- Буров, - витая в облаках, пролепетала Кристина. Ее каре жгуче-черных волос, казалось, заблестело еще больше, губки томно приоткрылись, небольшая упругая грудь Кристины стала часто приподыматься под черным коротким платьицем, щеки девушки покрылись легким румянцем.

- Ты что-то сказала, милая? – с плохо скрываемым беспокойством спросил ее молодой муж, электрик второго разряда Николай Астахов, откладывая газету «Правда» и снимая очки. Он некоторое время незаметно наблюдал за ней, выглядывая из-за развернутой газеты. Николай видел, что ее губы что-то шепчут, но никак не мог понять, что именно. «Муром? Улов? Дурам?» - гадал он, прочитав одно предложение в передовице уже несколько раз подряд. И теперь слова из этого предложения с тупой болью отдавались в голове, что делало его лицо еще более бледным и жалким, чем обычно.

- Я сказала «Буров», - неожиданно прямо ответила Кристина, повернув голову к мужу. Николаю показалось, что ее глаза никогда еще так не блестели на его памяти. Так… Он никак не мог подобрать слова, чтобы описать этот блеск. «Так жадно до ебли», - неожиданно откликнулся в его голове противный голосок школьника-дрочера, который пропал навсегда, как он считал, лет пять назад.

Этот голосок всегда приводил его в жутчайшее смущение и подавленность, и он даже рассказал об этом в комсомольской ячейке, за что его тогда чуть не исключили… «Что же ты со мной делаешь, Кристина», - печально подумал Астахов.

Секс с женой у него бывал крайне редко – она страдала мигренью, да и вообще не любила «всех этих глупостей». В редкие моменты, когда ему удавалось склонить жену к соитию, он несколько раз чмокал ее в губы, торопливо шарил по бархатной коже Кристины потными ладонями и начинал резко входить в ее сухое влагалище. Она научилась абстрагироваться от этого момента боли, смотрела на цветочки, цепочками маршировавшие по обоям; цепочки складывались в колонны и, наконец, вливались в ровные бесконечные ряды цветов, как люди на первомайской демонстрации. После десятка фрикций Николай выкрикивал дурным голосом что-нибудь вроде «Слава КПСС!!!!!» и обильно спускал в жену горячее семя, которое противно вытекало из нее на простыни.

Частенько он уединялся в туалете со спортивным журналом, в котором были отличные фотографии сильнейших советских пловчих, фигуристок и гимнасток. Они и в подметки не годились Кристине по внешним данным, но он был уверен, что они не стали бы разглядывать обои в момент близости, а шептали бы ему на ухо ласковые слова вперемежку с непристойностями. Из туалета доносилось «Да здравствует советский спорт!!!» и слышался звук спускаемой воды. Потом появлялся довольный Астахов, выглядевший так, будто только что вышел из бани и, подмигивая жене, сообщал, что советские фигуристки в очередной раз не оставили соперницам никаких шансов, показывая Кристине сильно истрепанный журнал годичной давности…

- Что за Буров? – стараясь оставаться спокойным, поинтересовался Николай. При этом он ощутил, что левое его веко нервически дергается.

- Это председатель комсомольской организации нашего института, - немедленно оживившись, ответила Кристина, - и еще он читает лекции по эстетике.

- Я бы сходил, - выдавив из себя кривую улыбку, заметил Николай.

- Правда? Не шутишь, Коленька? – заликовала жена и кинулась его обнимать. Три минуты спустя, соседи Астаховых услышали ежемесячный выкрик через стену, на этот раз он прославлял советскую эстетическую мысль…

Но попасть на лекцию к Бурову в полном составе супружеской чете так и не удалось – на следующий день Астахов поскользнулся на лестнице, когда уставший шел домой с работы, при этом, умудрившись сломать себе обе ноги.

Кристина сильно жалела Астахова и ночью ласкала неподвижного мужа – целовала его, гладила по небритым щекам и говорила нежные слова. В ту ночь Николай первый и последний раз в жизни попробовал позицию «женщина сверху», но не успел он восславить советских батутисток, как Кристина холодящим душу воем проорала всего одно слово. «Буров!!!!!»

Когда сон тяжелой теплой ладонью прикрыл ему глаза, к нему пришел человек, одетый, как чекист из кинофильма и предложил «колоться». Астахов зачем-то побежал из квартиры, перепрыгивая целые лестничные пролеты, отталкивая нерасторопных пенсионеров и часто оглядываясь. Он понимал, что совершил большую глупость, но было уже поздно. Человек, закованный в кожу, не отставал. Буров (а это был, несомненно, он) даже достал наган и стал слать свинцовых гонцов вслед за Астаховым.

- Партии известно, чем ты занимаешься в туалете! – крикнул Буров и гаденько засмеялся. Прохожие, завидев Николая, громко и неприлично ржали, делая омерзительные движения правой рукой. Николай заплакал от унижения и кинулся под трамвай. Водитель трамвая успел подать влево и только перерезал Астахову ноги…

Проснувшись среди ночи, Астахов со всхлипом глубоко втянул воздух и вытер рукой слезы под глазами. Спавшая рядом Кристина что-то шептала и трогала себя за грудь. Вслушиваться в ее шепот Николай не стал – он и так уже хорошо запомнил это страшное колючее слово.