Я вот тут подумал, как  у нас все несправедливо, что все всегда получается не так, как ты хочешь, и такое чувство, что нас просто обманули при рождении. А может быть окружающая реальность невероятно жестока лишь, для того чтобы мы не забывали, о том кто мы есть на самом деле, постоянно испытывая нас на прочность. В детстве всегда думаешь, о том, как станешь супергероем и будешь помогать людям, будешь заниматься спортом хорошо учиться и делать все и всегда правильно и без обмана, не будешь пить и курить. Проходит несколько лет и ты постепенно забиваешь на все те принципы которым клялся служить в детстве. Обидно лишь то, что с возрастом меняется и твое восприятие действительности - в семь лет ты еще не смотришь в чем ходит твой друг, кем работает его папа и есть ли у него машина. А с возрастом ты все равно будешь смотреть на это, незаметно прицениваясь словно жизнь это большая распродажа а ты на ней лишь один из миллионов покупателей. А еще с каждым годом ты будешь все больше разочаровываться в этой суке, которая будет травить тебя правдой а ты себя алкоголем и наркотой только потому что женишься лет в девятнадцать на бабе которую даже не любишь, женишься только потому что испугаешься остаться одиноким и никому не нужным неудачником, наделаешь кучу детей и к сорока годам поймешь что жизнь кончилась, а ты так и не понял что же это было такое.

Глава первая.

    Я стоял на серых, покрытых отпечатками миллионов ног, мраморных ступенях своей бывшей средней школы сжимая в руке аттестат о среднем образовании, не задумываясь ни на минуту о том, как печально покидать родную школу, скучать по которой я буду также как и по дохлой кошке найденной в подъезде пьяным дворником. Трудно объяснить, почему одни вещи тебе нравятся, а другие нет, и когда тебя спрашивают, почему те6е нравиться клубничное мороженное, а не шоколадное это все равно, что спросить, почему тебе так нравиться дышать и ходить? Вкусы и нравы, характер - все заложено в нас с рождения и лучше даже не думать кто и как в нас засунул эту грязь. Я не был похож на крутого гопника или подонка ни внешностью ни характером отдавая все свое существо минутным импульсам и желаниям сознавая что жить потребностью проще чем головой и не надо думать о том что будет завтра. И с моим последним шагом из школы я навсегда покинул ту приграничную зону под названием детство, выйдя на финишную прямую. С этого момента время больше не работало на меня, теперь я работал на время. В школе у меня постоянно были трудности с успеваемостью и гопниками. Дурацкое мнение о том что все двоечники подонки и хулиганье которому место в колонии было одной из тех ложек с правдой, которую нам преподносит жизнь. Меня унижали учителя, надо мной издевались гопники лишая чувства самовыражения. Ставили в один ряд с серой массой, хуже, чем в армии, где ты не человек, а несколько бумажек с характеристиками. Мне ни за что не давалась математика, я просто не мог понять, зачем это надо обычным людям, чья жизнь, скорее всего, пройдет в подворотнях и за прилавками дешевых супермаркетов, которым будет плевать на то, что синус угла тридцати градусов равен одному, а не двум. Школа дает нам знания, а взамен просит самый дорогой ресурс, которым мы обладаем - время. Иногда я приходил поздно ночью домой с дрянных попоек с так называемыми друзьями, ложился на кровать и думал в темноте  - какого черта? Я не задумывался о том, что будет дальше и, преодолев этот этап я поплелся и без того усталых ногах домой, положить бумажное сокровище и порадовать родителей тем, что эта не справка о том, что ты десять лет просидел в толчке, запивая отбросы водой из унитаза. Дома все как обычно - чисто и пустынно, денег нет, родителей и еды тоже, как впрочем, и чувства печали о покинутой бирже знаний. Нас теперь не ценят и с самого рождения пихают в нас денежный мусор и предрассудки, превращая нас в роботов лишенных собственного мнения. Но мне все равно, я, как и все в этом мире стою на стороне и молча наблюдаю, за тем как нас насилуют и унижают, потому что гордость и смелость я давно потерял. В нашем дрянном провинциальном городке все банально и просто и если в городе праздник то на улицах ты обязательно встретишь не веселых и радостных людей, детишек с воздушными шарами и мороженым, а обозленную собственным бессилием молодежь, пьяных девок с жуткими мордами и пожилых неудачников чье единственное занятие треп с себе подобными о великом и прекрасном прошлом которое осталось в далеких семидесятых. Сегодня был как раз тот день когда вся грязь высыпает в центр города, словно грибы после дождя разбрасывая свое одинаковое для всех "Я". Создается впечатление, что их детство прошло в старых размокших картонных коробках, а игрушками были мертвые крысы и собачье дерьмо. Мы шли по улице и попивали холодное горчившее пиво, радуясь тому, что нам больше не надо вставать не свет не заря, одеваться на ходу и тащить свои задницы в школу, что столь надоевшие за учебное время люди плавно ушли из наших жизней как ушли когда - то машинки и пластиковые солдатики, и мне уже не надо ежедневно усталому и злому на весь белый свет слушать оскорбление учителей и нравоучения директора, я больше не обязан никому доказывать, что я не дебил - переросток, сбежавший из кунцкамер Рипли. Радовались теплой погоде и целому лету за которое так много надо сделать. Я в детстве, как только пошел в первый класс дал себе обещание, которое как мне кажется, давали себе многие люди в разное время и в разных местах - чтобы не случилось - я буду бороться за свое место под солнцем. Время за эти мысли меня не пощадило и спустя десять лет я понял что не способен ступать по чужим черепам ради карьеры и славы. Это сделало меня слабым и я больше не был тем охуевающим от собственной крутизны парнем а стал тем над кем всегда смеялся - куском теста, растоптанным собственным страхом. Иногда я задумываюсь, что было бы, если люди вдруг перестали бояться. Им не страшен был бы голод, смерть и боль, но это был бы уже не наш мир и таким как мне там не было бы места. Но когда я шел по раскаленному асфальту с бутылочкой ледяного пива не было места этим мыслям. Мы шли бессмысленно треплясь о том как все хорошо и что мы будем делать после школы.

