Вы только не подумайте, что это снова про деревья с нигерскими елдаками – речь пойдёт о боге и о великом и загадочном человеке, жившим много лет назад, и наследием которого вы до сих пор неумело пользуетесь, и которого вы, уважаемые читатели, нихрена сами не уважаете.

Часть первая.
Райские Яблоки

«Всем нам блага подай! Да и много ли требовал я благ?
Чтобы были друзья, и жена - чтобы пала на гроб.
Ну а я уж для них наворую бессемечных яблок,
Жаль сады сторожат, и стреляют без промаха в лоб.» (с)Высоцкий

Слухов по деревне витало много: одни судачили, что Дед продал душу дьяволу, или он сам сатана и есть; другие, более продвинутые, обвиняли его в предательских сношениях с инопланетными цивилизациями, утверждая, что не раз наблюдали по ночам, как над домом старика плясали фиолетовые молнии, причём по всей округе от этого выли собаки, а находились (как правило из приезжих) и те, которые, побывав у него в гостях и прощаясь на следующее утро, с уважением жали ему руку, и обещали мировую славу, - вот только опубликуют статью в газете, и что его изобретения перевернут мир, но никаких публикаций в газеты не поступало, лишь приезжали через короткое время к старику обезумевшие от горя и ужаса многочисленные родственники его недавних гостей, проклиная «старое отродье», «ведьмака», и «проклятого колдуна», угрожали расправой, а старик просто выходил с винтовкой, стрелял в землю рядом с толпой, наводил самому крикливому в лоб, с расстановкой считал до трёх, пристально глядя в выпученные от страха глаза человека, и нажимал на спусковой крючок.

Ружьё, упирающееся в покрытый ледяной испариной лоб громко щёлкало, но не выстреливало, тогда Дед вторично взводил курок и, резко вздёргивая ствол вверх, оглушительно палил над головой незваного гостя, крупной картечью дробя ветки и срывая листву с веток ближайших яблонь, и здоровые мужики, опахнутые пороховой силой смерти, гадились на месте от ужаса, а если подобному этическому воспитанию подвергались женщины, то у них случался помимо непроизвольного испражнения ещё и глубокий обморок, очнувшись из которого, они частенько были седы как лунь, а если очень повезёт, то иногда ещё и становились неизлечимыми идиотками, причём бесплодными.

И, в бессильной ярости скрипя зубами, родственники погибших покидали старика, обещая вернуться и отомстить, но никто из них больше с этих пор не приезжал и не беспокоил Деда, (пора уже, наверно, пояснить - почему Деда, а не деда, так вот: его все местные просто так и звали Дед, ибо никто не знал его настоящего имени, а те, кто знал – рассыпались в прах в своих гробах) так вот, никто не беспокоил его до следующего знакомства с заезжими, пренебрегшими советом аборигенов не соваться к старцу, а причина контакта была весьма актуальна по осени – у Деда в саду росли настоящие Райские Яблоки, и разносящийся по деревне яблоневый дух вызывал у приезжих непреодолимое желали их вкусить.

Часть вторая.
Ад в Раю.

«… - Да причём здесь это, - поморщился Илья. – Ад есть, а рая нет - правильно всё!» (с)Лукьяненко

На пределах памяти самых древних стариков деревни существовал миф, реальным подтверждением которого являлись только сам Дед, который уже много поколений не старел, и его яблоневый сад. Вернее, не сад; садами с яблонями обладали многие, но не так обладали, как вы только что подумали, а в юридической форме.

В общем, ценны были именно яблоки, выросшие на пяти деревьях по углам дома, которые и светились по ночам, пугая суеверных своим мертвенным, бледнорозовым сиянием, изливавшимся с кокона фиолетовых искр, опутывающего крону деревьев, высоковольтные разряды путались в листьях и впитывались в налитые плоды, светящиеся розовым светом, благодаря которому они становились похожими на бритые яйца от нигерских елдаков только ненормальному психу, а приличному человеку они напоминали красное яблоко заката.

