакированный край кия с размаху впечатался в висок над ухом женщины, в глухим треском глубоко проламывая тонкую кость, обломки которой врезались мозг, вывернув конвульсивным движением полное тело воспитательницы, которую страшный удар отбросил лицом в колонну, и, заливая бежевый мрамор кровью, обильно струящейся из пробитой головы, тётка, хрипя, сползла на пол, под истошный визг сударынь, разбегающихся от места смертоубийства.
Калека приземлился на поджатые культи, кинул озверевший, но тоскливый взгляд на перевёрнутую осиротевшую тележку, и перевел глаза на отстраняющихся перепуганных людей. Лик человека исказился, и, оскалив коричневые пеньки зубов, калека подтащил себя к валявшейся на полу каталке, взгромоздился на неё, и с громким криком «Абриколь!!!» оттолкнулся от колонны, и понёсся через всю платформу, оставляя за спиной исступлённые крики, и покрывающий их свист милиционеров, со всех ног бегущих к месту происшествия.
Мужик отшвырнул ненужный более обломок кия, и отдавая все силы, разгонял тележку в направлении одиноко стоящего у края платформы парня в наушниках. Из тоннеля подул ветер, и одну из сторон его осветили фары выезжающего из-за поворота поезда.
- На свояка играю!!! – завопил обезумевший бывший бильярдист, и с разгону врезавшись в парня, отшвырнул его в ближайшую колонну, а сам вылетел на пути как раз в тот момент, когда тупорылая морда поезда выскочила из зияющей впадины, и со всего маху стукнула всей своей многотонной массой обрубленное тело инвалида, увековечивая его существование в памяти многих людей, на всегда запомнивших образ кровавого веера разлетающейся плоти, смешанной с обломками деревянной тележки.
Партия была сыграна до конца, и БИТОК был забит в лузу навечно.