Целью нашего похода была квартира моего одноклассника Алика, где и собирались так сказать подонки и тунеядцы нашей школы. О квартире, точнее хате, если быть точным скажу два слова - крысиная нора. Девки, которые там собирались явно сошли не из журналов плейбой и шинель, а скорее из дешевой домашней порнушки и пахли, как старый дедушкин матрац беспощадно использованный кошками сами догадаетесь для чего. Сам Алик был просто помешан на бабах и сексе, скорее всего пообещав себе выебать всех страшных девок которых он только встретит...

     Мы сидели на ковре передавая из рук в руки косяк с травкой, попивая разведенные колой дешевое отвратительное виски, двигаясь в такт игравшему техно, входя в транс, отдавались во власть сладким обьятиям нирваны. Я ощущал легкую и приятную судорогу которая сводила все части моего тела наполняя меня теплом. Ощущения трудно передать, но это в наше время и не нужно. Но кайф покинул нас спустя пару часов, и не успел я оглянуться мы уже сидели на кухне вновь попивая холдное пиво. Я накачался травой и спиртом до полной эйфории, все что мне было нужно в этом состоянии были девка и сигареты. Я закончил этот вечер в компании полноватой загорелой чиксы по имени Лена. Мой друг Дэн часто любил повторять что бабы деляться на три категории - с пивом пойдет, под водку покатит и мне столько не выпить. Выпил я, в тот вечер очень много убив наповал Дэнову теорию. Я облапал ее с головы до ног, излапав ее влажную промежность, но так и не трахнул, на утро, поняв какой ошибки избежал.