Так вот миф гласил, что семена, из которых были взрощены эти удивительные яблони, были украдены у бога, прямо из рая, выкрадены человеком, который умер в то время, когда бог был ещё жив, но вернулся из того времени, когда бог был уже мёртв, и только поэтому и сумел уговорить Мертвеца разрешить унести частицу райского света, воплощённую в розовый, светящийся плод. И эти плоды имели свойство продлевать жизнь.
А правда в том, что с богом абсолютно невозможно о чём-то договориться, так как этот зверь полностью глух, да и разговаривать не умеет, потому что не может, он может только оглушительно реветь, когда хочет жрать, или же когда ему больно. И всем давно известно, что богу больно оттого, что тебе приятно. И наоборот: если тебе очень больно, то и ему – очень приятно.

И когда Дед, которого звали тогда по-другому, умер, то он сразу очнулся, но не в кровати в гостинице, где его удавили во сне, а лёжа под странным светящимся на фоне чёрного беззвёздного неба деревом, поляна под которым была засыпана раздавленными, разгрызенными и надкушенными человеческими головами. Он удивлённо приподнялся на локтях, и тут же, выругавшись, отдёрнул их от склизкой, гниющей плоти.
На руках человека звякнули тяжёлые кольца длинной цепи, охватывающей ствол дерева, и грубо, но прочно прикованной к металлическим браслетам, плотно облегающим запястья.
- Да… Попал, - произнёс человек, и резко встал на ноги, чтобы проснуться. Хрустнули под пятками черепа, подул холодный ветер, вызывая на коже волны мурашек. Ветер пах гнилью, но чувствовался переизбыток кислорода, как в горных лесах Сербии, на его родине.

Это был не сон.
Тускло сливалась с кромешной тьмой бардовая граница освещаемых деревом окровавленных голов с угольным небом, в котором изредка вспыхивали короткие фиолетовые молнии, бьющие в землю, а у мнимого горизонта тлели розовые пятнышки разных размеров, а одно из них было настолько большим, что, присмотревшись, человек разглядел в нём очертания дерева.
Прислушавшись, он уловил отдалённые крики, крики боли и ужаса, из-за огромного расстояния тихие и слабые, но содержащие в себе тонны смертных мучений. Потом крик прекратился, и донёсся удовлетворённый звериный вой, - светлое пятно на горизонте стало тускнеть, пока не пропало совсем, и в это место ударила фиолетовая молния, озарив близкой вспышкой бескрайнее, неровное поле из человеческих голов.
- Бог бьёт, бог бьёт, бог убивает… - задумчиво произнёс человек, глядя на вспыхивающие на горизонте молнии и гаснущие розовые точки. И эти слова были бессмертной истиной бытия.
Внезапно, слежавшийся костяной пласт стал подрагивать под ногами, как будто мимо скакала лошадь. Человек моментально вспомнил вой, венчавший человеческий крик, и ему стало всё ясно.

