Человек в очках, не мигая, сидел и неотрывно смотрел на чуть отдающую гранатовым цветом в предзакатных лучах солнца красную лампочку селектора. На носу у человека скопились крупные капли пота, при малейшем движении готовые сорваться вниз и вызвать непроизвольное движение губами, которые и губами назвать-то было трудно – настолько плотно они были сжаты.


    А где-то по проводам, извиваясь бесчисленное количество раз, толкая и отпихивая друг друга, неслись и оставляли за собой километры проводников сигналы, которым через какую-то ничтожную долю секунды суждено было найти свой последний приют в огромных размерах куполе светодиода.


    Раньше, чем первый блик успел отразиться в изумительной чистоты очечных стёклах, рука метнулась и одним неуловимым касанием скользнув по чёрной, блестящей кнопке, вспорола космическую тишину кабинета звуками, довольно противного, а точнее женского, истеричного голоса: «Коля, Коля, скорее приезжай домой, наша кошка упала с балкона!!! Ты меня слышишь, Коля?!..»


    «Давно пора было её застрелить» - так подумал Николай, вспомнив лохматую, больше похожую на свою, после душа, голову. А с волосами, надо заметить, у Николая не всё было гладко. Просыпаясь, он бежал в ванную, где начинал пидорить свою башку шампунями, лосьонами и прочими полезными штуками, позволяющими сделать волосы послушными. Но усилия Николая были тщетны – волосы, ничуть не стесняясь, посылали нахуй изощрённые химические формулы общеизвестных брендов и оставались гордыми и дикорастущими, что не могло не угнетать их хозяина. Но Николай нашёл средство – шляпа. Шляпа только частично скрывала этот недостаток и не вмещала в себя два пучка волос у висков, отчего казалось, что они растут прямо из ушей.  На все рекомендации постричься он отвечал высокомерным взглядом и отворачивался.


    Ровно в восемь, выйдя из жёлтого такси, человек в чёрном плаще прошёл по мокрому тротуару до телефонной кабинки, зашёл в неё. Чиркнув зажигалкой, отыскал нужный номер в телефонной книге и, вставив пластиковую карточку в прорезь, набрав номер, что-то коротко бросил в трубку и зашуршал непромокаемой тканью плаща, быстрым шагом скрывшись в неосвещённом дворе ближайшего жилого дома. Ровно через две с половиной минуты к кабинке подъехал автомобиль, из окна которого на ходу вылетел продолговатый предмет и, не успев приземлиться на землю, был подхвачен взявшимся из ниоткуда всё тем же человеком в плаще, который исчез со свёртком так же внезапно, как и появился.

    
    «…, осмотреть, подготовить, через десять минут я выхожу» - закончил свою фразу Николай Приставкин и отпустил кнопку громкой связи. Ровно через восемь минут аппарат ожил и издал всего одно слово: «Готово». Рывком встав, хозяин идеально квадратного кабинета оправил костюм, немного смявшийся от долгого сидения на стуле и неожиданно большими, размашистыми шагами двинулся сначала к двери, потом по тусклому, матово освещённому коридору к служебному лифту и, нажав кнопку, с вялым удовлетворением отметил, что за двадцать лет ему никогда не приходилось ждать лифта. Мягко самортизировав, лифт остановился, металл разошёлся в стороны и две подтянутые, спортивные фигуры, неслышно, пружинисто двигаясь за спиной вышедшего из лифта человека, сопровождали его, ощерив короткие стволы своих автоматов.


    Внезапно человек остановился как вкопанный – у Николая кольнуло сердце и где-то глубоко-глубоко заныло, засосало, как если бы волчица выла по своим убитым детям – волчатам. Нехорошее предчувствие мучило, не отпускало и казалось таким глупым в этот момент Николаю. Неуверенно занеся ногу в салон чёрного, как смоль автомобиля, он замешкался…


    «…5…4…3…» - размеренно мигали цифры... на маленьком красном табло, сигнализируя об окончании времени поднятия автоматических ворот. Включив дальний свет, машина, мягко тронувшись с места, озарила небольшую кучку деревьев на противоположной стороне, скользнула лучом по целующейся парочке, сидящей на скамейке, и, спрыгнув с низкого бордюра, стремительно набрала скорость. Покачиваясь, автомобиль благородно опережал идущие рядом автомобили и не имел проблем с перестроением – любое транспортное средство замедлялось или пропускало так чинно и неколебимо движущийся, чёрный, наглухо затонированный и внушительный автомобиль.