     Временами не ценишь то что имеешь, а потеряв начинаешь понимать что расстался с тем что  было для тебя важней всего в твоей и без того печальной жизни. Такое ощущение бывает, когда дочитаешь хорошую книгу до конца, которая тронула твою душу, и расставаться с ней не хочется, но ты понимаешь что все в ней останется лишь на бумаге и тебе в ней не место. Я шел по улице без мыслей, лишь созерцая пейзаж, окружавший меня по пути домой. Все так просто  и печально и контраст полуразвалившихся домов поросших сочной светло - зеленой травой всегда будет вызывать у меня ностальгию по канувшим в небытие временам. Я ярый противник прогресса, этакий потерпевший поражение консерватор, который должен теперь быть как все, но так и не смирившийся со своим поражением. Ноги и тело ломало после вчерашнего перебора, в голове постоянно слышались левые звуки, как будто демоны плясали в ней свой бешеный гимн, а рот напоминал пустыню. Я уже перестал себе удивляться и спрашивать самого себя почему если мне так плохо на утро я нажираюсь как сволочь и вытворяю разные вещи, о которых противно вспоминать на следующий день. Хотя возможно я пью и накачиваюсь наркотиками лишь для того чтобы проснувшись таким вот утром вновь почувствовать прелесть и чистоту окружающего меня мира, а то иногда я уже начинаю сомневаться, стоит ли жить мне дальше или закончить все раз и навсегда. Я шел и думал о том что же я буду делать теперь делать, хотя надо признаться выбор у меня был не велик - либо институт, либо армия. Я пол года назад решил для себя - скорее убегу в другой город, чем пойду в какое-нибудь вонючее ПТУ, где люди напоминают скорее больных, предназначенных на убой животных, чем счастливую молодежь. Судьба оказалась ко мне милостива и на сей раз. Я прошел собеседование и был зачислен на первый курс по специальности экономика. Мне было глубоко плевать на самом деле, что за факультет мне выпадет, и в первый же день я понял, что долго здесь не продерусь. Лица первокурсников ни о чем мне не говорили. Это были самое обыкновенные парни и девушки, также как и я безразличные к тому, что ждет их в будущем. С того момента жизнь для меня превратилась в сплошную рутину, и каждый день я собирался и шел на занятия, словно повторяя школьный цикл. Я думал, что институт раскроет мои способности, но он, как и все остальные обманул меня, потопив последний кораблик надежды. Здесь все было, так же как и везде - те же правила, те же гопники от которых нельзя ждать ничего хорошего, те же проблемы с математикой, которая стала для меня еще более темным лесом, чем была когда - то в школе. Думал, никогда не буду скучать по школе, но судьба плюнула мне в лицо за эту мысль и сидя на парах, я вспоминал, как сидя за партой на уроке географии морозным утром я наблюдал за птичками, шебаршащими за окном, а солнце грело мое лицо и казалось, что жизнь удалась.

    Проклятье моего эго - я порчу все чего достигаю нечеловеческими усилиями, и когда задумываюсь, на лице выступают большие горячие соленые слезы, похожие на капли теплого дождя. Нет ничего обиднее, чем воспоминание об упущенных возможностях. Я не верю, тем, кто говорит, что им плевать. Они прячут чувства за маской равнодушия, может быть хорошо скрывают это, корчат рожи жизни. Показуха и ложь. Лицемеры и ничтожества, безвозвратно пугливые глупцы, которые боятся выйти на площадь полную народу и закричать - НЕТ, МНЕ НЕ ПЛЕВАТЬ НА ТЕБЯ ДОЛБАНАЯ СУКА, Я ЛЮБЛЮ ТЕБЯ А ТЫ НАССАЛА НА МЕНЯ ПОКА Я СПАЛ. ГДЕ ЭТА ЕБАНАЯ СПРАВЕДЛИВОСТЬ, КАКОГО ХУЯ, ТЫ, СУКА ЖИЗНЬ, САДАНУЛА МНЕ БОЛЬШИМ КОВАННЫМ АРМЕЙСКИМ САПОГОМ В ЖИВОТ? Но что - то я забежал вперед. Я иногда показывался в нашем пропахшем травой притоне, пил похожее на детскую мочу пиво в пабе напротив. Паб? Скорее сельский сарай, обставленный в духе тридцатых годов. Публика - местная шайка байкеров, кучки неформалов вроде нас с серыми бесцветными глазами, и залетные клиенты, которые жалели, что не остановились в другом месте. За мою не очень то долгую жизнь у меня был только один друг. Но я и его предал. Кир был моей улучшенной копией, более доброй и честной, подобие старшего брата в твоей же шкуре. Когда мне было больно и плохо, рядом был он, только он меня ценил и понимал, а я променял его на девушку и куртку из дешевого вельвета. В борьбе идей страдают и гибнут люди. А я свои идеи предал, но только я тогда этого не понимал. Да и какие у нас могли быть идеи? Мы презирали яппи, считая их жалкой тенью человека, мы были отличные хиппи, ленивые и самодовольные. Человек это понятие растяжимое, мужчина, женщина, большой - маленький - худой - толстый - черный - белый - лысый... Мы всегда конкретизируем. А что просто человек? Ребенок разве. А мы просто куски гниющего заживо мяса. И когда в очередной, наверное, уже трехсотенный раз вошел в эту зловонную дыру по ошибке названную баром я не придал значение той веселой рыжеголовой девчушке сидящей напротив Кира и улыбающейся во весь рот никакого значения. Просто это так необычно, печатать, и не смотреть на клавиатуру. И снова рутина, рутина, рутина. Те же "друзья", те же развлечения, тот же универ. Иногда мы ходили в пропахшие потом ночные клубы, с дрянной живой музыкой и паршивым старым танцзалом наверху. Та же публика что и в пабе, те же серые никчемные неудачники. Там я и набил кулаки, свой первый раз в жизни проверив на прочность свой дух.