Преодолевая омерзение, он припал ухом к одной из наиболее неповреждённых голов, и замер. Резонируя в опустошённой черепной коробке, топот был гулким и мощным, будто где-то размеренно в землю забивали сваи. Послышался дикий рёв, совсем непохожий на рычание известных хищников, звучащий как дикая какофония из криков птиц, обезьян и гиен, которую покрывает трубный вой стада взбесившихся слонов.
Ствол дерева был чуть меньше метра в диаметре, шершавый, но без сучков на три метра вверх.
Здорово. Отличный шанс побегать вокруг него на цепи от монстра, топанье и рычание которого ставились всё громче.
Человек намотал себе цепь на предплечья обеих рук так, чтобы она затянулась на стволе,– он приотпустил её, и, закинув выше своего роста, тут же натянул. Затем он, держа цепь натянутой, отступил от дерева на полшага и, уперевшись ногами в шершавую кору, в два шага оказался в метре над землёй, а цепь оказалась на уровне пояса, натянутая согнутыми руками, и тут же была резко перекинута ещё выше, - человек сделал ещё один шаг к небу, вновь перекинул цепь ещё выше, и перехватился рукой за нижнюю ветку, закинул на неё ногу, подтянулся, и взобрался на неё целиком. Подобрал размотавшуюся до земли цепь, перелез на ярус повыше, уселся, облокотившись о ствол, и стал наблюдать за поляной.
Рёв надвинулся вплотную, и в круг света неуклюжей, мотающей всё тело рысью вбежал огромный зверь, выглядящий как двуногий морщинистый бегемот, - только мощные, толстые лапы росли прямо из складчатых боков бочкообразного туловища, криво выгибались, вздуваясь мускулами, и удерживали огромное тело навесу. Зверь снова взревел, скаля узкое, но зубастое рыло, щуря чёрные свиные глаза, и, мотая коротким жирным хвостом, обежал вокруг дерева, выискивая добычу.

Убедившись в её отсутствии, он плюхнулся на хвост, и тоскливо заверещал от обиды, суча маленькими лапками, которые стало видно с дерева только теперь – это была копия человеческих рук, хилых, как у маленького ребёнка, и терявшихся в кожистых складках короткой, массивной шеи, плавно переходящей в бугристый, щетинистый череп, с дырками ушей по бокам, и с двумя болтающимися над рылом хрящевыми отростками, обтянутыми серой кожей, как обрубленные слоновьи хобота.
Это и был персональный бог человека, скрывшегося от его глаз в густой, спасительной кроне дерева, толстый ствол которого свалить этой твари было явно не под силу. Хотя не известно, какой силой обладает бог.
И лишь только человек подумал об этом, как бог визгливо захрюкал и стал кидаться всей тушей на ствол, стремясь опрокинуть дерево, чтобы растоптать привязанного цепью, барахтающегося в рухнувшей кроне человека в мясо, и скорее уже прогрызть ему череп до сладкого мозга.
Дерево вздрагивало от ударов десятицентнерной туши, шурша листвой, но стояло прочно. Человек лишь покрепче схватился за ветвь, и спокойно откусил яблоко.
Не возмёшь, тварь.
Чудище немедленно успокоилось, и, повизгивая, затопталось на месте, задрав морду, и высматривая в листьях добычу.
Зубами тоже вряд ли перегрызёшь, размышлял человек, разглядывая острые, но тонкие зубы бога, - и бог тут же бросился кусать ствол у корней, оставляя на тёмной коре белые следы от клыков, которые только царапали и мяли древесину, но не могли причинить дереву более серьёзного вреда.
Когда человек убедился в этом, бог перестал грызть яблоню и, отковыляв подальше от яркого света, пыхтя и ворча, повалился на землю, уткнувшись рылом в гниющие черепа.

Человек приготовился к долгому сидению на верху, ибо знал, что бог будет со слоновьим упорством ждать, пока он не спустится с дерева, он никуда не уйдёт, потому что это ЕГО бог.
Проходили дни, спать человеку совершенно не хотелось, только есть: и утолять голод приходилось яблоками, и, как ни странно, хватало одного яблока, чтобы на сутки пропадал аппетит. Бог же исходил слюной от вида человеческих конечностей, свешивающихся с нижних ветвей, и пожирал огрызки яблок, чтобы хоть как-то притупить жажду насыщения, а иногда впадал в исступление, и наскакивал всем телом на дерево, бодал его, бил хвостом, откусывал кору, желая во что б это ни стало скинуть не землю ТО, ЧТО ему было сейчас нужно, ТО, ради ЧЕГО он родился, прогрыз в гниющем теле Огромного Мертвеца дыру, выполз во тьму, и, влекомый незримым магнитом, поскакал, хрипя, к далёкой розовой точке, чтобы сделать там так, как хочет ОН.
Ему нужно мясо, рассуждал человек, удобно устроившись на раскидистой ветви, и дразня болтающейся ногой беснующееся внизу животное. Почему же он не гложет головы, хрустящие под лапами, на них же осталось много плоти, - но ему нужен мозг, догадался человек: недаром все головы были прокусаны, раздавлены и пусты.