    Николай грустно посмотрел в окно, увидел фонарный столб, который     понуро, год за годом освещал неизменный пятачок земли, под которым, учитывая времена года, собирались то стаи ночных бабочек, то алкоголики, то совсем непонятная публика разных цветов и оттенков. Мутный свет красной лампы светофора, проникающий сквозь черноту окон, почему-то напрягал Николая – он чувствовал себя некомфортно, внутреннее чувство опасности подсказывало ему избегать красного цвета и его интуиция, никогда его ранее не подводившая, вдруг крикнула шофёру: «Гони!», но не успела…


    Сзади, смяв сначала багажник, потом лонжерон, спинку кресла и, добравшись, наконец, до мягких по сравнению с железом кожных тканей Николая, десятитонная махина грузовика разорвала внутренний, казавшийся таким изолированным мир, швырнув Николая головой далеко вперёд, почти к водительскому сидению. Скрежеща и гася последние остатки ускорения железная, хаотичная стенка из стали, кожи, дорогого дерева и хромированных вставок остановилась в каких-то сантиметрах перед носом человека.


    …Проходя по тротуару, неприметный и такой незаметный в толпе, человек в чёрном плаще сделал резкое движение рукой, потом будто невзначай завернул за каменный парапет и, закутавшись в плащ, присел на грязную заплёванную лавку. А чёрный, продолговатый свёрток, живя одной ему известной судьбой, мягко упал, прокатился по асфальту и остановился под днищем искорёженного автомобиля, проделав свой недолгий путь в момент, когда на звук глухого скрежета металла не успели обернуться лица случайных прохожих и других участников серого, будничного движения.


    В глазах незапланированных, но неминуемых жертв сначала отразилась искра, которая, молниеносно переростя в огромный огненный шар, сначала охватила своими объятиями одежду, а потом затолкала обратно и голос, который беспорядочно плясал на волосах, лице и остатках такой, казалось бы, счастливой жизни людей. Второй шар, ослепляющий своей рыжей радостью, охватил остов автомашины, донося последние, и никем, кроме них не слышимые, крики отчаяния оставшихся там людей…


    …Шляпа на столе, получив ускорение тыльной стороной ладони и мягко кружась, приземлилась на паркет и краешком полей заехала в щель под дверью, немного укоротив проникающую в кабинет полосу света. Николай, мокрый от холодного пота, сжал в руке дорогостоящую ручку, отчего она сломалась в трёх местах и невидящим, опустошённым взглядом уставился в бесконечную длину стола, не в силах осмыслить то, что он только что увидел своими глазами. Всё казалось таким реальным и то, что это случится именно сегодня, заставило на некоторое время окаменеть Николая. Потом начали нервно дрожать пальцы, и только уняв их беспокойную суету, он нетвёрдым голосом произнёс в микрофон: «Я пешком».


    Идя в занюханном сером пальто по улицам и черпая ботинками из каждой второй лужи, человек держал руки в карманах и не обращал внимания на суету проблесковых маячков, проносящихся мимо, а просто шёл, бездумно чертя свой вектор движения в соответствии с сигналами светофоров и строгих указательных знаков.


    …Взяв со стола утреннюю газету, на первой полосе он увидел искорёженные и сгоревшие автомашины, а чуть дальше, за каменным парапетом, мутно вырисовывался силуэт человека в чёрном плаще, и как будто дьявольская улыбка скользнула в этот момент по его лицу. И всё пропало… Как ни старался Николай, ему больше ничего не удалось разглядеть в свинцовой пустоте газетного снимка – только дым, только боль и ощущение того, что он и никто другой виноват в этой трагедии. Накинув пальто, и зажмурившись от шквала гонимых ветром опавших листьев, человек, который начинал жить свою вторую жизнь, прошёл по улице, открыл дверь и скрылся за стеклянными створками, из-за которых так маняще пахнуло женским, влажным теплом и другими неуловимыми запахами.


    Через пятнадцать минут, последний раз мигнув неоном и осветив лысую, правильную, как бильярдный шар, голову человека, вывеска погасла, оставив умирать в отражениях очков слово «Парикмахерская».