Глава 2

У меня шрамы на руках, как у нашего философа, только у меня два, а у него восемь. Это наш путь в неизвестность. Мы наполняем нашу жизнь красивыми словами, говорим умные вещи, интересуемся искусством… Мы живем в грязи и нищете, надежда здесь уже не появляется, но мы закрываем глаза, вешаем на стены картины и врем себе, что однажды будет лучше. Самый сложный шаг – это первый. Это как встать перед мчащимся на полной скорости поездом темной безлунной ночью.  Я познакомился там (в этом чертовом клубе) с одной девчушкой, бледной маленькой сучкой, верткой и довольно симпатичной. И влюбился в нее, точнее она влюбила меня в себя так же умело, как кафельщик кладет плитку у вас в ванной. Когда влюбляешься первый раз, думаешь что это навсегда, что это то чего тебе так не хватало. Но знаете, эти бабы, портят жизнь всех, кого уже волнуют женщины. Они приносят нам боль, и мы понимаем, что мы все еще живы и дышим наполненным свинцом воздухом. Я был таким же безумным влюбленным, был готов на все ради нее, а она поиздевалась надо мной и выбросила меня на помойку, как выбрасывают игрушку которой больше не хотят играть. В наш последний день мы стояли в холодном подъезде, вонявшим дерьмом и канализацией, и я вспоминал как мерз ради нее на автобусных остановках, как бегал ей за соком с похмелья, вспоминал все мелочи нашей с ней жизни. Если бы я не был ничтожеством и грязью, я бы не винил Кира в том, что она живет с ним в одной квартире, в том, что это он рассказывал ей про то как я плачу ему в телефонную трубку и обвиняю ее во всех смертных грехах, я бы не звонил ей ночами и умолял вернуться. Я схватил бы за ее темно - русые волосы и изрезал огромным охотничьим ножом, как американцы режут индеек на рождество. Но я грязь на сапогах судьбы. Моя жизнь покатилась к черту в пекло, там, в аду для меня уже приготовлено теплое местечко. Я был на дне бутылки, я пил, так что не помнил, как очутился дома, прыгал через высотные дома и с разбегу разбивался о рекламные вывески, которые от этого разлетались на миллионы стеклянных осколков. Словно слезы. Я может, и прикончил бы себя тогда, если бы одной темной, как похоронный костюм ночью не взял у Адского парня телефон той жалкой замарашки, сидевшей пару месяцев назад с Киром в пабе.  