Бог, повинуясь мысли человека, взял в пасть гниющую голову, пожевал, и с отвращением выплюнул. Гнилое мясо не устраивало бога. Ему была нужна свежатина, которая сидела на дереве.
Прошло несколько недель; человек, забавляясь, даже разговаривал с монстром, рассказывал ему поучительные истории, под которые бог засыпал, храпя, и долго скулил во сне, - он сильно ослабел, и практически не вставал с земли, бока его втянулись, рыло осунулось, а лапы уже не могли удерживать грузное тело, и он передвигался теперь ползком, натужно сипя, и пытаясь помочь себе передними, атрофированными лапками.
В один из дней человек заметил, что бог уже не может передвигаться, а только беспомощно скребёт когтями по растрескавшимся головам, и скулящее хрюкает от голода.

К оскаленному рылу упал светящийся налитой плод. Бог сделал взбрыкивающее движение, и сожрал яблоко. Из его пасти потекла слюна, и он задрал морду вверх, чтобы не дать утечь влаге. Рядом упало ещё яблоко, и зверь, по-крокодильи мотнув головой, проглотил и его тоже.
За спиной у бога раздался глухой удар о землю – человек решился наконец слезть. Животное замерло, прикрыв глазки и напружинив хвост, готовое крутануться на месте из последних сил, оглушить человека хвостом, а потом, подтащив к нему своё слабое тело, сожрать его, начиная с головы.
Но человек сам подошёл к нему со стороны головы, и как следует хлестанул по божьей морде сложенной вдвое цепью. Бог ошалело завизжал от боли, которую он никогда раньше не чувствовал, и рванулся вперёд, чтобы раздавить и загрызть, но получил ещё один чудовищный удар, выбивший ему один глаз.
Зверь завыл, утыкаясь мордой в землю, и пытаясь прикрыть детскими ручками глаза, а человек с остервенением принялся хлестать по ним цепью, ломая их как хворост, и бил до тех пор, пока и второй глаз божий не растёкся по серой шкуре раздавленной, перезрелой вишней.
Бог хрипел от бешенства, ужаса и боли, а человек стоял рядом с окровавленной цепью и хохотал.
В дерево ударила фиолетовая молния Мертвеца, выбрасывая обратно в прошлое изувеченного бога и его хозяина – человека, в одной руке которого светилось бледнорозовое яблоко, а в другой была сжата цепь, испачканная в божьей крови.

Часть третья.
Рай на земле.

«… - А как ОН выглядит?
- Никто не знает. Но ОН всё видит. И этого, - Юля лизнула Марию в щёку, - очень не любит.
- Почему?
- Никто не знает.» (с)Масодов

В палец был в сантиметре от звонка, когда дверь отворилась, и в проёме нарисовался угловатый силуэт Деда.
- Здравствуйте! – мужчина в бежевом костюме, улыбаясь, протянул хозяину дома руку для пожатия. За его спиной маячили женщина с корзинкой и маленькая девочка.
- Здоров, - подтвердил старик, но руки не подал. – Чем обязан?
- Мы тут к вам за яблочками пожаловали, - слегка смутившись, начал объяснять причину своего прибытия мужчина. – Не дадите ли на пробу?
- Отчего же не дать. Заходите в дом – время уж позднее, комары, - и старик, сделав приглашающий жест, скрылся в дверном проёме. Троица гостей нерешительно проследовала за ним в темноту. Щёлкнул выключатель, и их взору предстала обычная комната, просторная, чистая, со старинной мебелью: в интерьер не вписывался только огромный, покосившийся шкаф у стены; пол был из некрашеных досок, из которых выделялся контур крышки подпола, снабжённой бронзовым кольцом.