Задумайтесь, тяжело ли убить человека? Засунуть в него нож, острый как бритва, и провернуть в еще живом теле… А что ты чувствуешь, когда шагаешь по темному переулку, спереди девушка – стройная, молодая красивая… В короткой темной юбке, ноги обтянуты дешевыми колготками, скрывающие бледность и дефекты… Почему бы не зажать ей рот и не заволочь грубо в кусты? Почему бы ни задернуть ей и без того короткую юбку, порвать колготки, какие-нибудь черные стринги и ударив пару раз в живот не изнасиловать? Кто – то конечно скажет что это для жалких неудачников, да и почему бы просто напросто не завести себе подружку? А вы попробуйте. Самый сильный наркотик в мире это адреналин. Не надо ни убивать ее, ни грабить, ни калечить. Что с того, что ты просто засунул в нее? Разве когда она надевает свое жалкое подобие юбки, которое чуть прикрывает ее промежность, она не хочет чтобы какой-нибудь тупой бритоголовый урод на джипе, который по расценкам барахольщиков стоит больше чем жизнь, такого как ты, выебал бы ее на заднем сидении или в паршивой сауне, избил бы ее, дал отьебать своим дружкам, выкинул на помойку, в лесу, издевался, убил? А у тебя нет джипа, машины вообще, дорогой одежды, тебе не дают. Ты никто никогда и нигде, ты даже не рождался, никому не нужен и на всем белом свете ты можешь жаловаться только таким же ничтожествам как ты, потому что все, что у тебя, было, забрала любовь. Мы отдаем этому воспетому веками, поэтами, религиями и богами чувству все, а в конце режем себе вены, жрем маленькие белые таблетки и суем голову в нейлоновую петлю. Иисус пришел нести жизнь в этот мир, Будда же принес нам смерть. Жизнь – самое страшное страдание. И кто же наш спаситель?

Эту мерзкую, ненавистную неформалку звали Валя… Мелкая рыжая веселая, похожая на одуванчик. Больше мне нечего про нее сказать и по сей день. В любовь с первого взгляда я не верил никогда. Да и началось все слишком банально – посидим там, посидим тут, хорошо выглядишь… Эту жалкую чушь несешь когда хочешь переспать, забыть боль или просто нет никого кого можно любить. Мы ходили по залитым весенней водой улицам, шлепали по полным темного льда лужам. Холодными ночами я провожал ее домой, в большой похожий на муравейник грязный общорпаный  дом,  где балконов было больше чем углей в пионерском костре, а из подъездов пахло настоящим смрадом неудачей и нищетой. Как жаль что это всего лишь история о несчастной любви полоумной девочки – хиппи и идиота. Мы сидели в недорогих пабах, где нет официантов, в простых забегаловках, где в гамбургер идут кошки и крысы, а еду подают в маленькой прозрачной посуде. Мы были бедны и счастливы, мне больше не надо было водить никого в рестораны с надменными поварами, покупать подарки в лучших магазинах а потом ходить пешком и голодать… И с каждым днем, с небом, затянутым светло – серыми тучами она отрезала по маленькому кусочку сердца бьющегося в моей слабой измученной груди. Мне было тяжело сказать, те чувства роились в моей голове, не давали построить себя в ряд, прыгая как резиновые мячики. Была лишь каша, которую я не хотел/мог выливать, открывая рот – я просто сказал прощай, так и не сказав самого главного.

Глава 3.
Мы шли по заезженному тротуару, с неба все такого же пасмурного, лил дождь следующей весны и, обсуждая с моей новой подругой смысл нашего и без того бренного бытия мне в голову вдруг пришла дурацкая, но четкая как линия мысль о том, что будет, если развернуть все нашу землю как дорогу шириной всего пару километров. Может это и будет жизнь? Мне уже восемнадцать, я все еще учусь там же и ношу старую одежду из сэконд хэнда, та же безобразная прическа, которая получается, когда стригутся наголо, а потом долго – долго отращивают волосы, дешевый загар из солярия и стоптанные кеды. Все то же, а я так хотел нового. Может быть мне стоит сбежать. Бегут не трусы, бегут те, у кого есть силы. А кто-то просто стоит и не может выйти, но зато из его похожего на рану рта доноситься радостный, и почки сходящий на нет вопль – у меня есть силы стоять. У меня нет сил идти дальше. Подруга тоже не произведение искусства, скорее беглый набросок юного практиканта… Короткая джинсовая юбка непонятной марки, сетчатые чулки, доводящие меня до экстаза, курточка и борцовки на ногах. Пишет рассказы и дрянные статьи в местные газеты – такая же, как я, нет таланта но есть воображение. Этой нелепой прогулкой мы пытаемся лишь спрятать и забыть наши детские страхи комплексы и тот факт, что в школе мы ненавидели друг друга.    

Каждый день я вычеркиваю из записной книжки номера, и может быть, скоро я останусь один. Я спрячу мысли о тебе в самый дальний угол своей пульсирующей серым светом души. Те, кто говорят, что слова ничего не стоят, висят на столбах – слова это и есть мы, неважно, сладкие или лживые. Мои философ сказал, что в нас есть душа от бога и тело от дьявола, но вот что мы теперь больше ценим? Мы покупаем крема, тысячедолларовую одежду, ходим в солярий, худеем и жрем низкокалорийную соевую отраву.

В кромешной темноте, в заросшем мрачными деревьями парке нашей районной психбольницы, месте, куда в скором времени я собирался попасть, я медленно стягивал с нее трусики и, не вынимая язык из ее рта, крепко прижал ее к стене… Пару минут спустя я кончил на ее/мои любимые чулки в большую черную сетку, напоминавшую мне мою собственную изъеденную червями душу аналогичного цвета. Утром она прислала одно лишь сообщение, в котором просто и ясно, как детские слезы дала мне понять, что я порчу ей жизнь. Почему когда мне плохо я просто не могу напиться как все нормальные люди, избить кого-нибудь на автобусной остановке и затащить в наполненный испарениями и крысами подъезд случайно проходившую школьницу? Я пью и подавляю агрессию, я не хочу убивать, насиловать, жечь, я иду на свет в конце туннеля, заранее зная, что это поезд. И он расплющит меня о тяжелую железную решетку. Никто и не вспомнит, чем и когда я был, и был ли. Знаете, все идет так как должно, только как оно должно решать нам. Когда ты под таблетками, все кажется таким простым, все легко и любые проблемы сходят на нет. Вы когда-нибудь разговаривали с друзьями обдолбаными героином? Я бы тоже поговорил, только боюсь услышать то, что они скажут. Я спал с твоей женой. Я спал с твоей матерью. Я убивал. Я воровал. Я ссал на тебя пока ты спал. Я виновен в твоих бедах. Я раздавлю тебя как червя, потому что ненавижу тебя. А ты?

Само небо стало тяжелее, и свинцовые тучи заполнили голубизну бесконечного пространства. Деревья желтые, грязь под ногами и колючий ветер, иду, едва волоча ноги. В голове – одна мысль как остро отточенный охотничий нож. Как можно жить, когда в голове мысли о насилии и убийстве, о том, как режут людей, бьют головой о землю и каменные стены, твердые как женская душа. Я теперь люблю осень, она холодна, жестока – время смерти. Наши отношения – сплошная показуха. Вдохновение это то, что заставляет тебя говорить, писать и рисовать, это когда кто-то шепчет нам на ухо слова, вращает, наши руки или проникает в наши сердца, заставляя петь. Только это не всегда бог. И если ты еврей, то массовая деградация это не так уж и плохо – люди вокруг тебя, враги или друзья, всех можно заставить плясать под свою скверную деревянную дудку, можно будет скрывать свою ложь за умными словами и стравливать тех, кого в душе ты режешь на части ржавой бритвой. Люди вокруг тебя тупее с каждым годом, и главное в нашей игре все время бежать вперед. Жизнь – гора, я и чем дальше, тем сложнее идти вперед. Интересно, кто-нибудь достигал вершины? Может бог?

Идиоты это рабы. Мы живем в стране предназначенной на убой, и если иметь пригоршню шариков в голове можно продать горсть земли как средство от рака, и все будут любить тебя больше чем своих детей. Я неплохо болтаю,  жаль, что в душе я заработал синдром неудачника, от того сладкого, словно мед чувства, которое все боготворят и называют любовью. Я же его ненавижу всей душой. Может быть любовь это гармония, в первую очередь с самим собой, но я и себя не переношу. Слишком много шипящих змей, крадут надежду, и плюю т ядом. Наверно просто хочется одиночества, которое медленно сводит тебя с ума, намазывает салом дорогу к безумию, предлагает погулять, толкая тебя вперед. Боль от толчка тоже есть, это когда тебе говорят прощай.    