Посреди комнаты стоял накрытый скатертью стол, сервированный на четверых, обставленный четырьмя же табуретками, причём одна из них была детская. У дальней стены сияла двухметровая плазменная панель, отображающая заставку какого-то фильма.
- Многие удивляются контрастом, - заметил Дед, присаживаясь за стол. – Но он – не самое удивительно, что вы сегодня увидите. Садитесь, угощайтесь.
- Вы как будто именно нас ждали, – восхищённо ответил мужчина, усаживаясь. Жена с дочкой остались стоять.
- Именно вас. И уже давно, - согласился старик. – Это тоже удивительно?
- Если честно, то да, - признался мужчина. – Меня зовут Григорий. Я могу узнать ваше имя?
- Дед. Просто – Дед, - представился старик, и, приподняв в знак приветствия бокал вина, одним глотком его осушил.
- Дед? Тот самый Дед, что разработал общую теорию поля?
- Да нет, я сроду не работал в поле, - возразил Дед. – Я больше как-то по нейтронной физике спец.
- Так я её и имел ввиду! – Григорий тоже одним махом выпил из бокала всё вино. – Чё стоите? Садитесь!
Жена и дочь покорно уселись на стулья, но к еде не притронулись.
- Ешьте! – велел Григорий, наливая себе и Деду ещё вина.
- Гриш, может нам уже пора? – робко попросила жена. – Женечку спать пора укладывать.
Григорий, звонко чокнувшись со стариком, выпил.
- На том свете выспится, - глядя осовевшими глазами на дочку, заявил отец.
- Что ты сказал? – с негодованием спросила женщина.
- Что сказал, то и сказал! – нагло парировал муж, и с грохотом поставил локти на стол.
Наступила тишина.
- А вы видели: какой у меня есть вибратор? – неожиданно прервал назревающий скандал Дед, и долил себе вина.
Супруги удивлённо воззрились на старого извращенца.
- Ага. Не видили, - убедился дед. – Сейчас покажу.
Ухмыльнувшись, Дед пригубил из бокала, состроил загадочное лицо, проследовал в угол комнаты, достал из шкафа свой вибратор, притащил, и, поднатужившись, поставил его в центр стола, между тарелок. Супруги с безмерным удивлением переглянулись, а девочка, привстав на стульчике, пыталась дотянуться до стола, чтобы потрогать блестящие поверхности предмета, который этот страшный дед назвал таинственным словом «вибратор».
Вслед за вибратором старик извлёк из недр шкафа пластиковую бутылку без этикетки, в которой плескалась какая-то буро-зелёная жидкость, сделал их нее несколько глотков, и, плотно завернув крышку, снова подошёл к столу.
- Это и есть генератор стоячих волн вращающегося электромагнитного поля? – зачарованно спросил Григорий, оглядывая устройство на столе, состоящее преимущественно из пучков проводов, примитивно намотанных катушек, древних конденсаторов и вакуумных ламп.
- Ещё каких стоячих! Я мог бы обрушить Бруклинский мост за час! – хвастливо заявил Дед, и снова приложился к бутылке. Мужчина вскинул брови, и удивлённо посмотрел на старика: фраза про Бруклинский мост была откуда-то очень знакомой…
- Это молоко, - тряхнув бутылку, сообщил старик гостям. Подошёл к агрегату на столе, и повернул какой-то тумблер. Устройство загудело.
- Какое молоко? – живо поинтересовался Григорий, принюхиваясь аромату, струящемуся из горлышка бутылки. – МОЛОКО?!!
- Ага. Со спиртом на семечках Райских Яблок.
- Дай глотнуть! - неожиданно попросил мужчина, и шагнул к старику, протянув руку за бутылкой, которую тот проворно поднял над головой к потолку.
- Ты что, Гриша, перестань при ребёнке, - с негодованием вмешалась мать девочки, которая, положив пальчик в рот, внимательно смотрела на папу, который, будучи ниже высокого, костистого, сухого Деда, стал прыгать с вытянутыми вверх руками вокруг хозяина дома, тщетно пытаясь схватить приманку.