В Америку, Европу, куда хочешь. Только бежать из этой забытой богом зловонной выгребной ямы с названием родина для людей без прошлого и будущего, народа без истории, рабов которые счастливы только потому, что не знают об этом.

Когда едешь в старом автобусе, какие в нашем городе, древние как динозавры, с изорванными сиденьями и исписанными черным спиртовым маркером стены то смотришь на людей вокруг тебя, да только я не могу и смотрю в окно, все в мелких царапинах. Там за окном люди из другого, счастливого мира в котором еще можно есть мороженное и не думать, что завтра твое солнце погаснет навсегда. И я изо всех сил прижался к нему, чувствуя его холод и усталость, смешанную с болью. И тогда я снова увидел Валю. Она шла мимо парка в старых полосатых джинсах, все тех же что и раньше, кофточке купленной, скорее всего в сэконд хэнде, а ее чертовы рыжие кудряшки развивались на осеннем ветру, словно флаги всех наших стран – кровопийц и душегубов. Я ее такой и запомнил, и сколько бы не пил колес все равно не смог навсегда выгнать из своей памяти. Жаль только что я уже не тот, что был раньше – нет друзей, нет любви, счастья и как метко заметил мой папаша – перспектив. Позвольте представиться, моя лучшая половина – депрессивный неудачник с беспричинными припадками ярости. Я позвонил ей в ту же ночь, не в силах больше ждать, сломался как тонкая корка льда на луже. Небо в ту ночь я запомнил надолго –  когда огромная серая туча делит его на две части, словно второй горизонт, и луна, большой желтый глаз того, кто не даст тебя в обиду, и будет смотреть, чтобы ты был таким, каким должен. Разговор – больше видимость и соблюдение приличия… Я так скучал, а что сказать? Привет, это я, давно не виделись соскучилась по тебе скучал я сильно, чувства слова голос страх боль обида жалость радость эмоции без границ и конец. Увидимся на днях? Конечно, я так рада буду тебя видеть… Вот пожалуй и все. А через один день, длившийся для меня вечность, мы сидели в очередной придорожной забегаловке и жевали резиновую пиццу. Знаете, это так больно описывать, писать про то, чего у тебя больше никогда не будет. Странный парадокс – церковь всегда осуждала секс, развратный образ жизни, но вы после секса хотите убивать, сражаться ради непонятно чего, отстаивать чужие интересы? Благо государства, а кому это надо, тем на кого оно наплевало? Зачем умирать ради унижения? Любовь влечет за собой секс и разврат, а наши священники выжигали это огнем и мечом, крича о детях сатаны, тут же отправляя фанатиков на бойню ради государства в пустыне. Все эти псевдо религии замешаны на крови, на сотнях тысяч убитых не за что людей, но стоит кому-нибудь сказать, что это плохо и его обвинят в ереси. Мы предали нашего бога, а сатана надел белую маску и водит нас за нос, заставляя резать друг друга на части закрывшись крестом и рясой. Но это даже не его вина, наша ненависть друг к другу сильна настолько, что мы готовы рвать друг друга на куски. Я и сам ношу в себе ее пятно. На стене в баре телевизор – старый пыльный ящик, делающий из нас идиотов. Но теперь в подобного рода притонах всегда найдется пара-тройка этих разносчиков деградации. В нем почти доведенная до совершенства, с правильными чертами лица, бесподобным загаром и большими карими глазами в которых казалось можно утонуть, читала новости дикторша, говоря и присоединении очередного государства в Евросоюз… Странно, зачем такому могучему альянсу вшивая страна, в которой после развала СССР осталось горсть земли да пара сгнивших фабрик? Помните, нас в детстве пугали сказками о конце света? Все эти всадники, огненный дождь… Глобализация – это очень хорошо как нам говорят, единая валюта, все равны, одни права на всех, и все рады. Да только антихрист не может прийти в Польшу, Мексику, Аргентину… Он должен прийти в мир, в единое государство. Вот тебе и плюс глобальной мировой политики – от таких мыслей по моей худой спине бежит вдоль позвоночника неприятный холодок, спускается вниз ручейком пота, и нервные движения выдают то, что пролетело молнией в моем мозге. С каждым днем я все больше погружаюсь в собственную паранойю, мой мирок из черных мыслей и несбывшихся надежд все глубже затягивает концы, не выпуская меня на свет, заставляя напрягать каждый мускул в ожидании нового удара по психике. Дело не в том, что ты ешь и как, а кто сидит напротив тебя и смотрит насквозь своими лукавыми глазами, как будто луч – рентген… Радиация убивает, но нас все равно тянет к ней как к магниту, заставляя терять винтики на пути к заветной цели. Я уже не могу сказать что я ненавижу кого – то, мне уже все равно… Я может быть просто убил в себе чувства, убил любовь, а ненависть лишь производное..