Старик растянул свои черепашьи губы в зловещей улыбке, отчётливо подмигнул жене, и, закинув голову, сипло загоготал. Мужчина тем временем изловчился, и с коротким криком «дай!» подпрыгнул, и выхватил бутылку из пальцев Деда. Тут же уселся ему под ноги, и, остервенело косясь на жену с ребёнком, отвинтил пробку и сделал мощный глоток.
- Господи, Гриша, что с тобой? – завопила женщина и бросилась к мужу. – Выкинь сейчас же эту дрянь!
Но Григорий, уклонившись от мельтешащих рук жены, ухитрился ещё пару раз глотнуть из бутылки, после чего последняя была выбита из его ладони и уронена на пол.
Григорий замер, опустив руки, и, в оцепенении, мутными глазами наблюдал, как по доскам растекается бурая лужа.
Старик, поперхнувшись, прекратил гоготать, и хрипло зарычал, скрипя зубами.
- Перестаньте! Хватит! – истерично взвизгнула женщина.
Гриша, по прежнему сидя на полу, поднял голову и, слегка покачиваясь, озирал пустыми акульими глазами зыбкий силуэт жены, раззявив по-дебильному рот, из которого тянулась на брюки ниточка зелёной слюны.
Дыхание мужа становилось все чаще и чаще, лицо наливалось кровью, пальцы скрючились и побелели, а лицо совершенно исказилось, став похоже на сморщенную, оскаленную обезьянью морду.
- Что происходит?!! – исступленно и испуганно крикнула женщина, беспомощно оглядываясь на дочь.
- Заткнись, блядина!!! – подурневшим, и очень-очень громким голосом заревел Григорий. – Пшла, ссссука!
Обезумевший от молока Григорий, не поднимаясь с пола, с такой медвежьей силой оттолкнул свою жену, что она не удержалась на ногах, и рухнула прямо на дочку, почувствовав коленом, как хрустнула ручка двухлетней девочки.
Ребёнок тонко закричал, и в голос ему завопила мать:
- Ты что, сволочь, натворил!
А Григорий, не прекращая слизывать с пола остатки наркотического зелья, лишь зарычал в ответ, перемежая рык чавканьем и бульканьем. Хватаясь липкими от молока ладонями за штанины старика, он с трудом встал, и они на пару с Дедом, шатаясь, побрёли к пытающейся подняться с пола женщине.
- Курва… - с ненавистью процедил дед, и пнул в спину жену Григория, заставив её с криком вторично повалиться на собственного ребёнка.
Девочка кричала. Но уже не столько от боли, сколько от ужаса: двое здоровых мужчин, из которых один был её родной отец, изо всей силы лупили ногами скорчившееся тело матери, а она только скулила, закрывая руками голову от беспощадных ударов.
- Ты ещё, блядь, сука! – орал Григорий, избивая жену.
- Нна тебе! – вторил ему старец, носком сапога ловко расшибая жертве глаз, сразу ставший похожим на раздавленную сливу.
До этого женщина выла не переставая, а теперь аж закряхтела, схватившись за лицо; её дочка плакала, истекая слезами, а двое обезумевших от наркотиков мужиков всё били и били, - вот уже женщина и перестала хрипеть от каменных ударов в живот, руки её безвольно повалились на окровавленный пол, и тогда оглушающие, дробящие кость удары посыпались на незащищенную голову, превращая её в растрёпанный вороньими клювами огромный свекольный клубень, сочащийся красным соком.

Потом мужчины ударились в разделение труда – Григорий продолжал при помощи ударов ботинок и ножки от табурета превращать в студенистый блин голову жены, а Дед с оттяжкой прыгал у женщины на животе, мосластыми пятками продавливая внутренности до позвоночника.
Пыхтящая, натужно всхрапывающая кровавая возня длилась до тех пор, пока тело женщины не стало похоже на ободранную, готовую к разделке свиную тушу.
Мужчины встали друг напротив друга, тяжело дыша и вытирая рукавами пот со лба.
- Ещё? - предложил Дед, достав из-за пазухи ещё одну бутылку одуряющего молока.
- Ага! – согласился Григорий, и подельники за несколько поочерёдных глотков вдвоём эту бутылку осушили.
Два перекошенных, забрызганных кровью мамы и какой-то зелёной дрянью, дико оскаленных лица – Деда и родного папы – нависли над хнычущим личиком девочки.
- Пап!.. – пискнула малышка перед тем, как широкая отцовская ладонь опустилось ей на лицо, сжалась и вздёрнула всё тело в воздух. Девочка сдавленно завизжала из-под ладони, а Дед тем временем подошёл к столу и включил свой вибратор на полную мощность. Подул ветер в сторону стола, над которым появился торообразный, пульсирующий сгусток темноты, температура в комнате заметно упала.

Григорий, почуяв как его тело пронизывает удивительное ощущение свободного падения, что есть силы швырнул тело дочки на чугунную решётку нетопленного камина. Кованные, фигурно закрученные штыри одним махом пропороли нежное тело насквозь, а отец, восторженно взревев, с хрустом сдёрнул полумёртвую девочку с железа, принялся топтать её по лицу каблуком, с брезгливым выражением лица, как будто давил отвратное насекомое.
Чавкая, лопалась плоть, слезая с костей, как мокрая красная вата, хрустели смещаемые и трескающиеся лицевые кости, проваливаясь под ударами твёрдых каблуков вглубь черепа; не в силах больше сдерживаться, Григорий рыкнул и, склонившись над телом дочери, стал терзать закостеневшими, скрюченными пальцами зияющий провал детского лица, пытаясь добраться сквозь тёплую мешанину костлявого фарша до мозга девочки, чтобы узнать – какой он на вкус.

Старик некоторое время колдовал над своим аппаратом, потом вытащил из шкафа штыковую лопату. Лампочка под потолком начала слабо светиться, и с каждой секундой светилась всё ярче.
- Откуда же берётся энергия? – радостно кричал Григорий, всем телом навалившись на дочь, и не прекращая с мокрым хрустом драть ногтями раздавленное изувеченное детское лицо.
- Из эфира вокруг нас! – объяснил Дед и, крякнув, с размаху всадил лежащей ничком женщине лопату в мозжечок.
Постепенно сами собой засветились лампочки на полках, на улице повсюду залаяли и завыли собаки, старухи зашептали в кроватях молитвы, оберегающие от бесовщины.

Деревья по пяти углам дома засветились ещё ярче, в близлежащих домах вспыхивали лампочки, нагревались отключённые от сети чайники и утюги, перегорали компьютеры, и все жители проклятого села как обычно собрали корзинки с подношениями: еду, напитки, новые книги, музыкальные диски, фильмы, - и поспешили к логову колдуна - умолять, чтобы он выключил наконец свой ужасный вибратор.

А Дед тем временем открыл подпол, и из него пропихнулось наверх огромное, морщинистое рыло, с жадно раскрытой от голода пастью: бог с трудом вытащил своё ослабевшее, но по-прежнему жирное тело из убежища, и, отталкиваясь от пола когтистыми лапами, пополз к копошащемуся, и увлечённо чавкающему в углу Григорию, чтобы пожрать его мозг, и его самого, ибо мерзость сделал этот человек, и кровь его на нём!