Рассказывала мне про свою жизнь. Что с ней, было,  будет… что сейчас, говорила про людей, которых я никогда в своей жизни не увижу, о тех, кто мне даже не приятен, но вызывал восторг у нее и когда слышишь, как тот, кого ты любишь, восторгается кем то другим кроме тебя, начинаешь медленно закипать, внутри все сводит от непонятной злобы и ярости, и ты хватаешь себя где то на пол пути того чтобы не вскочить и не отвесить ей звонкую пощечину. Но девки это те бляди которым мало целого мира принесенного тобой к ее ногам, и все равно ты не получишь ничего больше чем сдержанную улыбку в стиле спасибо за труды но мне в общем то даже и не приятно. Это началось снова, как старая и давно известная спираль, каждый круг почти в точности копирует предыдущий, да только больше боли и длиннее до того момента когда уже не можешь и кричишь в пустоту ХВАТИТ… Даже не пытаясь найти ступеньки перелазишь на следующий, и вот, ты снова там же.

Сегодня как вчера – несемся на перегонки с судьбой. Жаль что каждый наш день это копия предыдущего, и жаль, что день, если ему позволить всегда заканчивается. Забываешь, как выглядит солнце в это поганом городе. Мы сбежали от нашей любви, поменяли наши мысли на Макдоналдс, счастье на телевизор и пиво. Я слышал зов. Я снова ходил за ней как нашкодивший деревенский пес, и был готов лизать пятки ночи на пролет. Но сейчас сидя в своем маленьком домике, я чувствую себя, наконец то свободным от чувств, я их бросил как старый фотоальбом на северный осенний ветер.  Я позвонил ей вечером как обычно, начал мило рассказывать про разную чепуху, про то как мне надоела вся окружающая действительность и вдруг как на духу выложил про свою любовь, про муки и адскую боль раздирающую мою душу. А в ответ – прости, но ты мне совсем не нравишься, ты даже не в моем вкусе, я не дам тебе будь ты последний чел на земле, ты иди на хуй с чувствами, кусок рвотной плазмы. Но я понимаю как тебе больно, поэтому давай останемся друзьями. А я, конечно, понимаю, зачем ты это все делал, но мне нужен кто то кто сильно любил бы меня, а я его нет, так же как поступили со мной, я хочу отыграться, мне причинили такую же боль и теперь я буду мучить тебя, не отпуская, не подпуская, ты будешь на повадке мой милый, и я заставлю тебя страдать. А потом, когда я забуду свою боль, и мне не надо будет слушать, как ты меня любишь, я тебя брошу, я найду себе лучше, и скажу тебе об этом. И посмотрим, что будет с тобой, мне уже будет все равно, главное всегда шептать в твое мокрое от слез ухо что я не бездушная железка, и все удастся. Теперь ты мой.

Знаете, каждый год, пол, месяц, неделя, день час минута, это все очень важно, жаль, что мы поздно это понимаем, тратя его на мелочи и пустоту, мы – прирожденные лгуны. Я был готов к этому, я ждал этого момента целую вечность, я носил это в голове, месть стала для меня целью из пустоты, я понял что должен отыграться, что не могу больше ждать. Я стоял ночью в темном подъезде, сжимая в руках острый нож с отточенным лезвием и старой костяной ручкой, и когда Валя зашла в подъезд, я силой ударил ее кулаком в живот, в солнечное сплетение, чтобы эта грязная маленькая потаскуха не смогла даже пикнуть, схватил ее за волосы и потащил вверх, на крышу, к самим серым от возмущения моим бешенством небесам…

.